Игорь Середенко
ОДЕССКИЕ ХРОНИКИ
Вся жизнь в одном метре
(рассказ)1.Сон, мучивший меня всю ночь, испарился, словно предрассветный туман. Это был какой-то кошмар, помню только отдельные эпизоды, врезавшиеся в мою память. За окном мрак неохотно уступал свои права свету, лениво пробирающемуся на крыши соседнего дома. Жена, по-видимому, спала, в предрассветном полумраке я услышал ее едва уловимое сопение. Хорошо, что не храп, а то бы не уснул.
Я приподнял голову и посмотрел в сторону письменного стола, где лежал мой новый ноутбук, подаренный мне моими учениками и администрацией школы, когда они все провожали меня на пенсию. До сих пор перед глазами вижу слезы одних, молчаливую грусть других и откровенную радость третьих. Что делать, на всех не угодишь. Произведя обмен, школа получила молодого преподавателя, а я новый ноутбук, которого у меня никогда не было, и старость, которая всегда поджидала меня.
Сегодня я испытывал радостный трепет первоклассника, наконец-то у меня появился свой компьютер. Помню, как моя жена искренне радовалась этому подарку вместе со мной, хотя заметила, что теперь нам придется жить на пенсию. Но я ободрил ее перспективой частных уроков, ведь физика, которую я преподавал в школе вот уже тридцать лет, нужна для абитуриентов. Им и стану помогать.
Нащупав в темноте тапочки и надев их, шурша ногами и поднимаясь на ноги с кровати, издавшей легкий скрип, я с радостью ребенка и неуклюжего пожилого человека, подошел к столу. Нащупал свое сокровище. На месте. Лежит, ждет меня. Сколько перспектив открылись в моем воображении: интернет, друзья, соцсети, новости, видео, фото, телепрограммы И все это, весь наш мир ожидал меня на письменном столе, а вместе с этим и перспективы, хотя и запоздалые. Первым делом, думал я, надо разыскать в соцсетях однокурсников.
Я подошел к окну, где на крыше соседнего дома в лучах пробуждающегося утра серебрился снег. На тонком его слое я увидел чьи-то следы, очевидно, здесь прошла какая-то птица, было начало и конец пути. Она оставила после себя след на этом белом полотне. Самой птицы, этого раннего художника не было видно.
Интересно, где они? Меня распирал изнутри этот вопрос, окуная меня в трепетное волнение. В этот приятный момент ожидания, я чувствовал себя вначале какого-то нового дела, словно я был первооткрывателем, охотник за потерянными сокровищами, искатель, которому предстоит открыть тайны прошлого.
Неожиданно из темноты, за моей спиной, я услышал голос жены.
Который час? сонным голосом спросила она.
Я подошел к шкафу, протянул руку к полке, но она, к моему удивлению, хватала лишь пустоту. Бронзовых часов, в форме лошади, редкой работы середины прошлого века, доставшихся жене от ее матери, не оказалось на месте.
Ты что, лошадь ищешь? Посмотри на свои наручные часы, полуудивленная, полусонная сказала жена.
Я послушался ее совета и взял с маленького столика у стены часы. Подошел к окну, чтобы не включать свет.
Скоро семь, ответил я, возвращая часы на место. Милая, но я не нашел лошади.
Ты все забыл, стареешь, был ответ из темноты. В сумке она, у двери, в коридоре, забыл?
Ничего не забыл, начал я оправдываться.
И тут, почему-то я ощутил странное волнение, мне показалось, что все это уже было. Нет, не слова вспомнил я. Это было нечто неуловимое, тонкое, почти туман.
Сегодня суббота, надеюсь, ты помнишь, сказала она.
Да, милая, я подошел к кровати, сел, сбросил тапочки, которые в полумраке, зацепившись неудачно, улетели под кровать. Я уже не думал о том, что их будет трудно достать.
Я лег рядом с ней, укрыв своим одеялом ее и себя. Она молчала. Как приятно было вновь очутиться в теплой постели. Я смоктал это мгновение, ведь оно длиться недолго, ко всему привыкаешь, и тогда чувство приятного, нового теряется. И почему мы так быстро привыкаем? Почему не дано нам вечное наслаждение?
Я ощутил ее теплое тело, ее молодое у нас разница в возрасте двенадцать лет, сладкое тело. Я приблизился к ней, уткнувшись носом в ее спину, вдохнул этот теплый приятный запах самки, так притягивающий нас, мужчин. Руки невольно, словно увлеченные какой-то природной силой, поползли по ее талии вниз к бедрам, к этим желанным шелковистым холмикам.
Отстань, твердо, с ноткой недовольство сказала она.
Я неохотно забрал руки с ее тела, во мне начала пробуждаться обида. Я не понимал, что происходит.
