Ты сможешь сама добраться домой?
Думаю, да, она, конечно, немного бравировала, но отец был бы не в восторге, если б Нед отправился ее провожать. Они друг друга не любили, просто не любили, и все. Было заметно, что отец исходит тихой злобой, как только видит молодого и красивого друга Николь. В глазах Лоуренса всегда вспыхивал такой враждебный блеск при одном взгляде на Неда. А почему? Эти двое очень похожи, только у Неда чуть более изящные черты лица. Может, Лоуренс видит в нем себя молодого и злится, что те времена не вернуть. Во всяком случае, стоило отцу только почувствовать присутствие Неда рядом, и эффект был таким же, как у дьявола при виде креста. Николь хотела улыбнуться при этом сравнении, но оно было таким точным. Только дьявол при виде бывших собратьев может вдруг сделаться таким отчужденным и враждебным. Он ненавидит то, чего боится. Если боится вообще. С чего бы вдруг сенатору бояться какого-то молоденького парня, друга своей дочери. Или же он боится за нее. Думает, что такой друг без определенных занятий и родословной может оказать на нее дурное влияние. Но это ведь не так. Все те знания, которыми она могла гордиться, дал ей именно он. В противном случае, изучать все эти скучные науки было бы совсем не интересно.
С ним интересным становилось все, до мельчайших деталей сложной мозаики знаний, но черные книги на дальних полках все еще настораживали ее и одновременно притягивали.
Я потом приду прочесть их, пообещала она, а про себя добавила, если наберусь смелости.
Вместо ответа Нед наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб, но что-то произошло в последний миг, будто кто-то толкнул его под локоть, и поцелуй коснулся губ. Странный, нежный, почти безвкусный поцелуй. Николь не ответила и даже не успела раскрыть губы, и почти тут же верхнее небо резанула боль.
Нед отстранился от нее, и она скорее ощутила, чем поняла, что ему тоже больно. По его нижней губе текла темная алая струйка. Кровь. Он хотел смахнуть ее пальцами, но задержал руку.
Я я прикусил губу, виновато объяснил он, постарался улыбнуться, но не смог из-за боли. Хорошо еще не сказал, что порезался бритвой. Николь-то знала, что он в бритве не нуждается, его кожа всегда оставалась гладкой и свежей. У других так не бывает.
Что-то густое, вязкое и обжигающее потекло по ее собственным губам. Небо сильно болело, язык горел, а в уголках губ образовался крошечный разрыв, и с него стекала тонкая кровавая струйка.
Возьми, Нед поспешно вытащил из кармана пиджака ажурный носовой платок и приложил его к ее губе. На чистом белом кружеве остались мазки и от его окровавленных пальцев. Их кровь смешалась. Навсегда, на этом маленьком кусочке узорчатого материала.
Так делают кровные братья, разрезают себе запястья и смешивают кровь, чтобы стать родными. А кровные друзья? Или влюбленные? Что значит кровь? И если смешать ее, то неужели будешь ощущать рок другого человека, как свой собственный.
У самого выхода Николь обернулась. Нед как-то странно смотрел ей вслед и старательно стирал длинными тонкими пальцами, все еще алевшую на губах, кровь. Может, ей только показалось, что он нарочно отвел длинную прядь, освобождая ушную раковину, будто кто-то невидимый стоит у него за плечом и горячо шепчет ему на ухо. Нед даже чуть склонил голову вбок, прислушиваясь, но в библиотеке было тихо, никаких посторонних звуков, никакого шепота, только легкое шуршание где-то недалеко от приоткрытого окна.
