День медленно угасал, уставшее за день солнце уже не было видно за водоразделом. На фоне золотисто-розовой вечерней зари чётко выделялись контуры многовершинных могучих кедров и острые шпили верхушек елей и пихт. В распадке сгущались тени, приобретая синевато-сиреневый оттенок.
Надо было спешить, чтобы ещё засветло успеть дойти до вагончика. Я достал топорик и вырубил из ляжки изюбра несколько кусков мяса для ужина «халявка плиз» и, широко шагая и поднимая лыжами снежную пыль, заспешил вниз по склону.
Уже в сумерках я увидел на старом лесоскладе белую шапку на крыше вагончика, распахнутую настежь дверь. На полу, нарах и столике вагончика лежал слой снега, занесённого сюда через выбитые окна и распахнутую дверь, в снегу у печи виднелись пустые консервные банки. На нарах был сорван поролон и вырезан дермантин, покрывавший нары; стены, покрытые декоративным пластиком, зияли большими дырами, прорубленными топором. И всё внутреннее пространство вагончика от наружного холода защищал только тонкий слой наружной металлической обшивки, покрытый изнутри вагончика толстым слоем инея.
На заготовку дров ушло немало времени, и когда в печи ярко запылал огонь, на тайгу уже опустилась звёздная ночь. Сорвав топором нары, я приладил доски к выбитым окнам и старой телогрейкой, которую нашёл под нарами, завесил окно на двери.
Понемногу вагончик стал прогреваться, таял снег на полу и у печи, таял на стенах иней, стекая тонкими струйками на пол, наполняя вагончик сыростью.
У печи обнажились куски декоративного пластика со стен, пустые консервные банки, которых у нас в магазине не было, кучу окурков. Судя по окуркам сигарет, здесь были не таёжники: таёжники всегда выкуривают сигарету до самого мундштука и, уходя из барака, всегда оставляют сухие дрова, соль и спички.
Недовольно шипя и потрескивая, лениво горели в печи дрова, тускло освещая через открытую дверку и дыры в печи моё временное пристанище. Нанизанные на тальниковые прутья тонкие ломтики изюбринного мяса, жарились на огне, издавая специфический запах. Подвешенные над печью, оттаивали задубевшие на морозе пакеты с домашним обедом: разводить костёр, чтобы разогреть обед и, хотя бы наспех, перекусить, у меня просто не было времени.
Об отдыхе нельзя было даже и мечтать: в промерзшем насквозь вагончике с выбитыми окнами было чуточку теплее, чем под открытым небом. И это при условии, пока топится печка
Ночь казалась бесконечно долгой. Пока топилась печь, и в вагончике было относительно тепло, мне удавалось немного прикорнуть, свернувшись калачиком на холодном полу и поджав под себя ноги.
Это был не сон, а какое-то дикое состояние между сном и бодрствованием, и как только прогорали дрова в печи, леденящий холод заставлял меня подняться и снова наполнять печь дровами, пить крепкий чай.
И едва только вагончик наполнялся теплом, как коварная усталость, незаметно подкравшись, снова навалилась на меня, наливая веки свинцом и заваливая меня на холодный и грязный пол.
В этом, промерзающем насквозь, вагончике я пытался найти ответ на простой вопрос: где, в каких условиях росли и воспитывались те, кто ночевал здесь? Не сомневаясь в том, что у них, как минимум, было среднее образование, они, по уровню своей внутренней культуры, даже не достигли ещё и каменного века.
По неписанным, но всегда свято соблюдавшимся законам тайги, всегда оставлялись сухие дрова в местах ночлега, соль, спички и, если была возможность, то и часть продуктов питания.
Эти люди не оставили ничего, но сделали вагончик совершенно не пригодным для ночлега. Я с ужасом представил себе, что ждёт уставшего и замерзающего человека, который однажды зайдёт сюда, надеясь найти здесь спасительный приют
Я утешал себя мыслью, что эти случайные и чуждые тайге люди, привыкшие к хамскому и потребительскому отношению к окружающим, потерявшим к себе уважение как к личности, рано или поздно накажут себя сами. Тайга никому и никогда не прощала подобного. Я был уже достаточно наслышан о достоверных случаях гибели людей, ставших жертвами собственной беспечности, хамского пренебрежения к элементарным, веками утверждёнными, законам тайги.
Робко и незаметно подкрался рассвет, растворив в себе яркие звёзды и обесцветив ночное небо. Перекусив тем, что осталось от ужина и, напившись крепкого чая, снова выхожу на лыжню. За короткий зимний день я должен успеть многое сделать: коротать ещё одну ночь в промерзающем насквозь вагончике мне уже не хотелось
Через день, пока по моему заданию лесники Валерий Вихляев, Леонид Огородник, Владимир Берестовенко, Яков Оробей, Владимир Роженцов, Анатолий Крюков и Александр Кувшинов разрубали визирами лесосечные деляны, я подсчитывал запас леса и готовил документы на оформление лесорубочного билета.
