Помогай Бог! сказал Кирилл.
Прикажете на похороны сбираться? спросил Дементий.
Нет, ничего, я сам отпою. Дьякон тоже, я думаю, занят?
Баштан сбирает!
Ну ладно, я сам справлюсь! сказал Кирилл. В это время сторож принес ему узелок с облачением. Кирилл взял узелок и пошел вслед за Пахомом. Дементий смотрел ему в спину и думал: «Кто ты есть за чудак? Бог ли в твоем сердце живет, или ты лицемер? Не разберешь тебя».
Кирилл отпел Мавру и проводил ее на кладбище. Когда кузнец по окончании обряда протянул ему руку с кучей медяков, он сказал, что не надо. Только что перед этим он видел мизерную обстановку, среди которой ютился Пахом со своим многочисленным семейством. «Как я возьму у нищего?» подумал Кирилл и сказал:
Зимой у меня будет повозка. Когда в ней шина сломается, я позову тебя, ты мне спаяешь ее!..
Что угодно сделаю вам, батюшка, за вашу доброту! с большим чувством сказал Пахом.
В самом деле, он был очень тронут вниманием нового священника. В местечке Луговом так уже водилось, что особое отпевание полагалось только богатым покойникам. «Меньше как за два карбованца с места не сдвинусь», прямо говорил предместник Кирилла. Для бедняков считалось достаточным, что их относили на кладбище домашними средствами, а потом разом отпевали, когда набиралось их с полдюжины. В особенности это практиковалось летом, когда все и священники, и причт были заняты каждый своим хозяйством. Прихожане свыклись с этим обычаем, который велся испокон веку, и не протестовали. Бывали иногда отдельные попытки склонить причт на уступку, когда в небогатой семье умирало почтенное лицо, как это случилось у кузнеца Пахома. Иногда в добрую минуту удавалось сойтись на карбованце с обещанием в будущем, по окончании молотьбы, принести мерку жита. Вообще вопрос о требах в местечке был поставлен прямо и открыто.
Это было в пятницу. К хате Дементия подъехал благоустроенный «дилижан», запряженный парой шустрых лошадок. В передку сидел парень в белой холщовой рубашке и в соломенном бриле26 с широкими полями. В задней части, на люльке с рессорами, помещался увесистый мужик с сильно обросшим темным лицом, с маленькими глазками и густыми седыми бровями. Мужик был в синем чекмене27, подпоясанном красным шарфом; на голове у него была фуражка синего сукна, и вообще он имел вид городского мещанина. Он сошел с «дилижана» и оказался человеком небольшого роста, ступавшим тяжело и уверенно. Дементий, сгребавший на току в кучу зерно, увидев его, тотчас положил лопату и пошел к нему через дощатые ворота.
Марко Андреевич! Зачем вас Бог принес? Ну что, как у вас там на хуторах? Да идите же в хату!..
Дементий говорил и смотрел чрезвычайно приветливо. Очевидно, Марко Андреевич Шибенко, богатый хуторской прихожанин, был желанным гостем. Хуторянин слегка шевельнул густыми длинными усами, что означало улыбку, и протянул Дементию смуглую и корявую руку.
Вашими молитвами, Дементий Ермилыч, живем! пробурчал он отрывисто и слегка заикаясь. А в хату, это можно!.. Слухай ты, Митько! Снеси один мешок в сени!
Вот это добре! Не забываете нас!..
Митько стал лениво слезать со своего возвышенного сиденья, а хозяин и гость пошли в хату. В сенях их встретила супруга Дементия, Антонина Егоровна, женщина еще довольно молодая, а по комплекции и здоровью вполне подходящая к своему супругу. Она копошилась около кабицы28, разводя огонь под котелком, в котором еще двигались живые раки. Ее окружали ребятишки со смуглыми головами и грязными носами, в длинных сорочках без пояса и без штанов, с большими животами и босоногие.
Антонина Егоровна извинилась, что не может подать руку Марку Андреевичу, потому что вся измазана сажей.
Вы не обижайтесь, прибавил Дементий, она у меня всегда рохлей ходит.
Когда они вошли в хату, Антонина Егоровна сейчас же переселилась в чулан, вымыла руки, переодела кофту, достала графинчик с водкой, вяленого рыбца и в скорости появилась в комнате со всем этим добром.
А чья будет нынче у вас седмица? спросил прежде всего Марко Андреевич.
Нового, отца Кирилла! сказал Дементий и при этом как-то безнадежно махнул рукой.
Ага, вот мы его и попробуем! Я новую засеку построил. Ну, завтра зерно ссыпать будем, а без свяченья, сами знаете, невозможно такое дело делать. Хочу сегодня, чтобы окропили.
А чья будет нынче у вас седмица? спросил прежде всего Марко Андреевич.
