Бедный генерал Мак был почти готов согласиться со своей собственной гибелью, а значит и гибелью Австрии. Но, несмотря на всю отчаянность своего положения, будучи охваченным невероятной тревогой, он все же не уступил он был хладнокровен, здравомыслящ и самым живым образом держал дискуссию, защищая то единственное, что он мог защитить, а именно время. Он стремился задержать падение Австрии, которого он сам был причиной, и хотел выгадать лишь несколько дней для подготовки, и даже проиграв, он по-прежнему боролся за нее. Будучи по характеру своему больше политиком, чем солдатом, как обладатель власти, он был хитер и коварен, но среди догадок и неизвестности в полном смущении и растерянности.
25-го числа, около девяти часов утра, прибыв к Императору в аббатство Эльхинген, я рассказал ему о результатах переговоров. Он, похоже, был удовлетворен и я ушел. Однако он пожелал, чтобы я снова зашел к нему, но поскольку я пришел не сразу, он послал ко мне маршала Бертье с письменным изложением предложений, которые, как он хотел, чтобы я уговорил генерала Мака подписать немедленно. Император предоставил австрийскому генералу восемь дней, начиная с 23-го, первого дня блокады, а потому число дней и в самом деле сократилось до шести, кои я и мог бы предложить с самого начала, но согласия на то я не имел.
Однако в случае повторного отказа я получил разрешение на восемь дней с 25-го числа, и, таким образом, Император все равно бы выиграл один день. Он хотел очень быстро войти в Ульм, чтобы укрепить свою славную победу быстротой, а потом добраться до Вены прежде, чем город оправится от удара и русская армия начнет что-либо предпринимать. В конце концов, у нас начала заканчиваться провизия, и это тоже оказало влияние на наши действия.
Маршал Бертье сообщил мне, что он начнет движение к городу, и что, если условия будут приняты, он будет очень рад, если я позабочусь о его прибытии.
Я вернулся в Ульм около полудня, все меры предосторожности, которые были приняты во время моего прошлого визита, повторились снова, но на этот раз я встретился с генералом Маком у ворот города. Я передал ему ультиматум Императора, и он ушел, чтобы обсудить его с несколькими своими генералами, среди которых я заметил принца Лихтенштейна и генералов Кленау и Дьюлаи. Примерно через четверть часа он вернулся и снова, по поводу даты, вступил со мной в дискуссию. Он не совсем правильно понял определенный пункт в этих изложенных письменно предложениях, и это заставило его поверить в то, что он получит перемирие на целых восемь дней, считая с 25-го. Охваченный невероятной радостью, он воскликнул: «Мсье де Сегюр! Мой дорогой мсье де Сегюр! Я полагался на щедрость Императора, и я не обманулся. Сообщите маршалу Бертье о моем глубоком уважении. Скажите Императору, что у меня есть лишь несколько незначительных замечаний, и что я подпишу доставленные вами предложения. Но сообщите Его Величеству, что маршал Ней очень плохо отнесся ко мне, самым неуважительным образом. Заверьте Императора, что я надеюсь на его великодушие». Затем, с особой теплотой, он добавил: «Мсье де Сегюр, я очень уважаю вас и ваше мнение. Я хочу, чтобы вы увидели этот подписанный мной документ, чтобы вы убедились, что моя решимость неизменна». Произнеся это, он развернул лист бумаги, на котором было написано следующее: «Восемь дней или смерть!» Подпись «Мак».
Я был поражен той радостью, которая сияла на его лице. Я был поражен тем, что он словно ребенок радуется столь пустячному соглашению. В час полного крушения, настолько значительном, я был ошеломлен тем, что этот несчастный генерал искренне верил, что та хрупкая соломинка, в которую он вцепился, спасет его репутацию, честь его армии и обеспечит безопасность Австрии! Схватив мою руку, он горячо пожал ее и позволил мне выйти из Ульма без повязки на глазах, а потом разрешил мне ввести маршала Бертье в крепость без соблюдения обычных формальностей, короче говоря, он был в полном восторге. В присутствии маршала Бертье он снова заговорил о датах. Я объяснил случившийся казус, и дело было отправлено Императору. Утром генерал уверял меня, что у него провизии на десять дней, но я уже намекнул Его Величеству, что мне так не кажется, что, действительно, оказалось именно так, поскольку в тот же день он попросил разрешения для завоза в крепость дополнительного провианта.
Мак, видя, как повернулось дело, вообразив, что вернувшись в Ульм и оставшись в нем, он, привлекши внимание Императора, задержит его, таким образом, обеспечив отход своих других корпусов иными дорогами. Он считал, что он жертвует собой, и эта идея придавала ему мужества. Когда я начинал наши переговоры с ним, он полагал, что наша армия стоит перед Ульмом и не может двигаться. Он уговорил эрцгерцога и Вернека тайно покинуть город. Одна дивизия попыталась уйти в Мемминген, а другие в Тирольские горы, но каждая из них либо была превращена в пленников, либо находилась в состоянии готовности стать таковыми.
