«Я не боец я лишь рука бойца»
Я не боец я лишь рука бойца,
которая врагов колоть устала.
Пронзил очередного подлеца
он ищет новых, и ему всё мало.
Вот злых людей как будто не бывало.
Теперь в тетрадь от первого лица
поведать, как добро торжествовало
Я не писец, я лишь рука писца.
Икона
по уступам и складкам лица
до зеркала поднимаясь души
где пылает огонь Отца
в память всё запиши
этот лик сквозь себя пропусти
наложеньем один в один
проникающим до кости
до резервных глубин
чтобы святость взять на себя
и по дороге источать её в мир
всех с удвоенной силой любя
кто потерян кто сир
«Ближний ближнему волк»
Ближний ближнему волк.
Сохрани меня, Волче,
чтоб мой голос не смолк
в человеческой толще,
в допотопном лесу,
где скрываюсь, затравлен,
где хватает косу,
плюнув на руки, Дарвин,
где в верблюжье ушко
забирает дорога
и ещё далеко
до грядущего Бога.
Рай
смерть как прыжок из времени в вечность
в вечнозелёность загробья
все понимают на общем наречье
на замершем полусловье
на горизонте нет и в помине
ни сатаны и ни ада
купол лишь твёрдый индигово-синий
далее взгляду не надо
все на своих местах неподвижны
времени нет подняться
с веток не падают спелые вишни
в рот положить святотатство
и наблюдателем трансцендентный
этой страны хозяин
увит бесконечною белою лентой
на троне своём несменяем
«От тяготенья тела оторвавшись»
от тяготенья тела оторвавшись
летит освобождённая душа
итогом жизни прожитой вчерашней
предстать перед журящими спеша
энергии элементарный сгусток
отдельный квант безмассовой волны
летит вперёд дорогою напутствий
оставленной навеки стороны
чтоб углубиться в новые пределы
где видят сквозь и слушают без слов
перед вниманьем грозным оробело
посланником былых земных трудов
Ад
Неправда, что черти на сковородке
поджаривать будут в аду!
Ведь я после смерти, ходок неходкий,
с телом к ним не приду!
Но чёрту не нужно втыканья иголок
за грешную душу хвать!
На исповеди, как садист-психолог,
в депрессию будет вгонять,
чтоб стало ей тошно и суицидально,
постыл бы весь адский свет,
но без вариантов закончить страданье
убиться мне тела нет!
«На ветке вечнозелёного древа»
На ветке вечнозелёного древа
жизни вечнозелёный плод.
Не созревает для жадного зева
кондицией всё не тот.
Времени ветры склоняют долу
жизни упругий ствол.
Но под напором свалиться с голой
ветки срок не пришёл.
Неотделимый от пуповины
бессмертное естество.
Зри не созревший для пользы мнимой
плод, но идея его!
Сергей Ильин / Мюнхен /
Сергей Евгеньевич Ильин (1954) родился в Саратове, где окончил факультет местного университета. В 1978 эмигрировал на Запад и проживает с семьей в Мюнхене. В издательстве «Алетейя» были изданы его роман «Предопределение», а также «Философия отсутствия как обоснование художественной природы бытия» и «Метафизика взгляда».
Баллада о снежной фее
1Всю жизнь мы, если присмотреться, занимаемся пустяками, а иные действительно важные события: такие как завязывание глубокого отношения, серьезная болезнь, связь с женщиной, выбор профессии, переезд на новую квартиру и тому подобное, они настолько редки, что мы их невольно забываем, и тогда они не исчезая из памяти запорашиваются в ней временем: так снегопад запорашивает острые и крупные профили вещей до уровня маскообразной величавой неразличичимости того, что мы считаем важным, и того, что по человеческому разумению мы склонны относить к пустякам, и в этом есть конечно же великий смысл: ибо как любые судьбоносные свершения на земле сопровождаются знамениями при помощи самых обыкновенных и повседневных вещей, и одни и немногие люди их видят и предчувствуют, а другие и многие лишь смутно ощущают, но и этого довольно, так сходным образом в житейских мелочах, на которые мы прежде не обращали внимание, открываются вдруг для нас истины и прозрения, по своему онтологическому весу значительно превосходящие даже казавшиеся нам такие важные события, как завязывание глубокого отношения, серьезная болезнь, связь с женщиной, выбор профессии, переезд на новую квартиру и тому подобное, дальше которых, как дальше своего носа, мы долгое время не могли, как ни старались, заглянуть.
