Ну уж это извините! Этого никогда не дождетесь! с достоинством ответила Анна Николаевна.
Вопрос о месте жительства в ее глазах отождествлялся с вопросом о повышении и понижении. В столицу повышение с увеличением доходов; в деревню понижение с уменьшением таковых; поэтому предположение Кирилла заключало в себе элементы кровного оскорбления.
В течение дня Анна Николаевна воочию убедилась, что у них действительно все купленное и что Фекла была права. За всякой мелочью, которая нужна была для кухни, масло, лук, картофель Фекла бегала в лавочку; сливки, поданные к чаю, стоили почти столько же, сколько стоят они в городе!
Послушай, мой дружок, ведь это очень дорого все стоит, ежели каждую мелочь покупать! Разве у вас такие большие доходы?
Кирилл отдает мне все, что получает, до копейки.
Ну и сколько же примерно в месяц?
Рублей двадцать, двадцать пять принесет.
Это весь доход? Хорошенький приход, нечего сказать! Спасибо, наделили Это за академию, за магистрантство! Ну а проживаете вы сколько?
Рублей пятьдесят!
Откуда же берете?
Марья Гавриловна смешалась и покраснела.
Все равно, мамочка! Наши доходы потом увеличатся Мы наверстаем!..
Анна Николаевна смотрела на нее сначала с недоумением, а потом вдруг ее осенила мысль.
Я понимаю! гробовым голосом произнесла она. Ты тронула капитал!
Мамочка, так что же из этого? Ведь это начало, потом пойдет лучше, я пополню Только ему, Кириллу, не говорите, мамочка. Он ведь не знает. Он живет как младенец.
Анна Николаевна ничего не возразила, но при этом воинственно сдвинула брови и решила «хорошенько поговорить» с зятем.
На другой день, когда Кирилл отправился на требу, Анна Николаевна приняла несколько визитов. Первой явилась супруга отца Родиона. Это была женщина порядочного роста, широкоплечая и толстая. Несмотря на свои пятьдесят с лишним лет, она явилась в светло-розовой шелковой накидке и с голубой ленточкой в волосах, в которых, впрочем, не было ни одной седины. Надо, однако, сказать, что кокетство здесь не играло никакой роли. Матушка просто полагала, что ничем так не выразит почтение к приезжей соборной протоиерейше, как радостным костюмом.
Уж вы извините, а я к вам с жалобой на вашего зятя, почти сразу начала матушка. Помилуйте! Новые обычаи завел; с прихожан ничего не спрашивает: «Сколько, говорит, дашь». Ну а они, известно, народ прожженный и дают грош! Поверите ли, мой муж на редкость получал шестьдесят рублей в месяц, а то больше восемьдесят, сто, даже до ста двадцати. А теперь двадцать, двадцать пять. Чем же жить-то? У меня полдюжины дочерей!.. Оно, конечно, это от неопытности!.. Молодой человек, известно! Однако ж отчего бы не прийти к мужу, к отцу Родиону, совета испросить Он хотя и настоятель, ваш зять, а мой муж опытный!
Вслед за матушкой явились жены дьякона и дьячка. Эти даже не решались занять предложенные им места на стульях. Соборная протоиерейша нагнала на них робость. Тем не менее они в один голос объявили, что при тех скудных доходах, какие пошли с приездом нового настоятеля, жить невозможно.
Я сама это понимаю, сама понимаю! говорила в ответ Анна Николаевна, взволнованная всеми этими сообщениями. Уж поверьте, что это так не останется. Я поговорю с ним. Ради дочери поговорю!
Жены, действовавшие, разумеется, по доверенности от своих смиренных мужей, ушли с надеждой в сердцах.
Мне надо поговорить с тобой, милый зятек! сурово сдвинув брови, сказала Анна Николаевна Кириллу. Наступали сумерки. Мура сидела на крыльце, перед чайным столом, дочитывая главу романа. Анна Николаевна воспользовалась ее отсутствием, чтобы начать и кончить этот, как она была уверена, неприятный разговор.
Я к вашим услугам, дорогая Анна Николаевна! сказал Кирилл благодушно. Он почти знал, о чем будет речь и в каком тоне.
Не понимаю твоего образа действий!.. Не понимаю! Только два месяца живешь, а уж кругом тебя все недовольны.
Не все, Анна Николаевна, не все!
Все. Отец Родион крайне недоволен; дьячок и дьякон жалуются, что им жить не на что. Как же не все?
А прихожане? Я думаю, что они вам не жаловались.
Стану я разговаривать с твоими прихожанами! Да это и не важно, довольны они или нет. Помилуй, братец мой, ты распустил их! За требы они дают, сколько хотят, доходы причта втрое уменьшились. Я даже и объяснить этого не могу. Это просто сумасшествие какое-то!
