Затюканные женами марокканские мужья большую часть времени отсиживаются в кофейнях для мужчин. А еще в парикмахерских. Если в западной стране вы зайдете в парикмахерскую и увидите там полно небритых мужчин, вы решите: предстоит долгое ожидание в очереди. Но в Марокко битком набитая парикмахерская значит только одно у ее владельца много друзей. Появляясь в парикмахерской, мужчины не торопятся уйти: они смотрят телевизор, гоняют чаи, курят, листают потрепанные журналы и лишь изредка просят их подстричь.
Только-только поселившись в Касабланке, я стал ходить в небольшую парикмахерскую на холме. Обычно я ношу короткую прическу, и мне нравится, когда стригут электробритвой. Парикмахер, тихий мужчина с сединой цвета пляжной гальки и сильными руками, оказался заядлым футбольным болельщиком. Ведя электробритвой по голове или опасной бритвой по щекам, он краем глаза следил за игрой по телевизору.
В тот день, когда я повел Тимура стричься, в парикмахерской почти никого не было. Я перекинулся с парикмахером парой слов о бритвах и футболе, а потом спросил: знает ли он о притче в сердце каждого человека? Парикмахер только было открыл рот, как в салон стремительно вошел высокий, с изысканными манерами мужчина. Сев в кресло рядом со мной, он попросил побрить его. Поверх зачесанных назад волос у него сидели темные солнцезащитные очки, напоминавшие черную пластмассовую тиару.
Пока парикмахер точил опасную бритву об истертый кожаный ремень, незнакомец заговорил со мной. Он спросил: скучаю ли я по Англии?
Как вы узнали, что я из Англии?
Для марокканца вы выглядите слишком бледным, а для француза слишком спокойным, сказал он.
Парикмахер прошелся бритвой по щекам незнакомца раз, другой и смочил одеколоном домашнего производства с ароматом вишневого цвета. Незнакомец вложил в руку парикмахера монету и, повернувшись к выходу, сказал мне:
Буду ждать вас в кофейне напротив.
Я прожил в Касабланке уже три года, но местные обычаи все еще повергали меня в недоумение. И вот я раздумывал: принять ли приглашение совершенно незнакомого человека или нет? Однако любопытство пересилило. Я взял Тимура на руки и перешел на другую сторону улицы туда, где сидел незнакомец, попивая кофе с молоком. Его звали Абдельмалик. Каждый из нас рассказал немного о себе: жены, дети, увлечения, работа Выяснилось, что Абдельмалик страстный любитель арабских скакунов, всю жизнь мечтает о таком коне. В этом мы оказались родственными душами.
Мы болтали о лошадях, о жизни прошло около часа. Наконец Абдельмалик глянул на часы.
Ну что ж, будем друзьями, заключил он, прощаясь.
Вот так этот чисто выбритый, с изысканными манерами марокканец стремительно ворвался в мою жизнь. Он считал своим долгом помогать мне в любых затруднениях и не уставал повторять: я могу попросить его о чем угодно. Он мой друг, помочь мне его святой долг. Поначалу такая настойчивость казалась мне странной, ведь можно дружить просто так, не связывая себя обязательствами.
Каждые три-четыре дня мы встречались на террасе кофейни «Лугано» возле старой кольцевой дороги вокруг Касабланки и всегда садились за один и тот же столик. Да и остальные завсегдатаи сидели за своими привычными столиками.
Едва знакомый мне Абдельмалик взял надо мной шефство. Когда мне понадобилась юридическая помощь, он разыскал опытного юриста; когда у меня сломались наручные часы, он отдал их в починку хорошему мастеру; когда мне срочно понадобился вид на жительство, всю возню с бумагами он взял на себя. Абдельмалик никогда не просил за свои услуги денег, настаивая на том, что наша дружба с лихвой окупает любые траты.
Время шло, наступила осень. Я все сильнее беспокоился, подозревая, что расплата грядет, и Абдельмалик на мне еще заработает.
Детские годы Рашана провела в Индии, и каждый вечер перед сном няня рассказывала ей очередную историю из «Махабхараты», «Рамаяны» или «Панчатантры» индийских эпических поэм. Масштабность их поражает воображение.
Как-то в начале октября ранним вечером Рашана слушала мои громкие излияния о том, что, мол, притчи составляют целое наследие, что я за него в ответе и мой долг соблюсти преемственность. Она зажгла свечу и уселась на диван рядом со мной.
Так, значит, у тебя не получается? спросил она.
Что не получается?
Ты не понимаешь, как все это происходит, да?
Что?
Традиция передачи знаний через притчи.
