Я попробовал водка оказалась горькой и противной. Дима закашлялся и мать постучала ему по спине кулаком. Мы сели и стали есть, пытаясь угнаться за отцом. Куда там! Он лихорадочно допил бутылку и сметелив все съестное, закурил.
Хоронить батю где будем?
В Кузькино, рядом с дядькой Шуриком есть место, бабушка приложила платок к сухим глазам.
Хороший выбор, покивал отец, глядя сквозь засиженное мухами стекло на двор. Место живописное, березы и клены, и трасса рядом. Когда будем проезжать в город, то будем сигналить. Удобно: никто не забыт и, как говорится, ничто не забыто.
Вскоре начали собираться люди. Приехала тетя Нина с дочкой Марусей моей ровесницей. Они напоминали двух крыс, жадно водящих носами по сторонам не перепадет ли чего? Нас с Марусей отправили во двор, чтобы не путались под ногами, а взрослые входили и выходили из дома: соседи, дальние родственники, кто-то еще.
Маруська, ты падла, сказал Дима.
Заткнись, ушлепок, отрезала сестра, наловчившаяся в своем общежитии. Ты немец Лохни, а по-русски просто лох.
Не ругайтесь, попросил я.
А чего он?
А чего она?
Да помолчите вы!
Вася, ты тоже падла, Димка обиделся и отошел дразнить через забор привязанного в саду коня Воронка.
Вам из наследства ничего не достанется, заявила Маруся, с вызовом глядя на меня. Моя мамка старше дяди Вити, поэтому все ей будет.
Что все? наследство меня мало волновало.
Все: дом, конь, Жучка.
Жучка злая, она нам и даром не нужна. У нас своих собак полно, кормить нечем.
Жучка посмотрела на нас, будто поняв. Она была настолько злобной, что вместо ошейника была прикована к кольцу, продетому сквозь ляжку. Но все равно, рвалась к людям, не смотря на боль.
Конь жрет много, ввернул внимательно подслушивающий Дима.
Ну и ладно, надулась Маруся, нам больше будет. Нам наследство важнее: это вы жируете, а мы на комбижире живем.
Ничего мы не жируем, возразил я.
А вот у нас машины нет! Но ничего, продадим дом какому-нибудь богатею под дачу купим.
Где бабушка будет жить, если вы дом заберете? спросил я.
В дом престарелых сдадим, но не сейчас, а потом, когда состарится.
Мы ее к себе заберем, сказал я. Бабушка была хорошая добрая.
И забирайте.
Она ест много, пробурчал Димка.
Зато бабушка травы разные знает, сказал я, и съедобные тоже И еще она пенсию получает.
Тогда ладно, кивнул брат.
Стопэ! выкрикнула Маруся. Пенсия нам самим нужна.
Фиг вам, а не пенсия! Дима сложил дулю и показал сестре. Перетопчетесь.
Вы бы могли яблоками торговать, с таким садом, а вы по наследствам побираетесь!
Сами решим, отрезал Димка, без тебя, падла городская!
Заткнись, пирожок с говном! Ты сам пирожок с говном и друг твой, Чомба, пирожок с говном.
Из дома вынесли гроб и поставили на табуретки за воротами прощаться. На кладбище нас не взяли, оставив на присмотр соседкам, готовящим поминки, и обрадованный Дима начал искать в доме холодильник, чтобы украсть что-нибудь съедобное. Холодильника у бабушки не было. Я как лиса ходил вокруг мастерской дедушки. Не выдержав, оттянул дверь, прощемился внутрь. Залез на верстак и наблюдал за двором в маленькое окошко. Во двор вышли покурить две соседки и стали возле мастерской я случайно услышал кусок тихого разговора.
Говорят, что из-за какой-то молодой дочки «дачников» повесился.
Слушай больше, еще и не такое наплетут.
А перед этим ему везде мерещились змеи Другим черти мерещатся по пьяни, а этому вишь, змеи.
Дед Володя не пил.
Ты откуда знаешь? Ты же свечку не держала. Может и кирял тайком.
Все может быть, прости Господи, соседка перекрестилась.
Говорят, в этой хате когда-то уже мужик удавился.
Ох, грехи наши тяжкие.
Что-то жующий Дима вышел во двор и, воровато оглянувшись, юркнул в один из сараев. Заинтересовавшись, я выбрался из мастерской и прокрался за братом. Он стоял возле куриного гнезда, сделанного в деревянном ящике под плакатом с устрашающей тифозной вошью, призывающим к борьбе с тифом, и довольный ел яйца. Забившаяся в угол серая курица с ужасом наблюдала за пиршеством. Он пожирал яйца, а мне будто послышался душераздирающий писк нерожденных цыплят.
Вот, гляди, гордо показал мне, пятнадцать яиц было.