Через два дня вся намеченная работа была выполнена, лесопункт «Катэн» имел теперь надёжную лесосырьевую базу с большим запасом деловой древесины. Дело оставалось за малым: необходимо было выехать на место, осмотреть отведённые лесосеки и передать их лесозаготовителям.
Вместе с начальником лесопункта «Катэн» Марком Фёдоровичем Мрочко и техноруком Павлом Васильевичем Биляч выезжаем к месту работы.
На стоянке бригады было оживлённо: тишину тайги разбудили работающие двигатели тракторов, из труб обогревательного вагончика бригады и вагончика столовой в небо протянулись струйки дыма.
У вагончика столовой рабочий пилил мотопилой толстую сушину на дрова, чуть поодаль от столовой догорал костер, окружавший три большие бочки из-под солярки, в которых грелась вода для тракторов.
Едва мы вышли из машины, как из-за столовой выскочил лохматый пёсик породы «сборная всех стран» и громко лая и, одновременно, виляя хвостиком, кинулся нам под ноги.
Павел Васильевич, присев на корточки, назвал его странным именем Бичик и ласково потрепал пёсика за ушком. Бичик, упав на снег и перевернувшись на спину, принялся крутиться на спине, выражая свою радость и признательность.
Павел Васильевич достал из кармана пакет и пока его разворачивал, Бичик не сводил с него своих чёрных бусинок-глаз, чуть виляя хвостиком. Наконец, получив большой пирожок, он схватил его, бегом кинулся к столовой и исчез между её полозьями.
Я поинтересовался происхождением странного имени пёсика. Павел Васильевич, засмеявшись, сказал, что это пёсик живёт в общежитии вместе с рабочими, которых за слабость к горячительным напиткам зовут «бичами», а поскольку он живёт вместе с ними и пока ещё маленький, то поэтому и по лучил такое уменьшительно-ласкательное имя Бичик.
К счастью, Бичик этого пока ещё не знал.
Мы вошли в вагончик, где собралась уже вся бригада. Вместе с рабочим приехали лесничий Кафэнского лесничества Александр Александрович Оржеховский, помощник лесничего Володя Роготовский и техник-лесовод Николай Доскочинский. Вместе с ними мы должны были проверить качество выполненных отводов, я показать отграниченные визирами особо охраняемые участки с преобладанием подроста и деревьев-семенников.
Мы очень давно хорошо знали друг друга и по совместной работе, и по участию в тушении ленных пожаров. Обменявшись крепким рукопожатием и информацией о своих делах, семье и здоровье, мы решили сначала выпить чаю, а уже потом пройтись по лесосечным делянам.
За традиционным в таких случаях крепким чаем с домашними вареньем и сдобой, я рассказал об особенностях отведённого участка и упомянул про обитавшего здесь тигра и туше убитого им изюбра.
За разговорами Оржеховский мне сказал, что по распоряжению главного лесничего лесхоза Виктора Васильевича Захаренко контролировать соблюдение правил рубок будут Володя и Николай, поэтому моё участие здесь не обязательно. Меня это вполне устраивало, я особо не возражал и с облегчением вздохнул: как говорят в народе баба с воза
Напившись чаю, мы вышли из вагончика. Я достал из рюкзака планшет с планом отвода лесосек, а рюкзак с обедом, как-то необдуманно, положил на кладку дров рядом с обогревательным вагончиком. В спешке я совершенно не придал значения Бичику, который крутился у нас под ногами. Он очень старательно вилял хвостиком, косился своими очаровательными глазами-бусинками на мой рюкзак, и, уж очень преданно, старался заглянуть мне в глаза.
Выборочно проверив отведённые деляны, мы вернулись на стоянку бригады, когда уже все экипажи работали в тайге. Отсюда, от стоянки, был слышен надрывный, завывающий визг мотопил, глухие удары падающих деревьев и рокот тракторов.
Мне предложили остаться и отобедать вместе с бригадой, но я вежливо отказался и собрался домой. Иван Фёдорович дал указание водителю отвезти меня в посёлок.
Я вспомнил про свой рюкзак, но его на месте не оказалось. Разыскивая рюкзак, кто-то случайно обратил внимание на обрывки пакета, порванную газету с моей фамилией и жирными пятнами, и дальше, за столовой, мой рюкзак. Около рюкзака лежал разорванный пакет, клочья газеты и обилие собачьих следов у рюкзака.