Что?
Традиция передачи знаний через притчи.
Рашана откинулась на спинку дивана.
Не успеваем мы явиться в этот мир, а притчи уже оказывают на нас влияние, сказала она, и не отпускают, пока мы не уйдем в мир иной. Они являются спящему в утробе матери младенцу, сопровождают нас в детском саду, школе, присутствуют в новостных репортажах и фильмах, романах, разговорах и ночных кошмарах Когда мы не спим, мы рассказываем истории друг другу, а когда умолкаем, истории продолжают звучать у нас в головах, неслышные другим. Мы не можем остановиться, мы рассказываем и рассказываем, потому что притчи, истории, сказки в сущности не что иное, как язык общения.
Но Рашана, дорогая, жизнь меняется, сказал я. Люди забывают то, что впитали с молоком матери.
С чего ты взял? резко возразила мне жена. Да тот же Голливуд, Болливуд не что иное, как величайшие фабрики по производству историй. Разве что форма поменялась, но никак не содержание.
Но традиция умирает.
Вовсе нет, сказала Рашана, просто принимает иной вид. Ты только приглядись. Ведь сущность та же.
И тут я вспомнил слова отца. Кажется, мы тряслись по ухабистым дорогам Андалузии, направляясь в Марокко. И остановились перекусить в какой-то глухомани. Мы с сестрами нашли полянку одуванчиков и дурачились, сдувая пух друг на друга. Пока мы играли, отец рассказывал нам притчу. Но слушали мы вполуха.
Отец закончил, и я спросил у него:
Баба, а что будет, если в стране исчезнут рассказы, сказки, притчи?..
Посерьезнев, отец провел ладонью по лбу:
Это невозможно.
Почему?
Потому что страна без поучительных историй все равно, что ванна без затычки. Представь себе, что кран с водой невозможно отключить. Вот и получается: ванна никогда не опустеет. Как только вода из ванной вытекает, ей на смену тут же вливается новая порция воды из-под крана. Так и с историями: всегда появляются новые, одни приходят от соседей, другие издалека.
Я сорвал последний одуванчик, дунув на его пушистую головку.
Теперь тебе понятно?
Да, баба.
Но это еще не все, Тахир-джан, существуют и другие истории. Вот в них-то и заключена самая великая сила.
Они тоже как вода в ванне?
Нет. Эти истории существуют испокон веков, они передаются из поколения в поколение. Они живут в народе, они часть его культуры и спят до поры до времени. Большинство людей даже не подозревают об их существовании. Но они существуют.
И когда же их рассказывают, а, баба?
Когда настанет время.
Но когда?
Когда люди дорастут до их понимания.
До зимы было еще далеко, но я не хотел, чтобы она застала нас врасплох, как в прошлом году. Наш первый архитектор как-то не подумал о камине в главной гостиной, и это несмотря на постоянные напоминания. А я мечтал, как буду коротать долгие зимние вечера у растопленного камина, в котором потрескивают дрова.
Так что я велел Хамзе найти каменщика.
Хамза отправился на поиски и через час вернулся в сопровождении старика. Старик с длинной, седеющей бородой носил очки в белой оправе и темно-синий лабораторный халат; он ни слова не понимал по-французски.
Хамза взялся за мое ухо и, чуть оттянув, громко прошептал:
Месье Тахир, это очень приличный человек. И ко всему прочему, набожный.
А это хорошо?
Хамза кивнул:
Ну, конечно. В Марокко человеку с длинной бородой всегда можно доверять.
Я спросил у каменщика: сумеет он выложить камин?
Каменщик выдал что-то по-арабски.
Что он сказал?
Хамза с уверенным видом покачивался на пятках:
Он сказал: сам Всевышний направил его по верному пути.
Вот как?
Старый каменщик дотронулся до своего носа.
Две ноздри, сказал он.
Ноздри?
Всевышний создал нас с двумя ноздрями, никак не с одной. В этом и кроется отгадка. Мы скопируем божественный чертеж.
На следующий день вечером каменщик явился с тремя мешками цемента, кувалдой и бригадой длиннобородых братьев-мусульман.
Они на цыпочках вошли в дом и трудились от заката до рассвета, прерываясь только на молитву. С наступлением сумерек они возобновляли работу.
Хамза объяснил их ночные смены тем, что днем они каждый час посвящают изучению Корана.
Спустя четыре ночи камин был готов. Я сложил в топке дрова, перемежая их обрывками газет и хворостом. И поднес к газете зажженную спичку. Не успел я и глазом моргнуть, как в камине уже бушевало пламя.