Силис поглядела в окно на уходящую женщину, подметив, что её муж, работающий на мебельной фабрике, с роду не приезжал так рано домой, задерживаясь в каждом пабе по пути на кружку пива, и пару драк. Но ответила только кивком.
Дэниел вздохнул, не зная как продолжить общение. Все реплики казались ему вымученными и неуместными. Подбирая подходящие слова, он решил, что лучшее что он может сказать это слова идущие от сердца.
Я не представляю, как тебе сейчас тяжело, и тем более не знаю как помочь тебе справится с этим. По долгу службы я бы предложил тебе Библию, но опыту знаю, что хороший виски и крепкий сон решают такие проблемы лучше.
Силис посмотрела на него с болью в глазах. Она бы и рада попросить помощи, но и сама не знает что ей нужно. Живых мать и мужа, но это не в силах даже всех священником вместе взятых. То, что Бог забрал он обратно не отдаёт. По крайней мере не так.
Женщина поднялась с дивана, и, кивнула священнику.
Позвони и я приеду завтра, если нужна будет помощь, голос его звучал по-отцовски напутственно. Как на проповедях. Но они оба знали, что она не позвонит. Но он всё равно приедет субботы они проводили вместе с Эвеном, и тоска по нему заставит его приехать сюда ещё.
Ночью Силис снился кошмар, мучавший её каждый день после смерти мужа. Эвен, как и каждый воскресный день, неспешно прогуливается с коляской по Мелгам-роуд, пока дочь занимается с мисс Спенсер музыкой. Только у неё получилось собрать детский оркестр, в котором нашлось место для колокольчиков Эйнсли. На обычно безлюдной улице Эвен встретил старого приятеля и вёл оживлённую дискуссию о британском праве.
Всё было хорошо, но обычно тихий малыш начал рыдать, как не рыдают даже самые громкие. Это было похоже на животный, утробный вой. Он изгибал спину и яро сжимал кулачки. Отец и игрушками, и покачиваниями пытался успокоить его, но ничто не могло угомонить Иэгана. Распрощавшись с другом и уложив сына обратно в коляску, Эвен собирался уже заскочить к учительнице дочери, чтобы вызвать такси и направиться в детскую больницу, когда машина, выскочила с дороги на тротуар, несясь прямо на них, он только и успел, что оттолкнуть коляску и встретить свой последний миг. Всю улицу окатил гром от удара и плач малыша. Выбежавшие из домов вызвали скорую двоим: Эвену, которому уже ничем было не помочь, и мужчине за рулем, у которого, позже, констатировали обширный инфаркт миокарда. Если бы только малыш устроил истерику ниже по улице, или если бы Эвен подумал о себе, а не своём сыне, или если бы у него этого сына не было вовсе, Грим Рипер[5] не пришёл в этот чёртов день, на эту чёртову улицу, за этим чёртовым дураком.
Силис рывком села на кровать, тяжело дыша. Её лоб покрыла испарина, руки дрожали, а ноги дёргались в нервном танце. Каждую ночь женщину мучил этот кошмар, а днём не давали покоя терзающие мысли. Её малыш, в которого она вложила все свои силы и любовь, он Он не может быть виновен в гибели своего отца. Он же всего лишь ребёнок. Но с того ужасного дня с ним творится что-то странное. Он не переставая кричит, извивается на руках, не может улежать на месте и изгибается глядя куда-то вверх. Силис никогда такого не видела, да и Иэген всегда был спокойным и ласковым. Сейчас же она не могла даже взять его на руки младенец начинал яростно бить её по лицу. Его как будто подменили Эта мысль не давала ей покоя. Врач говорит, что это маниакальный психоз, что такого рода состояния возникают, когда в жизни происходит трагедия. Он выписал ей лекарство, название которого женщина до сих пор не могла выговорить без запинки. Вспомнив о нём, Силис встала с кровати, засунув ноги в махровые тапочки, и набросив на себя голубой халат в тон к ним. Стоило ей только подняться, как за соседней стеной раздался плачь. Начался новый день
Силис не спешила идти к сыну, решив сначала всё же выпить таблетки. Её нервы были на пределе, и она боялась сорваться. Если и не на Иэгана, то на Эйнсли, которая точно не заслуживала такого. Выпив и посидев пару минут, разглядывая трещинки в стене под потолком, она досчитала до десяти в обратном порядке (совет всё того же доктора) и пошла в комнату, специально выделенную для малыша, где раньше был её с Эвеном кабинет.
Раньше они проводили там целые дни: её муж штудировал книги и журналы по юриспруденции, а она шила платья. Ничего больше не удавалось ей, но платья были хороши. Каждое последнее воскресенье месяца, когда мужьям выдавали зарплаты, всё девушки, женщины и даже поседевшие старухи приходили к ней приобрести себе обновку, и подбирали новые модели на следующий раз. Если бы только она могла вернуться в эти беззаботные и размеренные дни. С этими мыслями она шла в детскую, пока не осознала, что плач прекратился. Сердце забилось быстрее, и Силис, вняв его темпу, побежала, не в силах сдержать тревогу.