Вот, гляди, гордо показал мне, пятнадцать яиц было.
Ты совсем дурак? я покрутил пальцем у виска.
А что?
Это наседка! Ты кладку сожрал, желудок!
Я не знал, брат скуксился. Думал, снесла
Баран!
Подумаешь, наседка, брат презрительно сплюнул в курицу яичной скорлупой. Будешь квохтать, и тебе шею сверну в суп пойдешь. Помнишь, посмотрел на меня, как батя пел? Была уха из петуха и заливные потроха. Потом поймали жениха и долго били его ногами.
Помню. Пошли отсюда, а то влетит за гнездо.
Погоди, тут два яйца осталось. Я доем. Или может ты хочешь? протянул мне.
Они же с зародышами!
И что? Зародыши полезные, я сам по телевизору видел, хи-хи-хи, мелко хихикая, доел яйца и растоптал скорлупу. Теперь пошли, а то поминки пропустим.
Вышли из сарая, будто ничего не случилось, и с невинным видом стали смотреть на Воронка. Взрослые вернулись с кладбища и пошли поминать. В зале стоял составленный из столов П-образный стол, накрытый цветными половиками. Мы дети, сидели с краю одной из «ножек» П, поближе к двери в кухню. Димка все время норовил что-нибудь стащить с тарелки Маруси, а заодно засовывал в карманы старого отцовского пиджака, который болтался на нем как пальто, и в холщовые сумки, предусмотрительно привязанные под пиджаком.
Мне приспичило в туалет и я тихонько выбрался из-за стола. Вышел в сени и вдруг почувствовал укол в ногу. Перед глазами все поплыло, ноги стали будто жидкими и, не выдержав тяжести тела, подкосились. Я рухнул на пол, смутно увидев сквозь затянувшую глаза пелену, уползающую толстую пеструю змею. Тело скрутила судорога, словно нечаянно коснулся штыря вилки, которую вставлял в розетку, и я потерял сознание.
Очнулся внезапно, вскочил, наступил на рассыпавшуюся из опрокинутой плетухи картошку и грохнулся на пол. Лежал, глядя на торчащие из досок острия гвоздей. Получается, никакой змеи не было: укололся о гвоздь, а у страха глаза велики, как сказала бабушка. Странно, что острия торчат, но мало ли: может, доски от жары рассохлись или фундамент перекосило, вот и вылезли. Я рассмеялся и, упершись руками, отжался от пола, собираясь вскочить. И застыл Острия извиваясь как черви, медленно втянулись в пол.
«Неужели померещилось?» идя к туалету, думал я. «Наслушался вчера соседок, вот и привиделась какая-то чушь. Ладно, змея почему бы ей не жить в деревенском доме где-нибудь под полом? Но вылезающие из пола гвозди явный бред. Такого быть не может, потому что не может быть». Облегчившись, сполоснул руки под жестяным умывальником и вернулся за стол.
После того как выпили три раза, соседки поставили перед всеми стаканы с киселем, накрыв их пирожками с рисом. Димка ловко зацепил Марусин пирожок и сунул в карман. Когда соседи и дальние родственники выпив кисель ушли, вспыхнул скандал между отцом и тетей Ниной, едва не дошедший до драки.
Рябой слизень! кричала тетя Нина.
А ты выдра пергидролевая и толстая выхухоль, не остался в долгу отец. Да подавись ты!
Уступи, я все-таки гипертоник.
И что?
Астматик я.
Не могу, извиняйте.
На гипертоника руку поднял! Люди, смотрите, астматика убивают! заверещала Севкина.
Дети, мы уезжаем, вскочил из-за стола, будто случайно прихватив две недопитых бутылки водки и неоткрытую банку фрикаделек, стоявшую на подоконнике, нас здесь не поняли. А-а-а-а! Разойдись, убью! с истошным воплем пулей вылетел из дома.
Димка, похожий из-за раздувшегося пиджака на жирного пингвина, кинулся следом. Я неохотно потащился за ними. Следом выскочили Севкины, поливая нас ругательствами. Димка набрал сухих каштанов Воронка и под визг Севкиных закидал их конским навозом, до слез рассмешив пьяного отца.
На обратном пути выяснилось, что Димка достойный сын отца умудрился незаметно стащить висевший на заборе старый хомут Воронка и ящик, в котором было разгромленное гнездо.
Что ты за хлам тащишь? возмутилась мать.
Ничего это не хлам, обиделся Дима.
А что это?
В хозяйстве сгодится, отцовскими словами отозвался брат.
Сгодится? глаза матери нехорошо сузились. Зачем тебе старый хомут может сгодиться? На шее носить будешь, Ерема?
Продадим кому-нибудь.
Такое старье? Таких дураков, кроме вас с батей, в округе нет давно.
Мы с Васей его мазью натрем станет как новый.