В итоге я понял, что в военные спортсмены мне не попасть, так как не настолько я уж и выдающийся пловец, тем более уже почти бывший. Офицером или сверхсрочником мне уже тоже не очень хотелось становиться, так как жизнь мне дороже, чем звание и деньги. Итак, я решил выждать неделю и потом позвонить. Если у меня еще и были мельчайшие сомнения о моем решении вроде: «Авось и не пошлют в Афганистан», то у моих родителей сомнений не было. Мне понадобилось совсем немного времени, чтобы понять их точку зрения и окончательно для себя решить, что срочной службы мне вполне хватит. Но никогда не говори никогда
На следующий день я, как всегда, вернулся из школы домой. Папа меня встретил с ухмылкой и первое, что он меня спросил, было:
Ну что? Доходился в военкомат?
А что?
Вон, показывая на стол, сказал он, прислали тебе толстый конверт из военкомата.
О! Что-то они быстро. Я же им еще не давал ответа.
А им не надо было ответа. Что? Попал?
Не, ну надо же сначала прочитать, чего хотят.
Ну-ну, читай, читай.
Ничего страшного в конверте не было. А даже в определенной степени нечто радостное для меня. Меня призывали на 9-месячную срочную службу в батальон связи, дислоцирующийся в самом центре Германии. Я сразу же обзвонил своих друзей и сообщил им, что меня призвали. Обер-штабс-фельдфебелю я же так и не стал звонить, рассмотрев это письмо как их ответ на мои многочисленные вопросы.
Но перед тем, как пойти в армию, мне предстояло ещё одно важное дело. Сбрить волосы. В 15 лет я начал отращивать волосы, и к 19 годам они выросли на 34 сантиметра. Я специально замерил их, когда последний раз мыл голову и расчесывал свои космы. Почетный ритуал обрезания волос я доверил своему другу Паше. Паша окончил на год раньше меня школу, и был призван в Бундесвер годом раньше. У него тоже были до армии длинные волосы, 5060 сантиметров. В свое время он тоже доверил мне постричь его перед армией. Так что, особое доверие было у нас взаимным. Но в отличие от него, я захотел стричься абсолютно налысо. Если срезать волосы, то под ноль, решил я. Паша побрил меня машинкой под ноль, а потом мы еще несколько раз намазывали мне голову пенкой для бритья и брили ее станком для лица. В последний раз я уже сам брил себе голову и, конечно же, чуть не отрезал себе ухо. Заставь дурака молиться, он себе лоб расшибет. После трех заходов бритья обычной бритвой вся голова была в порезах и жутко кровоточила. Кровь стекала по затылку на спину. Для начала мы полили мою изрезанную кожу лосьоном для бритья, из-за чего я, как бешеный, стонал. Голова как будто была в огне. После безуспешных попыток использования лосьона на спирту мы присыпали голову детской присыпкой. «Пудра для детских попок» сразу подействовала, и жить мне стало легче. Гораздо больший шок наступил же, когда я увидел себя в зеркало. Сперва я испугался. Потом более или менее свыкся. Но что более интересно, я заметил анатомическое изменение моего черепа с тех пор, когда я последний раз брился налысо лет в 1314. Голова приобрела строгие контуры и небольшие угловатые выпуклости, в отличии от прежней детской круглой яйцевидной формы.
Дальше последовали мои проводы, которые проходили в два этапа: с семьей и с друзьями. Сначала я решил встретиться с друзьями. Мы собрались в берлинский парк Тиргартен, чтобы выпить там по кружке пива. Я, как призывник и виновник торжества, угощал ящиком пива, а остальное все приносили сами. В этот день я решил одеться по-особенному. Мне захотелось предстать перед всеми так, чтобы даже друзья могли бы узнать меня лишь с трудом. Ведь кроме Паши лысым меня еще никто не видел. «По-особенному» в моем тогдашнем понимании значило, что я был одет не как обычно: в тяжелых сапогах, камуфляжных штанах и футболке любимой рок-группы. В противоположность к моему повседневному прикиду на мне были туфли, черные джинсы, рубашка в бело-голубую полоску и солнечные очки. В кармане у меня были семечки, которые я демонстративно щелкал. Вообще я не любитель щелкать семечки, но именно они были завершающим компонентом моего образа «нормального пацана». Для довершения облика мне всё же не хватало барсетки. Но отсутствие подобного аксессуара не было чем-то катастрофичным. Ведь среди немецко-русских «пацанов» не принято носить барсетки, в отличие от России и других стран бывшего СССР. Я не помню, кто из моих друзей и приятелей приехал тогда в парк первым. Но в любом случае он не сразу подошел ко мне. А когда подошел, то лишь спустя несколько секунд недоумений и колебаний, убедившись, что я это в самом деле я, начал смеяться над моим внешним видом.