Когда 27-го числа генерал Мак пришел на встречу с Императором в Эльхинген, все его иллюзии развеялись.
Его Величество, чтобы убедить его в бессмысленности попытки задержать нас возле Ульма, описал ему все ужасы его положения. Он рассказал ему о наших успехах на всех фронтах, а кроме того, сообщил ему, что корпус Вернека, вся его артиллерия и восьмеро его генералов сдались, что сам эрцгерцог в очень незавидном положении, а от русских никаких вестей. Все эти новости словно молния поразили главнокомандующего, силы покинули его, и чтобы не упасть ему пришлось прислониться к стене. Непосильное бремя стольких несчастий сломило его. Он признал свое поражение и откровенно сообщил, что провизии в Ульме нет, что вместо 15 000 солдат у него имелось 24 000 способных сражаться и 3000 раненых, но все они в глубочайшем замешательстве и с каждым мгновением их шансы выжить становятся все призрачней. Он добавил, что уверен в том, что надеяться больше не на что, посему он согласен сдать Ульм на следующий день (28-го) в три часа дня.
Покинув Его Величество, и увидев некоторых наших офицеров, он сказал я лично слышал его слова: «Так обидно слыть неудачником в умах стольких храбрых офицеров. Но у меня в кармане лежит мое, собственноручно написанное и заверенное мною заявление, в котором я отказываюсь распустить свою армию, но командовал не я, а эрцгерцог Иоанн». Очень возможно, что Мак подчинился только по принуждению и с большой неохотой.
23-го числа 33 000 сдавшихся австрийцев продефилировали перед Императором. Пехотинцы бросали ружья на обочину, кавалеристы спешивались, клали оружие, а потом продолжали свой путь пешком, ведя своих лошадей к нашим кавалеристам. Сдавая оружие, солдаты кричали: «Vive L'Empereur!» Мак тоже присутствовал при этом, и тем офицерам, которые, не зная, кто он такой, обращались к нему, он говорил: «Перед вами несчастный Мак!»»
Как и генералы Мутон и Бертран, я тоже был в Эльхингене, когда для того, чтобы выразить уважение к Наполеону, туда прибыл Мак. «Тешу себя мыслью, господа, сказал он нам, проходя через комнату дежурного адъютанта, что вы не перестаете считать меня храбрым человеком оттого, что мне пришлось уступить такой силе: трудно противостоять маневрам вашего Императора, его планы уничтожили меня».
Наполеон, который был вне себя от радости от такого успеха, послал генерала Бертрана в Ульм проверить состояние находившейся в нем армии. Вернувшись, тот сообщил, что в городе была 21 000 человек. Император никак не мог поверить в это. «Вы говорите с ними на одном языке, сказал он мне, пойдите и узнайте правду». Я поехал в Ульм. Я опросил командиров корпусов, генералов и солдат, и из собранной таким образом информации, я узнал, что гарнизон состоял из 26 000 боеспособных мужчин. Услышав это, Наполеон сказал: «Я, должно быть, сошел с ума, такого быть не может». Тем не менее, когда армия дефилировала перед нами, ее численность составляла, как утверждал мсье де Сегюр, 33 000 человек и 19 генералов, кавалерия и артиллерия были в превосходной форме.
ГЛАВА VII
Запереть в Ульме все австрийские войска нам не удалось. Вернек убежал в сторону Хайденхайма, эрцгерцог последовал за ним. Оба они пытались спастись бегством, но Судьба уже вынесла свой приговор, и оспорить его никто не в состоянии. Глухой ночью, узнав, что они идут к Альбеку, Наполеон немедленно вызвал Великого Герцога. «Из города, сказал он, сбежала одна из дивизий. Она угрожает нашим тылам. Преследуйте, нагоните и уничтожьте ее, никто не должен уйти». Дождь лил страшный, дороги были в ужасном состоянии, но ради триумфа победы об усталости и опасности никто не думал. Мы шли вперед и думали только о победе. Догнав врага, Мюрат атаковал его и погнал дальше. В своем полете он отстоял от него не более чем на два лье и не давал ему ни секунды на передышку. Беглецы заняли Хербрехтинген, вместе с его пушками. Наступила ночь, наши лошади совершенно выдохлись, мы остановились. В 9 часов рассвело. Затем мы пошли дальше, наша атака продолжалась город, пушки, боеприпасы захвачено было все. Генерал Одонел пытался со своим арьергардом защитить свои позиции, но будучи замеченным одним из наших квартирмейстеров, был им ранен и взят в плен. Была уже полночь, забыв об усталости, наши войска продолжали свой триумфальный бросок.