Платок остался у нее. Сама не задумываясь о том, что делает, Николь скомкала лоскут окровавленного материала и сунула его в карман брюк. Она перекинула через плечо свой легкий кожаный рюкзачок, больше похожий на изящную дамскую сумочку, и быстро, как только могла, выбежала из здания колледжа. Яркий солнечный свет ударил ей в глаза, и мраморные ступеньки у входа зарябили перед глазами. Не боится же она упасть с них? Разве она когда-нибудь боялась высоты? Это смешно. Она всегда грезила о полете с тех пор, как себя помнила, и тут вдруг этот глупый страх, будто чье-то назойливое предупреждение, что именно сейчас она может поскользнуться и упасть, и не с какой-нибудь страшной высоты, а с небольшого возвышения у портала здания, но это падение окажется смертельным. Глупые мысли! Наверное, последствие недавнего припадка, но никто не должен заметить, что он у нее был. Николь уже чувствовала себя хорошо, только в ушах немного звенело, и сознание было не совсем ясным, но бодрость в теле она снова ощущала. Она бы полетела сейчас, если б имела крылья, как у птицы. Ну почему она их не имеет, не ощущает больше за спиной. Больше? Что это значит? Николь, будто играя, провела по цоколю у ступеней рукой, оставляя на нагретом солнцем граните кровавый след, и от собственно поступка ей вдруг сделалось неуютно. А вдруг кто-то заметит здесь, в этом проходном дворе, ее кровь, прямо у входа под латунной табличкой с названием колледжа. Ну и пусть, эти люди решат, что она мученица науки, и замучается до ран любой, кто войдет сюда, а этот мазок предупреждение, с юмором подумала Николь и усмехнулась. «Оставь надежду всяк сюда входящий» мысленно процитировала она единственную, но символичную для нее строчку из «Божественной Комедии» Данте. Она терпеть не могла учиться в коллективе, это будто унижало ее, то, что она вынуждена сидеть на занятиях с этим сбродом, которому старательно и долго преподаватели вбивают в голову самые примитивные знания, а не учиться всему сама. Хороши лишь личные способности, а не слепое потакание тупым учителям, которые привыкли растолковывать все самые простейшие вещи по десять и двадцать раз глупым ребятам, которые внимательно все слушали, но ничего не могли запомнить и вывести из этого мораль. Ей все здесь осточертели. Все, кроме одного, но он будто этому месту не принадлежал, и этому миру, в общем-то, тоже. Только самому себе и своим тайнам. Он казался каким-то совершенно чужеродным созданием, неизвестно по какой ошибке очутившимся в этом убогом мире, где живут недалекие и не сравнимые с ним по красоте люди. Он легко постиг все то, что для человечества оставалось навечно загадкой. И иногда он пытался объяснить все это ей. Любое учебное заведение с детства было для Николь тюрьмой, а этот колледж, каким бы он там не считался привилегированным, она бы с радостью обозвала адом. Он и являлся адом для нее. Ад деспотов и тупиц, и так и не растолкованных истин, и в этом аду Нед казался сказочным эльфом с колдовской книгой в руках, который остается прекрасным и всезнающих даже среди визжащей туповатой нечисти.
Оттого, что она только что выбежала из здания колледжа, день на улице казался еще более ясным. Солнце, как будто светило ярче, чем сквозь окно до этого. Как в такой светлый день можно думать о чем-то плохом, и как при таком ярком свете можно не заметить кровь, оставшуюся на цоколе. На алой полосе вдруг что-то зашипело. Николь обернулась и заметила, что багряное пятно на граните слегка пузырится и шипит, как кипящая вода на плите, но опаснее, потому что состав был густым. Нед долго помогал изучать ей структуру крови, чтобы она могла постичь природу своего заболевания, это, конечно, было бесполезно, но одно она усвоила точно, кровь не может забулькать на солнце просто так, по ней не может пробежать черная тень, она не может испариться, но это произошло. Девушка зачарованно наблюдала за тем, как красочная полоса превратилась во всего лишь бурое пятно непонятного происхождения на граните. Это могли посчитать мазком от чего угодно, но только не от крови. Как странно?
Можно ли за одну секунду получить солнечный удар и вообразить себе не бог весть что? Не только вообразить, но и увидеть. И запомнить. Николь достала из рюкзачка солнцезащитные очки и вставила их в волосы поверх лба, как ободок. Очень темные, тонированные стекла, оправленные в черное дерево, эффектно сочетались с ее золотистой кудрявой головой. Иногда слишком яркий солнечный свет, отражавшийся от витражей церкви или часовен, больно жег ей глаза. Жжение в них не проходило, даже когда она надвигала солнечные очки, поэтому отец заказал ей в лучшей оптике эти очки, с особенно темными, но, тем не менее, в меру прозрачными, чтобы видеть сквозь них, стеклами. Отец обожал делать ей подарки, самые дорогие и изысканные. В той сфере, где он вращался, это было довольно странно. Такие высокопоставленные персоны, как он, в основном либо слишком заняты делами, либо предпочитают осыпать милостями любовниц или любовников, но никак не дочь, оставшуюся без опеки матери. Да любые люди, овдовев, предпочитают найти на стороне объект своей заботы, а не думать об осиротевшем ребенке. Без матери дети чаще всего становятся не нужны отцу. В их семье было с точностью до наоборот. Эббигайл умерла, и к Николь в доме начали относиться трепетно, как к богине. В какой угодно семье отец предпочитает свои заботы, может бросать взгляды по сторонам или мечтать о ком-то, а Лоуренс, казалось, не замечал никого, но к Николь, единственному созданию в мире, он относился так, как будто она королева, которой приятно как можно чаще приносить дары. Божество, которое не требует, но должно получать жертвоприношения. И что удивительно, так относились к ней многие, почти все, с кем она вступала в более-менее близкое общение или даже краткий контакт.