Да ведь нам хватает! Слава Богу, и едим, и пьем изрядно, и одеваемся не в шкуры звериные!
Анна Николаевна вгляделась на него пристально, как бы желая постигнуть, в самом ли деле он младенец или только прикидывается таким.
Послушай, Кирилл! сказала она, понизив голос. Ежели так жить на свете, не знаючи, что́ собственно у тебя под носом делается, так можно завтра и по миру пойти. Доходов у тебя двадцать пять в месяц, а проживаете вы пятьдесят Понимаешь ты?
Кирилл посмотрел на нее исподлобья, покраснел, как-то съежился и крепко скомкал полу рясы, которою перед тем играл.
Это все Мура виновата Я не знал! проворчал он и, быстро поднявшись, прибавил: Благодарю вас за сообщение, Анна Николаевна! Мы это изменим!
То-то, изменим! Разумеется, изменить надо!.. Я не к тому, Кирилл, говорю, чтобы мне было жалко или что. Только ж это непременно надо, чтобы на черный день оставалось. Я только так, советую.
Кирилл смотрел в окно и молчал. Анна Николаевна, убедившись, что произвела сильное впечатление, вышла на крыльцо к чаю.
Что ты так долго? спросила ее Марья Гавриловна.
Нет Так У меня, знаешь, башмак узкий Пока натяну на ногу
Кирилл долго оставался один в комнате. Когда, наконец, он вышел, было уже темно, и Анна Николаевна не могла разглядеть выражение его лица.
На другой день утром теща уехала в город, захватив с собою «капитал», чтобы его в банк положить.
Это вернее будет, сказала она Муре. Впрочем, она оставила четыре сотни «на всякий случай». Уезжая, она не сказала Кириллу ни одного наставительного слова, полагая, что и так довольно Муре же она шепнула, отозвав ее в сторону:
Я желаю тебе, Мария, счастья и надеюсь, что так оно и будет. Но в случае ежели что, cию минуту приезжай ко мне. Все, что у нас есть, тебе принадлежит!..
«Ничего мне не надо. Что бы ни случилось, я останусь с Кириллом!» подумала Мура, и когда мать отъехала, она подошла к мужу, взяла его под руку и тихонько произнесла:
Ты знаешь, Кирилл я
Она не договорила и покраснела. Кирилл нежно поцеловал ее руку и сказал:
Бедная моя Мурка!..
IXМура! Я хотел бы сосчитать, сколько нам стоит жизнь! Это любопытно! сказал однажды Кирилл.
Мура догадалась, что это «мамочкино дело»; но видя, что он действует не прямым путем, а дипломатическим, решила и со своей стороны пустить в ход хитрость.
Изволь! сказала она, взяла карандаш и бумагу и принялась громко высчитывать. Пользуясь полным неведением Кирилла, она ставила на все цены наполовину меньше. В конце концов вышло, что они проживают около двадцати пяти рублей в месяц, то есть почти столько же, сколько зарабатывают. Получился даже какой-то остаток в несколько десятков копеек.
«Эге! значит, Анна Николаевна сказала это так себе, для острастки!» подумал Кирилл и рассказал Муре о своем разговоре с протоиерейшей.
Ты же видишь эти цифры! чрезвычайно правдивым тоном ответила Марья Гавриловна.
Результатом этого разговора было то, что Фекла продолжала возмущаться хозяйственными порядками в доме настоятеля и все осталось по-прежнему.
Прошло уже четыре месяца с тех пор, как Кирилл поселился в Луговом. Отношения его к прихожанам и к причту настолько уже определились, что отец Родион, все время рассчитывавший, что «молодой человек в разум придет», однажды сказал отцу Симеону и Дементию:
Нет, это не молодость, а загвоздка, други мои! Вот оно что!
Именно, отец Родион, загвоздка, согласились причетники, и притом каверзная!
Это надобно переменить! объявил отец Родион.
Обязательно! подтвердил причт.
И в самом деле, надо было подумать об этом. Луговские прихожане не только пользовались новыми порядками, а прямо злоупотребляли ими. Люди далеко не бедные давали за большие требы пустяки. Иной за погребение совал гривенник. Сначала для причта это уравновешивалось тем, что в седмицу отца Родиона они драли вдвое больше. Но в последнее время прихожане стали хитрить. Они всеми силами старались оттянуть требы так, чтобы они приходились на седмицу настоятеля, оставляя отцу Родиону только самые неотложные. В эту осень из двух десятков венчаний каких-нибудь пять-шесть пришлись на долю отца Родиона; остальные пошли к Кириллу. Обычай платить «сколько можешь» очень понравился луговским прихожанам.
Когда отец Родион убедился, что «тут не молодость, а загвоздка», он одел парадную рясу и камилавку и в таком официальном виде отправился к настоятелю. Уходя, он сказал матушке, что намерен «хорошенько поговорить с ним».