Брат еще что-то объяснял, а я между тем подумала: лишь бы эти люди оставили тебя в покое. Всё остальное не важно. В это время Саша сказал:
Один из них по имени Ираклий, сделал мне деловое предложение. Сказал, что если нужно он будет набирать по городу бомжей и привозить их ко мне на пилораму, как дармовую рабочую силу. Лес пилить.
А расчет с кем? уточнила я.
С ним конечно. Он для этого и приехал.
Откажись. Тебе в таком деле посредники не нужны.
Я отказался.
И правильно сделал.
Для чего мне этот пьяный сброд, если я на нем ничего не выигрываю.
Брат немного помолчал, а потом добавил:
Лишь бы на этом всё закончилось.
Ты чего-то боишься? удивилась я.
Нет, но среди нас, среди таких как я сейчас нет единства. Мы все по отдельности, сами по себе. А это скверно.
И Саша посмотрел на меня озадаченно, как бы извиняясь за что-то. В этот момент он показался мне несерьёзным мальчишкой, совершившим очередную глупость. Но я не нашлась, что ответить ему.
III
Прошло несколько дней. Наши отношения с Генрихом стали постепенно налаживаться, продвигаясь по спирали от рукопожатий к поцелуям. Я уже не думала о Вадиме, его образ постепенно удалялся от меня, превращаясь в далекую точку на горизонте.
Не буду скрывать, с Вадимом было связано много такого, что мне бы хотелось забыть, что и сейчас вызывает у меня недоумение, даже раскаянье. Как, например, та поездка на рыбалку с супругами Зелениными, когда мы (можно сказать, одной семьей) неожиданно попали на лесную речку Пижанку, и поставили там на пологом песчаном берегу две палатки ярко-оранжевого цвета, какие-то совершенно чуждые окружающей нас природе, где уже преобладали мягкие полутона увядания.
Помнится, этот день был суматошный и веселый, какой-то удивительно длинный от чередования разных дел и привыкания к новой среде обитания. Мы все вместе ловили рыбу, переходя по берегу, густо заросшему осокой, от омута к омуту, от одной манящей заводи к другой. Мне почему-то казалось, что в следующем месте клев будет лучше, рыба крупнее.
Иван Зеленин с высокого песчаного откоса со свистом закидывал спиннинг, и каждый раз при этом сам вытягивался, как струна. Его блесна ярко блестела в полете и резко шлепалась на середине реки, увлекая за собой в коричневую глубину тонкую паутину лески. После этого он начинал трещать катушкой и шагать вдоль берега, ловко маневрируя между зелёных кочек, попадая то в свет, то в тень. Под его болотными сапогами то и дело смачно чавкала грязь, он раскачивался из стороны в сторону, и было видно, под загнувшейся полой его шляпы, слипшиеся от пота курчавые волосы.
Потом возле своего поплавка я заметила полосатого щуренка, на половину запрятанного под круглый лист лилии и долго наблюдала за ним. Он был нарочито неподвижен, притворно равнодушен пока рядом не появился зазевавшийся малек. Когда серебристая рыбешка подплыла достаточно близко, последовал бросок, и обе рыбки исчезли из вида.
После обеда ко мне подошла жена Ивана живая темноволосая женщина с нестареющим, всегда улыбающимся лицом. Она сказала, что нашла совсем рядом спелую бруснику. Надо бы туда сходить, а то ей одной страшновато. И хотя у меня не было настроения идти в лес, я не смогла отказаться, пошла.
Мы поднялись по широкому склону, заросшему тонкоствольным сосновым молодняком на сухую гриву, залитую солнцем, потом спустились в пасмурную низину, где резко запахло багульником. Наши ноги стали по щиколотку утопать в зелёном и влажном мху. На нашем пути попадались то огромные еловые выворотни, с пугающе раскоряченными корнями, то влажные полусгнившие валежины, наполовину заросшие мелкими грибами. Попадались нам и чахлые кочки в глянцевитых метелках брусничника. Но ягод на них не было видно. Только всполохи света в прорехах между деревьями, да густая еловая тень. Ольга уверяла, что ягоды где-то тут. Вскоре мы повернули направо, прошли мимо старых пней к лесным посадкам на небольшом бугорке. За этим бугорком была ещё одна низина, похожая на болото и напоминающая своей формой плоское блюдо. По краям этого болота действительно оказалось много ядреного брусничника. Кое-где его глянцевитые густые заросли были красны от ягод. Вот только брать их оказалось делом непростым. Как только мы наклонились к ягодам, нас тут же облепили комары и стали досаждать болезненными уколами в лицо и руки. Из-за них довольно скоро сбор ягод превратился в добровольное самоистязание, где отдыхом и не пахнет. Иногда я поднимала голову от ягод и с сожалением смотрела в ту сторону, где должен был располагаться наш бивак. В один из таких моментов я вдруг увидела за коричневыми стволами деревьев фигуру незнакомца. Он сутуло стоял возле ствола молоденькой липы и смотрел в нашу сторону. На нем был песочного цвета плащ, на голове серая шляпа, на ногах болотные сапоги. Я инстинктивно испугалась этой встречи, как будто это был вовсе не человек, а некий диковинный зверь. Испугалась, но почему-то не смогла произнести ни слова. Только стояла и смотрела в его сторону. Прошло несколько секунд, и фигура человека исчезла. А может быть её и не было вовсе.