Когда под вечер тихо падает снег и во время прогулки хочется поминутно останавливаться перед фонарями, когда мутное темное небо с высыпающимися из него мириадами снежинок окончательно слилось с землею, а это значит, что все далекое стало близким, все невозможное возможным и все фантастическое реальным, когда и дети и взрослые и животные кажутся ненадолго членами единой общечеловеческой семьи (так что если вас кто-то незнакомый толкнет в сугроб, вы примете это всего лишь за невинную шутку), а Зло вдруг представляется совершенно невозможным, пока ложится на землю снег да, тогда вдруг чувствуешь себя точно в первый день творения и в душе отсутствуют любые мучительные и неразрешимые вопросы обыденного существования, но отсутствуют они не потому, что уже решены, а потому, что еще не заданы, то есть как бы еще не созданы, еще не вошли в мир и какое же это блаженство не знать их и не догадываться о них!.. вот тихо падающий под вечер снег и является, быть может, наилучшим воплощением самого загадочного из всех возможных блаженств: блаженства нерожденности.
Да, вот оно, последнее откровение: не от того, оказывается, происходит предельное блаженство, что нечто прекрасное и великое нисходит на землю от этого тоже происходит блаженство, но как бы низшего порядка а от того, что оно именно не нисходит, то есть могло бы снизойти, но по соображениям высшего порядка не снизошло, явив вместо собственного рождения свою нерожденность, например, в образе бесшумных, холодных и чистых снежинок.
И только когда-нибудь потом и неизвестно еще, в какой точно день или час творения и конечно тоже из вечернего снегопада откуда же еще? тихо и незаметно войдет в мир она, Снежная Фея, та самая, которая по образу и подобию непорочного зачатия выносит в своем чреве добро и зло, радость и боль, жизнь и смерть, она их пока только выносит, но ими еще не разрешилась, и все зависит только от нас: если мы посмотрим на нее с восторгом и вожделением, мир станет таким, как он есть теперь, а если мы ее не увидим ведь кругом так темно и ничего не видно кроме снежинок, кружащихся под фонарями она с благодарностью возвратится к первому дню творения: в то блаженое состояние, когда ее самой не было, и все тогда будет непредставимо иначе.
Но нет, все произошло именно так, как и должно было произойти, потому что загадочности нерожденности предпочли мы таинство рождения а снег продолжает падать, припорашивая ветки, заборы, крыши, фонари, снимая с них остроту и придавая им облик и ощущение вечного покоя: не так ли точно припорашивает нас время? и нельзя даже сказать с уверенностью, что малыш в нас заменился раз и навсегда мальчуганом, мальчуган необратимо стал юношей, юноша превратился во взрослого человека, а взрослый человек когда-нибудь сделается стариком, нет, когда тихо падает снег, перед нами открывается как будто впервые и потаенная природа времени, глубоко сходная с падающим снегом, и тогда нам становится ясно, что все наши прежние (и будущие) воплощения от малыша до старца, включая их многие производные образы, тоже часто непохожие друг на друга не исчезли один в другом, как малые матрешки в более крупных, а продолжают жить самостоятельной таинственной жизнью, и в любой момент по желанию можно памятью отворошить кусок этой жизни, как освобождаем мы от снега тот или иной предмет.
И все-таки лучше этого не делать, потому что воспоминания возвращают нам лишь малую часть прожитой и прежней жизни, а любая составная часть, фигурируя вместо целого, неизбежно искажает и извращает последнее, даже сама того не желая: итак, когда под вечер тихо падает снег, великое таинство нерожденности ложится не только на то, чего еще нет, но и на то, что давно есть и почти уже завершилось, то есть на всю нашу жизнь, придавая последней ту самую искомую чистоту и целомудренность, к которым она (жизнь) всегда инстинктивно стремилась, но которые думала обрести на совсем иных путях.
Баллада о хозяине и госте
1Скромная современная католическая церковь в пригороде неподалеку от моего дома, куда я часто захожу: там квадратный гранитный алтарь посредине, статуя Богородицы по одну сторону, громадная икона (скорее всего, копия) по другую, небольшой орган на хорах, кирпичные забеленные стены, деревянный потолок, любительские рисунки страстей Господних на стенах, распятие в стиле Пикассо, а перед алтарем и в углах три корзины цветов, вчера цветов уже не было, и я мгновенно ощутил, что с цветами в церкви звучала музыка Моцарта и Баха, а без них одного только Баха, которая конечно же звучит в любом христианском храме, где простота и величие не заслонены какими-нибудь второстепенными деталями: но может быть Моцарт природа, а Бах церковь?