Спустя некоторое время все были в сборе. Сходив в магазин за пивом, мы направились в парк. Но в парке, к нашему сожалению, все лавки были уже заняты. Лишь возле одной лавки стояли два парня лет 1719. Мы решили подойти к ним и спросить, долго ли они здесь еще останутся. Меня, как самого эффектного, пустили вести переговоры. Подойдя к ним и подняв солнечные очки на лоб, я спросил их по-немецки:
Добрый день. Вы тут еще долго будете? Мы хотели бы разместиться с вами на одной лавке.
Да, конечно. Мы уже скоро собирались идти, ответил мне один из парней. После этой фразы я развернулся к своим друзьям, которые стояли метрах в пяти за мной, и крикнул им по-русски, что мы можем сесть на эту лавку. Повернувшись назад к парням, я вдруг понял, что и они говорят по-русски. Для уверенности я обратился к ним по-русски.
Так вы русские?
Да.
В это время мои друзья подошли к лавке и начали активно занимать места на ней и возле нее. Я же подошел к русским парням чуть ближе.
Ребят, вы извините, если мы вам помешали. Просто лавок немного, а у нас праздник. Я в армию иду. Видите? Вот на лысо побрился. Давайте выпьем за встречу! Хотите, угощайтесь пивом.
Не, спасибо. У нас водка.
Тут я увидел, что на лавке стоит почти пустая бутылка водки. Они допили ее после того, как чокнулись с нами. Мы же выпили пива. Я заметил, что они как то странно себя ведут, совсем не разговорчивы и все дальше отодвигаются от меня. Вспомнив, как я выгляжу, я понял, что они меня боятся. Видимо, они подумали, что я действительно «нормальный пацан» и вполне могу начать к ним придираться из-за мелочей, что может закончиться дракой или гоп-стопом. Я попытался им объяснить, что на самом деле я «нормальный», просто сегодня решил так пошутить. Но они мне, видимо, не поверили и подумали, что я шучу о том, что я «нормальный» и вовсе не «гопник». Мои оправдания в процессе одевания рюкзаков и прощания они проигнорировали. Примерно через пять минут парни ушли. Свои переживания о том, что меня приняли за что-то типа «гопника», я вскоре забыл, и мы дальше весело праздновали мой уход в армию.
На следующий день у меня был выпускной бал в гимназии. На бал я вообще собирался идти в костюме, как и полагается, но при +35 градусах это было бы смертельным номером. Я пришел, в том же прикиде, в котором праздновал проводы с друзьями. Одноклассники тоже были весьма удивлены моему виду и прическе. О бале особо говорить нечего. Единственное, о чем все меня спрашивали, куда же делись мои волосы. На что я всем давал один и тот же ответ про армию. А в армии мне надо было уже быть послезавтра.
Но нет. Все же было еще кое-что, о чем стоит написать. Во время бала все, конечно же, старались сесть за столы исходя из круга общения. За нашим столом сидел практически весь наш курс русского языка плюс некоторые привели с собой родителей или свою пару. Чего я не ожидал, так это того, что родители одной моей еврейской одноклассницы будто бы гордились тем, что я иду в армию. Они, наверное, как минимум два раза пили за мою службу, хотя она еще и не начиналась. Все остальные отнеслись к этому более нейтрально. Я и не рассчитывал на какую-то особую реакцию на мою службу со стороны людей, с которыми я общался в школе. Так, например, мой учитель по политике часто говорил на уроках, что если он узнает, что кто то из нас пошел в армию, то он тому при встрече набьет морду. Безусловно, учитель по политике не должен пропагандировать свою точку зрения перед учениками, но это другая история. Почему же именно родители моей еврейской одноклассницы были так рады, что я иду в армию, для меня так и осталось загадкой. Я могу только предположить, что, возможно, они были рады тому, что остались еще молодые люди, которые не косят от армии. Ведь в Германии это совсем несложное дело. А может, они посчитали меня смелым или что-то в этом роде. Вероятно, что на то у них могли быть и другие причины. В любом случае мне от этого хуже не стало. Как и полагается для выпускного, к концу мероприятия мое состояние было таким, что я, наверное, добрался бы домой с большими приключениями и как минимум пару раз где-нибудь бы заснул. К счастью, один мой хороший друг жил недалеко от того места, где проходил наш праздник. Я заночевал у него.
Проводы с семьей прошли по-семейному тепло с водкой и шашлыком на природе. Участники торжества мужского пола вспоминали свои истории со времен советской армии и рассказывали их, можно сказать, в качестве наставления или моральной подготовки к армии. Женская же часть беспокоилась и все выспрашивала меня, хорошо ли в армии кормят и одевают, нет ли там дедовщины? Мои проводы, как с друзьями, так и с семьей, стоит, на мой взгляд, считать скорее символическими. Ведь все прекрасно знали, что увидят меня уже через две недели на выходные, а вовсе не через год или два, как в России или СССР. Праздновали скорее начало нового этапа моей жизни. Закончились долгие тринадцать лет школы, и началась новая жизнь.