Поедим со мной или пешком пойдёшь?
Да намучал я ноги уже. Я вас тут ждать буду.
Давай, он оставил мне ещё одну папиросу и хлопнул дверкой. Зил-Труман рыкнул и полез в воду.
Какое-то душевное родство между людьми с отсутствием бытового рационализма в жизни, которых в посёлке было немного, постоянно сводило их вместе на разных путях. Когда делались вылазки в сорокаградусный мороз или в период, когда все дороги затапливались, а мосты оказывались снесены, только несколько таких людей и были способны действия в дальних командировках.
Месяц дождей сорвал сенокосы, усложнил лесозаготовки и сделал сельские огороды болотом. Когда выглянуло солнце и заиграло в тех каплях дождя на всём, вдруг стало ясно оно не на время, дожди закончились. Земля несколько дней приходила в себя, а тайга вдруг вздохнула полной грудью. Сопки парили всего несколько часов, и на следующее утро туман сполз в долины рек. Всё встряхнулось от сна и пошло жить заново. Заново накладывались перекрытия и дорожная одежда на сломанные мосты, заново косилось сено взамен сгнившему, заново рассматривались планы летних лесозаготовок. Со сплавной конторой дела по снесённым штабелям были улажены за счёт помощи в мелиорации. Всемирный потоп был кем-то отложен, человечество получала ещё один шанс, в который уже раз. Небо вдруг прыгнуло высоко вверх и разлилось глубокой синью Голубой Алтай. «Не видать конца и краю только синь сосёт глаза»
А для счастья и комфорта оказываются и не важны все эти внешние факторы, потому что есть закалка детства без света и с дождями. И какая-то гордость, что ты можешь это всё спокойно преодолевать, помогает жить. И то, что на твоё житейское счастье не влияет погода, отсутствие света, тёплого туалета и Неустроенность бывает при одиночестве в квартире, когда тебе не для кого и не с кем преодолевать все эти мелочи. А в старой кержацкой избе или леспромхозовском бараке всё было устроено лучшим образом. И может, потому нет той пронзительной ностальгии по родине, что не было и сумасшедшего желания «бежать, бежать отсюда!» при отъезде. Устроенность остаётся внутри тебя, как и хорошие воспоминания, и только иногда понимаешь необходимость посещения родных могил, чтоб отдать каплю должного тем, кто был до тебя и чьим продолжением ты являешься.
Люди Байгола
зима. Химдым
Турачак, и старая столовая на автобусной станции. Рубленая из круглых брёвен, почерневшая от времени, с длинными скамейками перед входом и заросшим черёмухой и калиной палисадником. Она стоит тут с самого начала освоения кедрового края, а может и с тех довоенных времён, когда Чуйский тракт имел ответвление в сторону Весёлой Сейки и Артыбаша. Золотая лихорадка тронула и эти места, но уже не диким американским наскоком, а плавным уходом старателей от властей в глухую тайгу и, установившимся все-таки, порядком на приисках. Пусть и лагерным.
Привет, не подскажешь когда на Бийку автобус?
Да вот сейчас в три часа и будет.
А ты сам оттуда?
Да. А ты туда работать?
Да, вот решили с женой новую жизнь начать. А правда, что там семьдесят пять процентов населения судимые?
Такой вопрос застал меня врасплох. Первые годы на Бийке я не вникал в социальное положение односельчан, для меня они были все равно интересны, а прошлое тут никто ворошить не любил. Как оказалось позднее, именно по причине тюремного и лагерного прошлого многих. Но была определённая категория жителей, которых не касалось это прошлое. У них оно было своё, не менее драматическое и интересное. В посёлке тесно переплетались старинные законы тайги и лагерные понятия, традиции алтайских лесных сёл и кержацкий устав.
Моё первое знакомство со вздымщиками, с людьми донельзя лесными, состоялся к концу моей первой зимы. Верхний склад на Башламе до весны должен был успеть выпластать все деляны, выруба росли и ширились. Начальство торопилось до той поры пока зимник еще стоял. Дни становились длиннее, и солнце уже кое-где съедало грязный от кусочков древесной коры и тракторного мазута снег. Сначала падали вековые кедры, затем подбирались по визиру и пихтач с берёзами на дрова. У Химдыма закончилась вывозка живицы, маленький отпуск, вздымщиков направили на лесозаготовки. Вальщиками и огрёбщиками. Угадал ко мне в бригаду Макар-честэм, испитой русский человек, который уж и забыл, что был русским. Фамилия его Макаренко ему ничего не говорила, он был из того поколения, что покалечила война, детдомовский, вывезенный из-под немецкого наступления. У него и имя было нейтральное дядя Ваня.
Моё первое знакомство со вздымщиками, с людьми донельзя лесными, состоялся к концу моей первой зимы. Верхний склад на Башламе до весны должен был успеть выпластать все деляны, выруба росли и ширились. Начальство торопилось до той поры пока зимник еще стоял. Дни становились длиннее, и солнце уже кое-где съедало грязный от кусочков древесной коры и тракторного мазута снег. Сначала падали вековые кедры, затем подбирались по визиру и пихтач с берёзами на дрова. У Химдыма закончилась вывозка живицы, маленький отпуск, вздымщиков направили на лесозаготовки. Вальщиками и огрёбщиками. Угадал ко мне в бригаду Макар-честэм, испитой русский человек, который уж и забыл, что был русским. Фамилия его Макаренко ему ничего не говорила, он был из того поколения, что покалечила война, детдомовский, вывезенный из-под немецкого наступления. У него и имя было нейтральное дядя Ваня.