К своему лесному лагерю мы вернулись уже в сумерках, искусанные комарами и злые от усталости. Причем приторно кислые ягоды, добытые с таким трудом, никто кроме нас не ел, и никто не сказал нам спасибо. Вадим раздавил на языке несколько самых красных брусничин и сделал страдальческое лицо. «Какая гадость»! Иван даже не притронулся к ним.
Перед ухой мы выпили клюквенного ликера. Ольга сделала вид, что опьянела, защебетала мне на ухо что-то интимное, надеясь разжечь во мне желание грехопадения. Мне это показалось смешным, я хихикнула в кулак, растянув щеки в глупой улыбке. Мужчины многозначительно посмотрели на нас, переглянулись и ушли куда-то. Вернулись с бутылкой водки, довольные как удачливые охотники. Я увидела их лица в оранжевых бликах от костра, и подумала, что когда-то нечто подобное уже случалось со мной. Принесённую бутылку принялась отнимать Ольга. Она весело кричала и каталась вместе с мужчинами по холодному песку. И это, кажется, тоже было в моей жизни. Ольга долго не унималась: то грозила мужчинам пальцем и хмурила брови, то со смехом кидалась на них как львица, то уговаривала отдать бутылку по-хорошему. Вадима она немного (как бы для приличия) стеснялась, а на Ивана нападала, как кошка на мышь. Валила его на песок, мутузила, тормошила. Он неумело отбрыкивался
Кончилось тем, что кто-то из них нечаянно пролил уху. Задел ногой тонкую рогатину та повалилась на бок, и ведро с ухой медленно съехало прямо в костер. Побелевшая рыба вывалилась на песок жалкой бесформенной кучкой и уже не возбуждала аппетита. Все сразу почувствовали себя виноватыми И так, кажется, тоже было, решила я про себя.
Ну вот, добилась своего, протянул сокрушенно Иван.
Доигралась, виновато пролепетала Ольга, и, наклонившись к рыбе, часто дыша, стала неумело собирать её в блюдо из под картошки. Я её вымою. Все будет хорошо.
Вымоешь, укоризненно передразнил её Иван. Всё равно будет на зубах скрипеть. Лучше налей нам с Вадимом по сто грамм.
Только теперь я заметила, что бутылка у Ольги. Всё таки она своей добычи не упустила.
После того как содержимое бутылки заметно убавилось, осоловевший Вадим стал чересчур подвижен. Ему то хотелось что-нибудь спеть, то рассказать какую-то очень занимательную историю, то показать замысловатый фокус. По его глазам было видно, что ему уже нравится и это обжитое место на берегу реки, и сосны на бугре, и густые непроглядные заросли за нашими спинами. В нем вдруг проснулась дремавшая где-то романтичность. В минуты затишья он стал закидывать голову вверх, смотрел в небо и повторял: «Звезд-то сколько, сколько звезд. С ума сойти»! И после этого, как бы издалека, из своих душевных потемок, смотрел вокруг влажными от неожиданной чувственности глазами. На этот раз его беспричинная чувственность казалась мне странной.
Так у костра мы просидели до полуночи. Потом супруги Зеленины ушли в свою палатку и долго обустраивались там, переговариваясь между собой вполголоса. Без них мне сразу стало грустно. Костер затухал, разговор не клеился и Вадим решил, что настала пора действовать. Придвинулся поближе ко мне, несмело обнял за талию и заговорческим тоном проговорил:
Пойдем спать.
Тон его голоса мне не понравился. Он сказал это так, как будто я была его женой. Я ответила отказом:
Нет Ты спи, а я ещё посижу тут.
Ты меня боишься? удивился он.
С чего ты взял?
Ну, тогда я пойду один.
Он встал и направился к палатке своей не совсем уверенной походкой, у палатки оглянулся и, кажется, подмигнул мне. У меня мурашки пробежали по коже. После этого я решила, что просижу всю ночь у костра на берегу.
Не могу сказать, действительно ли я боялась его в тот момент, или мне было неприятно видеть его пьяного, не знаю. Только после его ухода я просидела у догорающего костра очень долго, втайне надеясь, что Вадим уснет, и я незаметно проберусь в палатку, чтобы вздремнуть пару часов до рассвета. Светила полная луна, слоистый туман поднимался из низины все выше и выше. Мне стало холодно, я подтянула колени к животу, охватила их руками и стала смотреть на воду, которая в ночи казалась неподвижной и тёмной, окаймленной зеркальными гранями на песчаных отмелях. Вода казалась густой и вязкой, как мед и как мед золотистой. Только иногда неожиданные всплески где-то вдали возвращали ей утраченную подвижность, да расходящиеся круги осторожно покачивали отражения ночных деревьев. В такие минуты мне было очень хорошо. Мне казалось, что я впервые вижу всё это и должна запомнить увиденное на всю жизнь, потому что такое может не повториться. Это существует сейчас только для меня. Я в центре Вселенной