Никки! Кристофер помахал ей рукой, приглашая ее к своему просторному автомобилю, но Николь отрицательно покачала головой, ее уже ждал лимузин отца, его шофер, и где-то неподалеку, оставаясь незаметными для окружающих, но сами каждую секунду державшиеся начеку болтались его телохранители. Она почти физически ощущала это, улавливала ноздрями запах того, что ее хотят уберечь от какой-то опасности, и ее это раздражало. Она терпеть не могла надзор над собой. Ей самой хотелось быть способной отстоять свои права в любой ситуации.
Джулиан знал это, хотя она никогда ему не говорила. Она, вообще, с ним почти не разговаривала, если они и обмолвились хоть словом, то несколько месяцев назад, но он постоянно, как тень, всюду следовал за ней, и, оставаясь в полном молчании, сам будто читал ее мысли. Точнее, он тут же угадывал ее желания, еще и в момент, когда она лишь формировались, и старался сделать так, как хочет она. Иногда ей казалось, что он молчит не потому, что ему нечего ей сказать, а только из-за того, что ни в коем случае не желает вызвать ее гнев. На него это не похоже. Он сдержанный, но в его спокойствии сразу ощущается невероятная сила и влияние на окружающих, но часто чувство того, что он готов уступить во всем, лишь бы только не разъярить ее, было таким сильным, что она начинала сомневаться, а в своем ли он уме, раз находит удовольствие в том, чтобы немой тенью слоняться за девушкой, с которой даже нельзя поговорить, пока она сама ни снизойдет хотя бы до кивка.
Ее так называемая компания! Какие же это были странные люди. Ее друзья. Ее знакомые. Ее однокурсники. Ее крошечное общество. Ее тени! Да, на самом деле, они были просто тенями, окружившими ее, и ей всегда становилось неуютно с ними. Они теснились рядом, шептали, оберегали, перед всеми старались показать, что они близки с ней, и в то же время все они оставались ей абсолютно чужими. Она не была ровней с ними, потому что они сами будто обособили себя от нее и друг от друга, создали какой-то странный культ поклонения вокруг нее, и совсем не потому, что она самая красивая девушка в колледже, а, может, даже во всем мире, как многие о ней отзывались. Их всех объединяла какая-то общая мысль, нечто, что их роднило, сближало каким-то тайным знанием, а она была одна в их кругу, мало о чем способная догадаться. Они будто говорили на своем языке, темном и тайном, а ей оставалось только принимать их поклонение. Поклонение, но не искренность. А может, они не говорили ей ни о чем, потому что думали, что она знает все лучше их, а поэтому сами они никогда не сумеют подняться до ее уровня и быть с ней на равных. Они просто признавали неизбежность и какое-то странное распределение мира, в центре которого оставалась она, а они всегда находились по правую и по левую руку от нее, как советники от королевского трона. Советники демоны, лебезящие перед правителем, о котором думают, что он сильнее даже их. А он-то ни о чем как раз и не догадывается. Или мрачные эльфы, окружившие ребенка, роком избранного в чародеи и пытающиеся соблазнить волшебное дитя своими темными увещеваниями, еще до того, как предначертание сбылось. Драматичная мысль, но так хорошо характеризующая их поведение. А может, Николь это только казалось, может, они были такими странными из-за наркотиков, которые опасались предложить ей, потому что ее отец, сенатор, разозлится. Может, они могли хоть немного становиться нормальными в общении лишь тогда, когда не находились под кайфом? Или их объединяет какая-то преступная тайна, о которой они не хотят сообщать Николь, чтобы она не проболталась? Или все они продали душу дьяволу и могут поделиться своей тайной с ней только в том случае, если она тоже распишется кровью на договоре, поэтому они просто щадят ее, не сообщая ей секрет, влекущей к гибели. Вероятно, это только ее фантазия, которой стоит усмехнуться, а на самом деле все гораздо прозаичнее? А может быть, правда намного сложнее, чем может показаться на первый взгляд.