Вбежав в комнату, она увидела Эйнсли, держащую на руках брата. Тот не плакал. Словно и не было недели нескончаемых криков. Но, увидев в дверях Силис, малыш разошёлся воплем, и ударил сестру.
Выйди! крикнула девочка с отчаяньем.
В душе Силис словно что-то оборвалось. Развернувшись с ледяным лицом, она направилась вниз, боясь расплакаться на глазах дочери. Неужели она винит её в том, что происходит? Последний родной человек.
Медленно, вымеряя каждый шаг, она пошла на кухню. Утреннее солнце, ещё не успевшее согреть улицы, мягким светом вливалось в окна домов. Пели птицы, витали насекомые. Мир не изменился, но для Силис он стал другим. Всё казалось ей нереальным и лишённым смысла. Калейдоскоп жизни перебирал свои яркие узоры, но она видела лишь дешёвые пластмаски внутри.
Силис задёрнула шторы и заглянула в холодильник. Прикинув, что можно было быстрее приготовить на завтрак, она достала яйца и молоко на омлет. Готовка заняла у неё больше времени, чем обычно, раздумья отвлекали её, и она пару раз чуть не порезалась. Сегодня всё валилось из рук. Силис не покидала мысль, что Иэген ведёт себя так, будто хочет поссорить их с дочерью. Но разве способен на это несмышлёный младенец? Нет, конечно, нет. Только она не могла иначе объяснить то, что случилось утром.
Эйнсли немного с опаской спустилась по лестнице, искоса глядя, как мама возится на кухне. На девочке была уже одета форма тарлендской школы: красная кофта с выглядывающим из-под неё белым воротничком. Немного подождав, пока мысли перестанут виться роем в голове, она сказала:
Я ухожу, и, выдержав паузу, ожидая реакции матери, спросила: Когда придёт Мэйди?
Она уехала на Оркнейские острова к сестре. Тебе не сказала?
Лицо Эйнсли исказилось испугом.
Что случилось, солнышко? спросила Силис, за мгновение уловив перемену в дочери.
Ничего, девочка бегом поднялась в комнату за маленьким рюкзачком, чтобы потом также быстро выбежать из дома.
А завтрак? только и успела выкрикнуть ей на прощанье женщина. Но Эйнсли уже была за порогом. Стоило только двери захлопнуться, как наверху раздался детский плач. Разозлившись от собственной беспомощности, Силис бросила на пол тарелку, которую держала в руках, и застонала от обиды. Некогда крепкие и тёплые отношения с дочерью сейчас трещали по швам. Как и её мироощущение. Всё казалось ей ненастоящим, будто происходящим во сне, по чужой злой прихоти. Она опустилась на колени, прямо на осколки и зарыдала так, как не рыдала никогда. Трясущимися руками женщина достала из кармана халата таблетки. Она упорно не могла вспомнить, принимала ли их уже или нет, но, решив, что хуже не будет, кинула в рот две штуки. Те застряли в горле горьким комком. Поднявшись, Силис пошла к буфету, где за зеркальной дверцей стояла пара бутылок горячительных напитков. И, увидев отражение, никак не могла признать в этой взъерошенной, с заплаканными глазами и помятой жизнью женщине себя. С ненавистью распахнув дверцу, она достала оттуда бутылку с шагающим Джонни[6] и, сделала пару глотков прямо из горлышка.
Обессиленная, она села на диван и откинулась на спинку. По всему телу прокатилась волна слабости, а голова начала пульсировать. Вместе с этим, в голове пульсировали мысли: «Это всё сон», «Страшный сон», «Страшные сказки предков», «Предки предупреждали тебя», «Предупреждали, что так случится», «Случится, что ты потеряешь всё, что любишь», «Это не твой сын», «Sibhreach[7]», «На нём вина всех потерь», «Dh'ith teine iubhair twig[8]». Все страшные слова, что копошились в её голове, словно могильные черви, получили что хотели. Выползли из расщелин сознания, из потаённых, укрытых мраком мест. И возымели силу большую, чем когда-либо.
Детский вопль вернул женщину к реальности, но поздно. Всё уже было разложено для неё по полочкам. Не помог и визит пастора.
Наблюдай день покоя, чтобы свято хранить его, как заповедал тебе Господь. Встретил он Силис у раскрытой двери. И, зайдя, закончил Не делай в оный никакого дела, ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя.
Но ушёл ни с чем. Дело уже было замыслено. Силис долго сгребала на заднем дворе листья, нападавшие с рябин любимых деревьев её матери. Частенько та говорила, что рябиновый сад лучшая защита дома и тех, кто в нём живёт от фейри.
Собрав их в большую кучу, женщина пошла в дом за серпом, чтобы срезать туда сухих веток и за свечой, чтобы после устроить большой костёр. Свет месяца отразился гнусным блеском в лезвии серпа, обнажив на лице женщины кипу морщин, добавивших ей пару десятков лет[9]. А потом из дома она вынесла кричащий свёрток, и пару засушенных в Библии примул, по поверьям, позволяющих увидеть соседей с холмов[10].