У меня его нет.
Так идите и пишите! Чего пришли не пойму.
Притянув к себе тетрадь, Маркова принялась за конспект, проклиная тот день, когда свалилась с температурой и решила не идти в вуз. Пока она писала, Бросков повернулся к монитору компьютера и, кажется, начал редактировать какой-то текст, возможно статью. Таня не была уверена в том, что это за текст, но была уверена, что сейчас ее как никогда раздражали щелчки мышки и стук клавиатуры. Живот некстати крутило, что заставило ее вспомнить после завтрака ей так и не удалось за весь день поесть. На столе Броскова, прямо перед ее не очень коротким носом стояла еда, пусть и мало аппетитного вида. В кабинет зашла лаборантка, предложила Броксову сделать чай. Бросков согласился, расплывшись в одной из своих кошачьих улыбок. Тане чаю не предложили.
Она закончила конспект и теперь выжидающе смотрела на профессора. Профессор в свою очередь не поворачивал в Танину слову голову. Спустя минут десять студентка не выдержала:
Простите
А, уже закончила? Прекрасно, протягивая гласные сказал он. Ответьте-ка мне тогда, Татьяна Ильинична, на вот какой вопрос: на что можно разложить векторное поле с помощью задачи о восстановлении вектор-функции по ротору и дивергенции?
Маркова напряглась:
На безвихревое и вихревое
Да? И в чем же их различия?
Вихревое поле это то поле, дивергенция вектора которого в каждой точке равна нулю а у безвихревого нулю равен ротор.
Ну Татьяна Ильинична, вы же будущий инженер! Послушайте, в учебниках чудовищно устаревшая информация. Возьмите у ваших товарищей конспект лекций и пишите по нему.
«Где я его сейчас возьму? Из тех, кто хоть что-то записывает в это время все офлайн».
Тогда, видимо, в следующий раз приду?
Да, в следующую среду приходите. Там как раз не я, а Ольга Васильевна принимать будет. Она, может, будет к вам более жалостлива. Тоже женщина, все-таки, улыбнулся Бросков, давая понять, что кроме как из жалости нет ни одной причины зачесть Тане отработку.
«Я спустила в унитаз два часа своей жизни, думала она, покидая корпус. Час уже как могла быть дома. И на кой черт ему списанный слово в слово чужой конспект, если есть самостоятельно сделанный, над созданием которого я как-никак, а трудилась. Если учебник настолько устарел, зачем мы по нему вообще занимаемся?»
Хотелось не курить, не то кричать, вырывая связки, еще с кабинета Броскова, и Таня с усердием сдерживало противный ком, подступивший к горлу. Был и третий путь выпустить агрессию. Маркова достала из кармана телефон и написала в чат одногруппников о произошедшем, снабжая при этом свои сообщения непечатной лексикой. Выплеснув весь негатив в беседу, она отключила интернет и со спокойной душой надела наушники.
Дома уже на лестничной клетке пахло жареной картошкой. Таня переоделась, съела разогретую мамой еду и ушла к себе в комнату. Она сидела за домашним заданием по аналитической химии около получаса, когда вспомнила о написанном ей. Подключившись к интернету, она открыла чат. Сразу же за ее сообщением висела присланная в беседу запись со стены группы деканата.
Бросков мертв. Он возвращался вечером домой вместе с коллегой по кафедре. Коллега не успела вовремя окликнуть его, и профессор попал под трамвай. Спасти не удалось. Назначен траур.
Ниже под присланной записью одногруппники писали какие-то слова вроде «кошмар», «ужас» и прочего; даже те из них, кто, насколько было известно Марковой, Броскова откровенно недолюбливал. Впрочем, сама Маркова сидела сейчас в состоянии некой фрустрации.
Студентка вышла на кухню. Мама пила остывший чай и заполняла какие-то бумаги, делая вид, что не отвлекается на игравший в ящике сериал. Таня прислонилась к дверному косяку:
Мам, зачем умирают люди?
Мать подняла уставший, не готовый удивляться взгляд:
Что?
Зачем умирают? повторила она вопрос.
Ой, ну ты философский вопрос задала. Кончай заниматься, лучше за хлебом сходи. Мозги проветришь заодно.
Снег жалобно похрустывал под ногами, неприветливо приземлялся на волосы и пуховик, таял на щеках. И зачем только люди умирают? Можем ли мы продолжать испытывать неприязнь к человеку после его смерти? Может, свою злобу надо отпускать? Это ведь так нехорошо, некрасиво, неправильно как ехать в метро, каким бы уставшим ты ни был, и не уступить места пожилому человеку, притворившись спящим. Но что поделать, если умерший вызывал у тебя исключительно негативные эмоции? Что если он был противным засранцем? Хотя это ведь совершенно субъективное мнение решать, кто засранец, а кто нет. С другой стороны, объективность вообще штука коварная, неочевидная и вообще относительная. Да и наконец, какая почившему, независимо есть ли что-то после смерти или нет, вообще разница, что о нем говорит кто-либо. Зачем же мы обеляем мертвецов?
