Снимаю шляпу, госпожа Вэйл! Идеально! Как говорят итальянцы: браво! И женщина, покраснев от радости, аж до слёз, поклонилась ему и выскочила вон, расплакавшись на кухне от полноты чувств. Сбылась её маленькая мечта: ей всё мечталось, что принц или герцог когда-нибудь заглянет в свой июсский замок, она подаст ему свой пирог, и он её похвалит Только Хлоринги путешествовали по Фьяллару на «Единороге», и их местные владения совершенно не интересовали И вот как снег на голову! Как она боялась, что по какому-нибудь капризу судьбы-злодейки пирог выйдет не таким, как обычно, и она осрамится перед герцогом в этот, скорее всего, единственный раз! Но пирог оказался на славу: и пышный, и в меру румяный, и пропитался отменно, и с корицей не ошиблась Все вокруг поздравляли и утешали её, а она рыдала и рыдала, и смеялась, и не могла остановиться. Для герцога что крохотный эпизод, который он скоро забудет. А для неё это вершина всей её жизни, её слава и триумф!
А этот-то, вернувшись из трапезной, сообщил слуга, второй, граф, он вообще в полном восторге, и сам признался нашему герцогу, что думал, такое только в раю едят-то!
Святая Катарина, и где только герцог его нашёл?.. Такое ощущение, что в хлеву
Ну-ка, примолкни! Строго велел повар. Видели, как герцог счастлив, и как он на своего брата смотрит?.. Не дай вам Бог, чем-то ему не угодить!
А может, и в хлеву. Протирая тарелки, заметила ещё одна служанка. Он ведь полукровка, и ежели там, где он был, не знали, что он граф, то в хлеву и держали, как Эдикт велит.
Бедный. Всхлипнув, заметила Вэйл. Как хорошо-то, что мы его так угостили! Пусть побалует его брат, бедняжку, ведь прежде-то судьба к нему была, видать, не ласкова.
Ещё бы. Понизил голос прислуживающий герцогу слуга. У него руки-то все в шрамах, и пальцы все изломанные. Сам заметил!
Гэбриэл съел весь пирог, и почувствовал, что объелся так, что сидеть стало неудобно. Он понятия не имел, что из-за него пирога не досталось спутникам Гарета Марчелло и Матиасу. По этикету, блюдо первым подавали господину и его гостям, и только когда они наедались, остатки относили его оруженосцам и ближайшим соратникам. Ну, а то, что осталось от них, уже доставалось слугам. Гэбриэл же подумал, что если они не доедят пирог, это обидит милую женщину, которая его испекла, и трудился из последних сил, под тоскливыми взглядами итальянца и армигера. Экономка постаралась, испекла пирог в расчёте на нескольких человек, и чувствовал себя Гэбриэл не очень комфортно. Гарет, которого это скорее позабавило, чем рассердило, послал своим людям блюдо с марципанами и срочно запечённую на кухне яблочную шарлотку, тоже слегка посыпанную корицей, чтобы они не слишком переживали из-за пирога. С весёлой нежностью посмотрел на брата, который со слегка осовелым видом рассматривал и пробовал как-то незаметно очистить свои руки и одежду, залитые мясным соусом и заляпанные заварным кремом. Гарет не стыдился его, он злился из-за того, что остальные могут посмеяться над ним, и наверняка смеются у себя в кухне, а больше того Гарет боялся, что брат это заметит или поймёт, пообещав себе, что шкуру спустит с любого, кто только посмеет как-то не так посмотреть на Гэбриэла. Его тайный страх, в котором он самому себе признаться боялся что они с братом в самом деле окажутся чужими людьми, не найдут общего языка, и что он сам, Гарет, столько его искавший, не сможет его полюбить, оказался напрасным. Он любил его, и то, что брат был таким неловким, таким уязвимым, рождало в нём нежность и желание защитить и опекать. Он сам отвёл Гэбриэла в спальню, старинную, общую для всей семьи хозяина, с огромной кроватью, где уже бушевал огонь в огромном камине в каменном замке, с толстенными стенами и маленькими окнами, всё ещё было холодно, особенно по ночам, и помог ему раздеться. Взглянул на его спину, и на какие-то секунды онемел. Гарет воевал с пятнадцати лет, сначала оруженосцем датского короля, своего деда, потом рыцарем в его войске, и видел всякое, в том числе и различные увечья. Но такого он не видел никогда, и даже не представлял себе, что такое бывает. Даже преступники, которых пороли плетьми, и которые выжили после этого, такими шрамами похвастать не могли. На спине Гэбриэла в буквальном смысле этого живого места не было. Шрамы уродовали даже плечи и кое-где руки. Были здесь и рубцы, и ожоги, и рваные раны Гарет бережно погладил эту спину, и Гэбриэл вздрогнул, напрягшись.
Да, Младший. Сдавленным голосом произнёс Гарет. Досталось же тебе. Я знал, что ты страдаешь, каждую твою рану чувствовал, но всё равно Увидеть этого не ожидал.