Почему? спросил я, ведь сегодня суббота, тебе не надо идти на работу.
И тут я вспомнил, что несколько дней назад она что-то говорила мне о том, что не сможет пойти на толчок. Я тогда не придал этому значения.
Вечно ты все забываешь, ответила она.
Да, вспомнил, ты что-то говорила о выходных, начал я осторожно, пытаясь вспомнить хоть слово.
Дурак она помолчала немного, потом добавила, дурак и старик.
Слово «старик» у нее появилось с тех пор, как я оказался на пенсии. Я уже начал привыкать к нему. Если бы его сказал кто-то другой, я бы без сомнения обиделся, но ее голос обладал волшебным действием на меня я почему-то не обижался, когда она так злилась, ведь я все еще любил ее. Чтобы меня разозлить, ей понадобится что-то потяжелее.
Она молчала. Тогда заговорил я.
Мы уже давно не занимались сексом, смело сказал я, все еще ощущая тепло ее манящего тела.
Об этом можешь забыть, бросила она с явным неудовольствием.
Ого! удивился я. Так кто ж у нас стареет? Я свой возраст не замечаю, и по-прежнему хочу тебя. Ты для меня несмотря на ее непонятное раздражение, я хотел сказать ей что-то приятное, но вдруг она оборвала меня упреком:
И вещи свои грязные выноси в ванную, а не бросай где попало.
Какие еще вещи? удивился я.
Рубашка уже неделю на тебе, и и вонючие носки, провоняли всю комнату.
У меня не было слов. Я уже забыл о своем утреннем настроении, о том, что собирался сегодня сделать.
Так и будешь лежать? последовал новый упрек. Ты же обещал сегодня пойти на толчок вместо меня. Нам стиральный порошок нужен для твоих вещей, гора собралась.
И тут я стал припоминать эти ее слова, на счет замены. Очевидно, я тогда за компьютером был, и не до конца понял ее тихие слова, сказанные за моей спиной.
Да, это я помню, оправдывался я. Но признать вину не хотелось, ее оскорбления, видимо, все же где-то в глубине моей ученой души, задели меня. Нет ничего страшного, если не пойду сегодня, продолжал я. А на порошок возьмем деньги из коробки, в ящике стола. Там еще остались деньги.
Их там уже нет, тихо сказал она.
Я точно помню, там было еще пятьсот гривен.
Я их потратила, осторожно сказала она.
Как? удивился я. Обычно я о деньгах не думаю. Этим занимается она.
Я заплатила врачу, все так же тихо, словно виновный ученик, сказала она, остальное пошло на лекарство, которое он прописал мне.
Ты была у врача? вновь удивился я. Ты больна?
Это не болезнь! резко бросила она, словно обвиняя меня.
Не болезнь? Что же тогда?
Это возрастное, спокойно сказала она.
Не понял.
Какая тебе разница Ты только в школе пропадаешь, с учениками, с железками
Ее голос внезапно надорвался и затих.
Странно, но теперь я вновь почувствовал, что это со мной уже было. Мне показалось, что все это я уже переживал. Тоже нежное волнение, обида, жалость, желание обладать и невозможность что-либо изменить.
Что сказал доктор? спросил я.
Иди к черту! внезапно вырвалось у нее.
Но ты можешь сказать? повысив голос, настаивал я.
Она внезапно распахнула одеяло, откинув его на меня, и села на кровати. Она была в ночной белой рубашке. Утренние лучи уже проникали в комнату, очерчивая тонкие линии ее тела. Несмотря на ее возраст, она казалась мне все еще молодой и сильной. Но глядя на ее полуобнаженную фигуру, после ее слов, мне она показалась какой-то утомленной, несчастной, словно вся ее прошлая жизнь высосала из нее все соки, оставив лишь согнутый скелет. На голове у нее была шерстяная шапочка.
Врач сказал, что это климакс. Тебе это о чем-то говорит? спросила она, с каким-то легким раздражением в голосе, заранее зная ответ.
Ну, я задумался, но кроме физических терминов я ничего не припомнил. Кажется это начал я неуверенно.
Это генетические изменения, которые происходят с женщиной в определенный период, пояснила она раздраженным голосом. Так что ты ко мне не приставай больше.
Но ведь это проходит, раз в определенный период, и тут я вновь обратил внимание на ее шапочку.
«Странно, зачем это она надела ее в кровати», подумал я.
Она быстро вскочила на ноги, словно я нанес ей тяжелое оскорбление. Мне показалось, что я видел наполненные слезами глаза. Не успел разглядеть, она опустила голову.
Я тоже поднялся, подошел к старому креслу и тяжело опустился в него, словно уже и не собирался с него когда-либо вставать.