Таня остановилась возле магазина. В свете лампы над входом блестела шерсть кота, сидевшего на крыльце и вальяжно жевавшего сосиску. На балконе квартиры, располагавшейся над магазином, курил оплывший мужик, чем-то похожий на Броскова. Мимо прошла старуха, цыкая зубом. Снег запал за воротник.
«Как же погано», подумала Таня.
А снег был такой чистый, кот такой довольный и старуха такая милейшая и безобидная, что очень хотелось плакать.
Пленэр
От станции пришлось ехать на автобусе. Душный, с мутными, обсыпанными желто-зеленой пыльцой стеклами, он пошатываясь ехал по плавящемуся асфальту дороги. Никита постарался перехватить свои сумки так, чтобы никого не задеть, в особенности дородную даму, расположившуюся возле него.
Никите Березову было двадцать семь. Он был модным художником, хотя и выглядел несколько не соответствующе коренастый, широкоплечий, с маленькими карими глазами, бородой и растрепанными после долгой поездки темными волосами. Он одевался даже не винтажно, а просто старомодно. Под ногтями у него почти всегда каким-то неясным ему самому образом скапливался акрил, и при разговоре с кем-либо он, сам порою того не замечая, пытался выковырять его ногтем большого пальца.
Скоро в Москве у него открывалась новая выставка, к которой Никите полагалось) готовиться. Однако, когда ему оставалось нарисовать еще около десятка картин, вдохновение, как назло, скрылось в неизвестном направлении. Отказавшись от поисков беглеца, Никита отправился по вечеринкам и чужим выставкам, не продвинувшись за почти два месяца ни на движение кисточки. И в один день Березов принял единственное, как ему казалось, решение собрал вещи и уехал в деревню, в дом тети и бабушки. Обычно бабушка жила там круглый год, а тетя все лето, но не так давно у бабушки был обширный инфаркт, и в ближайшее время дамы загород не собирались.
Дом почти не изменился с детских лет Никиты. Только сад весь зарос недружелюбно настроенными неразлучными подругами малиной и крапивой, а теплица теперь стояла разбитая и разрушенная, но, кажется, весьма собой довольная. Двухэтажный дом, с большой закрытой террасой, деревянными резными украшениями и окнами от потолка до пола на втором этаже. Внутри дома все дышало холодом и сыростью, и Березов, бережно ступая по выцветшим доскам пола, вспомнил, как весной приезжали на дачу впервые за сезон и как все точно так же пахло. Еще он вспомнил когда приезжали, сразу садились пить чай с творогом, сметаной и сахаром. А у него с собой только всякие пакетики с едой быстрого приготовления, чтобы надолго не отвлекаться от искусства. Бабушка была бы недовольна.
На втором этаже и планировал устроить свою мастерскую Березов. Здесь он прислонил к пыльным шкафам тубусы, нечаянно что-то задел и поднял вихрь пыльных хлопьев. Пришлось закашляться и открыть окно. Потом он, повинуясь порыву души, лег на пол, и сквозь майку почувствовал приятный холод, шедший от досок. За лесом прошла электричка, и пол слегка задрожал. В голове приятно гудело.
Настойчиво запиликал в кармане телефон. Он посмотрел на загоревшийся экран. Саша. Выяснять отношения сейчас хотелось меньше всего, и он сбросил звонок. Потом разберется.
Надежда Лексевна, приехали?
Надеждой Алексеевной звали бабушку Никиты. Березов безрадостно потянулся, поднялся и высунулся в окно.
Под забором стоял среднего роста мужичок, в бежевой кепке и старой клетчатой рубашке. На его морщинистом лице выделялись большой широкий нос и интеллигентно-тоскливые глаза. Рядом с ним послушно сидел черный королевский пудель, вальяжно выкусывающий что-то у себя на лапе. Никита без труда узнал в нем соседа, Ивана Михайловича Сапожникова. Сапожников и его жена часто заходили к бабушке с дедушкой выпить чаю, а когда дедушки не стало Иван Михайлович помогал бабушке с тяжелой работой по дому нарубить дрова, починить крыльцо, спилить ветки яблонь.
Здравствуйте! приветливо крикнул Никита. Это я, Никита. Бабушка все еще болеет.
Никитка, ничего себе ты вырос! удивленно выдал Сапожников достаточно предсказуемую фразу.
Вы заходите, заходите. Я сейчас чаю сделаю.
Приготовление чая затянулось. Сперва Никита долго разбирался с щитком, потом примерно столько же отмывал посуду и уже на грани отчаяния пытался найти чайные пакетики. Все это время Иван Михайлович умиротворенно сидел на табуретке в углу террасы и рассказывал свои истории из жизни, благо рассказать было о чем. Сапожников много где побывал и много что видел. Бабушка говорила, что он был шпионом. Сам Березов охотно верил в это. Он вообще весьма охотно во что бы то ни было верил. Наконец, они выпили чаю, и Иван Михайлович, с неочевидно грустным выражением лица, ушел к себе, предварительно пообещав заходить.