Я прежде об этом не задумывался. Зябко повёл плечом Гэбриэл. А теперь как-то стрёмно. Кто ни увидит, ужасается. Словно я урод какой-то.
Урод тот, кто сделал это с тобой. С ненавистью и угрозой сказал Гарет. И я даже знаю, кто это. На вот, рубашку ночную, и ложись, не мёрзни.
А ты? Испугался Гэбриэл. Он здесь стеснялся всех и каждого, и боялся, что без брата просто не будет знать, что делать и как себя держать.
Я схожу, узнаю, привели ли уже твою кобылку, и распоряжусь кое о чём. Я не хочу, чтобы нашему отцу рассказали, что ты нашёлся, раньше меня. Поэтому нужно отправить гонца в Хефлинуэлл, предупредить Тиберия, чтобы ни в коем случае не допустил до отца эту новость.
Почему?..
Я потом объясню. Гарет откинул одеяло, убрал грелку. Ложись, она тёплая. Он всё ещё переживал, и голос его стал усталым и глухим, от бурлящего воодушевления следа не осталось. Гэбриэл утонул в тщательно взбитой перине, с непривычки почувствовав себя даже некомфортно, но ничего сказать не посмел. Гарет укрыл его и ушёл, а Гэбриэл какое-то время лежал неподвижно, глядя на огонь, с лёгким гулом пожирающий большие поленья. Камин был по последней моде инкрустирован глазированной плиткой, ещё очень редкой и очень дорогой, и покрыт резьбой; над камином висела голова лося с гигантскими рогами трофей какого-то прежнего владельца. Гэбриэл хотел дождаться брата, но глаза слипались сами собой. Он так устал!.. С мыслью, что всё равно ни за что не уснёт, Гэбриэл крепко уснул.
Гарет убедился, что лошадь Гэбриэла привели и поставили в конюшню, отправил Матиаса в Блумсберри за «Единорогом», и дальше, с письмом к Тиберию, приказав во что бы то ни стало обогнать любого сплетника, и вернулся в спальню. Гэбриэл спал, и Гарет не стал его будить, хотя ему хотелось говорить, спрашивать, узнавать. Сидел в кресле у камина и смотрел на спящего брата, по лицу которого прыгали отсветы от огня. Рука Гэбриэла лежала поверх одеяла, тяжело придавив его, вторая спряталась под подушкой. Гарет сидел и тихо радовался тому, что его долгие поиски увенчались таким неожиданным успехом. Всё теперь будет правильно. Он перестанет жить наполовину, кончится его осознанное одиночество Герцог сидел и мечтал о том, как будет знакомить брата с замком, расскажет ему всё, что хотел рассказать столько лет, будет охотиться с ним, купаться, научит его обращаться с оружием, подарит ему коня он даже уже знал, какого. Не так давно в Хефлинуэлл пригнали молодых лошадей с Олджернона, среди которых был просто фантастический жеребец, мечта, а не конь, даже среди прочих великолепных олджернонов Хлорингов. Если брат любит лошадей так же, как сам Гарет а теперь герцог в этом даже не сомневался, он будет счастлив. И Гарету приятно было мечтать о том, как счастлив будет Гэбриэл.
Проснулся Гэбриэл от того, что за окном расшумелись ласточки. Потянулся, широко зевнул, и тут же услышал:
Доброе утро, соня! напротив него стоял Гарет, уже полностью одетый, весело усмехался чему-то. Гэбриэл быстро привык к его постоянной усмешке, и полюбил её. Давай, поднимайся, «Единорог» уже в гавани, поплывём домой.
А мы не дома? Сонно спросил Гэбриэл. Мне тут понравилось
Ты в Хефлинуэлле не был. Гарет засмеялся. Госпожа Вэйл ночь не спала, испекла тебе ещё один пирог, в дорогу.
Гэбриэл покраснел:
Я вчера объелся, кажется
Да уж. Я догадываюсь, что это из самых лучших побуждений, но хочу тебя обрадовать: в следующий раз вовсе не нужно будет так напрягаться. То, что не доедим мы с тобой, доедают наши слуги.
Мне надо в Гранствилл. Сказал Гэбриэл. Обязательно надо в Гранствилл.
Туда мы путь и держим. Там наш дом. А зачем тебе в Гранствилл?
Меня там должны ждать. Друзья.
Ты мне ещё должен всё рассказать. Где ты был, как сбежал. Вообще всё. Но это не сейчас, а дома. А пока что вот, надень это. Гарет дал ему тёмную рубашку, простроченную серебряной нитью, и чёрный, тоже простроченный серебром, жилет. Больше ничего не нашёл. Дома у тебя полно одежды, я приказал шить по одной мерке два комплекта, один себе, один тебе. Цвета Хлорингов чёрный, белый и золотой, кроме того, у нас есть личные цвета. Мои цвета индиго и золото, твои маренго и серебро.