Ньюйоркец быстро ответил, что он «твердо убежден» в том, что он не одобрит никаких компромиссов, которые не дали бы рабовладельцам все, что они просили. Между тем, молчаливый, но внимательный слушатель, я размышлял над немецкой пословицей, что «речь серебро, а молчание золото». Что-то неясное дало мне повод заподозрить, что наш бравый вояка не был южанином по рождению, и после нескольких дополнительных вопросов он неохотно заставил себя признаться, что он уроженец штата Нью-Джерси. Вскоре после этого, на небольшой станции, капитан Макинтайр, последний солдат армии Соединенных Штатов, распрощался с нами.
В Гранд-Джанкшен, после того как я занял лежачую позицию в спальном вагоне, две молодые женщины, занимавшие на соседние места, вступили в разговор с сидевшим рядом с ними джентльменом, в результате чего и возник такой забавный диалог.
Узнав, что он торговец из Нового Орлеана, одна из них спросила его:
Вы знаете м-ра Пауэрса из Нового Орлеана?
Пауэрс Пауэрс, задумался торговец. А чем он занимается?
Азартными играми, таков был невозмутимый ответ.
Сохрани меня, Боже, нет! Что вы знаете об этом игроке?
Он мой муж, невероятно быстро ответила женщина.
Ваш муж игрок?! воскликнул джентльмен с ноткой ужаса в каждом слове.
Да, сэр, подтвердила бесстрашная женщина. А игроки лучшие люди в мире.
Я не знал, что они когда-нибудь женятся. Хотелось бы мне посмотреть на жену игрока.
Хорошо, сэр, взгляните на меня, и вы тотчас увидите ее.
Торговец отдернул оконную занавеску и внимательно посмотрел на свою собеседницу юную, розовощекую и довольно симпатичную женщину с голубыми глазами и каштановыми волосами, одетую скромно и со вкусом.
Мне хотелось бы познакомиться с вашим мужем, мадам.
Хорошо, сэр, если у вас будет много денег, он будет рад познакомиться с вами.
Он когда-нибудь приходит домой?
Да благословит вас Господь, да! Он всегда приходит домой в час ночи, после того, как заканчивает партию фараона. Он не пропустил ни одной ночи с тех пор, как мы поженились уже пять лет. Недалеко от города у нас есть ферма, и если в следующем году его дела пойдут хорошо, мы уедем туда и никогда больше не будем жить в городе.
Весь следующий день я путешествовал по дремучим, покрытым густой листвой и кудрявыми пучками серого испанского мха лесам. Повсюду прекрасные, тянущиеся вверх зеленые веточки розы чероки, желтые цветки сассафраса, белые цветы кизила и дикой сливы. Наша дорога простиралась по бескрайним просторам огромной и вечнозеленой Луизианы, где трава достигала четырех футов в высоту, а ручьи десять или двенадцать дюймов в глубину.
Это был день инаугурации м-ра Линкольна. Один из наших пассажиров заметил:
Я надеюсь, что Бог покарает его, и он будет убит раньше, чем произнесет слова присяги!
Другой сказал:
Я поспорил на новую шляпу, что ни он, ни Гэмлин не доживут до инаугурации.
Старый миссисипец, из рабочих, хотя и владелец дюжины рабов, заверил меня, что люди не желают войны; Но Север постоянно обманывал их, и им теперь нужно восстановить свои права, даже, если за них придется сражаться.
Мы южане, сказал он, самые независимые люди на земле. Мы производим все, что нам нужно, да и мир не может обойтись без хлопка. Если разразится война, это навлечет на Север страшные страдания. Мне жаль неграмотных, обманутых политиками рабочих, потому что им придется терпеть много лишений и, возможно, голод. После того, как отменили торговлю с Югом, мануфактуры остановились, работники голодают, улицы Нью-Йорка заросли травой, а бродящие по Бродвею толпы кричат: «Хлеб или Кровь!» Северные фанатики увидят, к чему привела их собственная глупость, но будет уже слишком поздно.
Таков был стандарт всех речей сецессионистов. Их Хлопок был не просто Королем, но Абсолютным Деспотом. Они были глубоко уверены, что могут управлять Севером, отказываясь покупать его товары и управлять всем миром, отказываясь продавать ему хлопок. Это любимая и популярная на всем Юге идея. Бэнкрофт рассказывает, что еще в 1661 году колония Вирджиния, страдающая от экономического гнета, призвала Северную Каролину и Мэриленд присоединиться к ней и отказаться выращивать табак, чтобы тем самым заставить Великобританию предоставить им определенные желаемые привилегии. Теперь же мятежники полностью утратили понимание того, что торговле всегда присуща взаимность, что они нуждались в продаже своего огромного количества продукции так же, как и мир, который нуждался в ней и желал его купить, что Юг покупал в Нью-Йорке просто потому, что это был самый дешевый и лучший рынок, и потому все хлопкопроизводящие штаты моментально задохнулись в океане своего товара, поскольку менее чем за пять лет мир смог сам вырастить его или получить нечто подобное из других источников и забыть, что они когда-либо существовали.