Нового, отца Кирилла! сказал Дементий и при этом как-то безнадежно махнул рукой.
Ага, вот мы его и попробуем! Я новую засеку построил. Ну, завтра зерно ссыпать будем, а без свяченья, сами знаете, невозможно такое дело делать. Хочу сегодня, чтобы окропили.
Что ж, мы с удовольствием, Марко Андреевич. Уж вы, конечно, нас не обидите.
Вот еще! Да я хоть вперед готов. Вот даже сию минуту!.. Извольте, Дементий Ермилыч, сами уже батюшке передайте!
Марко вынул из-за пазухи вязаный кошелек, отсчитал три трехрублевки и одну рублевку и подал Дементию. Дементий взял.
Ежели бы все прихожане так обращались, так мы бы богачами были! сказал он, сжимая в кулаке ассигнации. Только такими, как вы, милостивцами и живем!
Но в это время у него в голове мелькнула мысль, которая омрачила его лицо. «Чего доброго, и тут новый настоятель штуку выкинет! подумал он. Возьмет, да и даст ему сдачи. От него станется!»
А отчего бы вам, Марко Андреевич, не подождать до воскресенья? а? спросил он не без задней мысли. В воскресенье будет седмица отца Родиона, дело, значит, будет верное.
Так говорю же зерно готово, завтра ссыпаем. Никак нельзя подождать!..
Так, так!.. Ты, Антонина, угощай тут Марка Андреевича, а я схожу к батюшке, доложу
Может, и мне уже разом пойти? познакомиться, значит! Я ему два мешка жита привез для знакомства.
Нет, уж вы погодите сперва я, а потом вы
«А ежели он тебя да с твоим житом попрет куда не следует! подумал Дементий. Вот уже истинно чудаковатый батюшка!»
Дементий пошел к Кириллу. Он застал настоятеля за письменным столом. Марья Гавриловна сидела на диване и читала книжку.
А! садитесь, пожалуйста, я сейчас! сказал Кирилл, продолжая писать. Мура, вот это наш дьячок, Дементий Ермилыч Глущенко!
Мура протянула ему руку. Дементий взял эту руку всей своей огромной ладонью, сжал ее и от смущения потряс с необычайным рвением. Но сесть он не решился, а остался стоять, отступя от дивана назад два шага. Мура спросила его, велико ли у него семейство. Он ответил, что, благодарение Богу, немаленькое, и прибавил, что старшего сына уже свез в духовное училище.
В чем дело? спросил Кирилл, повернувшись к нему вместе со стулом.
С хуторов приехал мужик, Марко Шибенко. Просит поехать к нему и засеку освятить.
Что ж, поедем!
Он мужик богатый, первый на хуторе!.. Ну, и сам предложил десять карбованцев я даже и не спрашивал. Так прикажете принять? тоном виноватого объяснял Дементий.
Сам предложил? спросил Кирилл, вглядываясь в его физиономию.
Ей-богу, отец Кирилл, я и не спрашивал, даже намеком.
Ежели он богат и сам предложил, отчего же не взять.
Разумеется, отчего не взять! Вот они и деньги!
Положите их в общую кружку!.. И собирайтесь, поедем!
«Вот и разбери его! размышлял Дементий, возвращаясь домой. Ежели богатый, да еще сам предложил!.. А не все ли мне равно, богатый или небогатый. Много ли их, этих богатых? Сам, говорит, предложил! Так ведь это Марко Андреевич, хуторянин: хуторяне совсем другой народ! Дождись-ка от наших луговских, чтобы они тебе сами предложили! Еще бы! Держи карман!» Проходя через свои сени, он увидал в углу мешок с житом, туго набитый и хорошо завязанный. «Вот он сейчас и виден, хуторянин! Сам привез, никто не тянул его. Да какой мешок: кругленький, веселенький, пудиков шесть будет! Это ежели даже по шести гривен, так и то три рубля шестьдесят будет. Деньги!»
Марко Андреевич успел уже выпить добрых пять рюмок и отказывался от шестой на том основании, что надо идти к батюшке.
Оно, знаете, неловко. Водкой отдавать будет!
Это было единственное опасение, так как хмелел он, начиная со второго полштофа.
Он пошел к Кириллу. Батюшка уже облачился в рясу. Марья Гавриловна в соседней комнате рылась в комоде, доставая ему чистый платок. Марко Андреевич вошел в сени и, ради благовоспитанности, несмотря на то что было совершенно сухо, тщательно вытер подошвы о деревянный порог. Разглядев, что налево ведет большая двустворчатая дверь, а направо низенькая ординарная, он сообразил, что направо будет кухня, и взял влево. Он растворил дверь и вошел. На пороге он остановился и, устремив спокойные взоры в угол, трижды перекрестился, а потом поклонился хозяину.