Прошлым летом, сказал другой плантатор, я прожил шесть недель в Висконсине. Это настоящее логово аболиционизма. Рабочие изумительно невежественны. Они честны и трудолюбивы, но глупее нигрюхов Юга. Они думают, что если будет война, у нас с нашими рабами возникнут проблемы. Это полный абсурд. Все мои нигрюхи будут сражаться за меня.
Миссисипец, которого его попутчики называли «Судьей», осуждал Сецессию как бредовую идею амбициозных демагогов:
Вся их политика это просто проявление поспешности и опрометчивости. Они заявили: «Давайте, пока Бьюкенен Президент, выйдем из Союза и войны не будет». С самого начала они действовали вопреки здравому разуму народа и не осмелились выставить ни одно из своих решений на всеобщее голосование!
Еще один пассажир согласился с этими словами, и отметил, что хотя он был сторонником Союза, он все еще считает, что всему виной агитация, основанная на вопросе о рабстве.
Северяне, сказал он, были грубо обмануты их политиками, газетами и книгами, такими как «Хижина дяди Тома», в первой главе которой рассказывается о закованном и умирающем от голода в погребе в Новом Орлеане рабе, в то время как во всем этом городе нет ни одного погреба!
Полночь настигла нас в пятиэтажном здании «St.Charles Hotel» с его отделанным гранитом цокольным этажом и оштукатуренными стенами что повсеместно встречается в архитектуре Нового Орлеана. Здание украшено впечатляющим портиком с коринфскими колоннами, и в жаркое время его каменные полы и высокие колонны прохладны и привлекательны для глаз.
Ты не можешь не любить Новый Орлеан, сказал мой друг, прежде чем я покинул Север. Его жители гораздо более приветливы и сердечны по отношению к приезжим, чем наши. Я не взял с собой никаких рекомендательных писем, поскольку рекомендации были именно тем, что менее всего мне было нужно. Но перед въездом в город я встретил одного джентльмена, с которым у меня состоялся небольшой разговор и обычный обмен любезностями по поводу состоявшегося путешествия. При расставании он вручил мне свою карточку и сказал:
Вы пока новичок в Новом Орлеане и нуждаетесь в помощи. Если потребуется, обращайтесь ко мне, я постараюсь сделать все, что будет в моих силах.
Как выяснилось, он являлся главой одного из самых больших торговых домов города, занимающихся оптовой торговлей. Приняв приглашение, я нашел его в его рабочем кабинете, полностью погруженным в дела, тем не менее, он принял меня очень тепло и подробно описал мне те уголки города, которые я хотел бы увидеть. На прощание он сказал мне: «Заходите почаще. Кстати, завтра воскресенье, почему бы вам не зайти ко мне на уютный семейный ужин?»
Мне было любопытно узнать о личных взглядах того, кто без всяких дополнительных вопросов приглашает незнакомца в свой семейный круг. На следующий день мы встретились и сели в двухъярусный вагон «Baronne street railway». Он идет через Четвертый или округ Лафайетт больше похожий на парк, чем на город, где находятся самые изумительные особняки Америки. Находясь далеко от тротуара, они утопают в густых кустарниках и цветах. Такое тропическое обилие листвы сохраняет влагу, что не слишком полезно для здоровья, но зато очень приятно для чувств.
Дома невысокие в этих широтах лазить наверх некомфортно и покрыты штукатуркой, более холодной, чем древесина, и менее влажной, чем камень. Они отделаны множеством веранд, балконов и галерей, которые придают Новому Орлеану необычайно мягкий и нескучный вид, они гораздо красивей холодных и строгих домов городов Севера.
Мой новый друг, как подобает зажиточному торговцу, как раз и жил в этом районе. Земли его обширная усадьба были сплошь покрыты боярышником, магнолиями, беседками, апельсиновыми, оливковыми и фиговыми деревьями, а также сладким ароматом их бесчисленных цветов. И хотя это было всего лишь 10-е марта, мириады розовых кустов были в полном расцвете, созрели японские сливы, а блестящие апельсины еще прошлого года все еще можно было увидеть среди ветвей. Его богатый особняк, украшенный выбранными им произведениями искусства, был уютен и ненавязчиво изящен. Его нельзя было назвать один из позолоченных и блестящих дворцов, которые, как иногда кажется, кричат: «Полюбуйтесь роскошью, в которой живет Крез мой хозяин. Гляньте-ка на картины, статуи и розы, купленные на его деньги! Он одет в пурпур и виссон и великолепно проживает каждый свой день!»