Склероз. Я же от вас отойти не могу.
Майя. Может, Саша. Это ж надо: кто принес яблоки я не помню, а кто делал мне трепанацию черепа, когда мне было пять лет, я отлично помню. Вам делали трепанацию черепа?
Склероз. Пока нет, но вы меня доведете.
Майя. А мне делал сам профессор Амбарцумян. Дай ему бог здоровья и счастья!.. Что я такое говорю, ему уже тогда было лет семьдесят В таком случае дай ему бог счастья на том свете!.. Может быть, там оно нужнее, кто знает
Склероз. Придет время узнаете.
Майя. Да, но я туда не тороплюсь Профессор Амбарцумян Левон Саркисович был уже на улице и шел из больницы домой, когда мимо него пронесли девочку на носилках. Это была я. И он вернулся в операционную. Так я вас хочу спросить кто сейчас вернется делать операцию какой-то девочке за бесплатно? А?.. Если бы скорая тогда приехала на десять минут позже, профессор Амбарцумян ужинал бы дома, а памятник на кладбище ставила бы не я маме, а мама мне. С тех пор я в больнице больше не лежала. Мне кажется
Склероз. Когда кажется креститься надо.
Майя. Ну, креститься мне, пожалуй, уже поздновато
Склероз. Майя Аркадьевна, идите завтракать, вам пора принимать таблетки.
Майя Аркадьевна что-то ищет.
Майя. Подождите, а куда я дела свой календарь? У меня где-то тут лежал календарь Убейте меня!
Склероз. Начинается!
Майя. Так, кто мне скажет, какой сегодня день?
Склероз. С утра был вторник.
Майя. Опять вторник?! А число?
Склероз. Двадцатое первое апреля.
Майя. А год?
Склероз. Майя Аркадьевна, зачем эти вопросы, если вы все равно через пять минут забудете?
Майя. Ну и что? Я не помню того, что произошло только что, зато вы понятия не имеете о том, что было когда-то. И неужели так трудно мне напомнить?
Склероз. Не трудно. Пожалуйста двадцатое первое апреля две тысячи пятнадцатого года.
Майя. Что?! Уже две тысячи пятнадцатый год? Мама дорогая! И давно?
Склероз разводит руками.
С ума сойти! А я родилась в тысяча девятьсот двадцать седьмом. Две тысячи пятнадцать минус тысяча девятьсот двадцать семь Где мой калькулятор? (Достает из ящика стола счеты, на счетах считает.) Восемьдесят восемь Мне восемьдесят восемь лет?!
Ого, ничего себе! Да, не каждый человек доживает до восьмидесяти восьми
Склероз. Еще бы!
Майя. Но, с другой стороны, и не каждый доживший до восьмидесяти восьми человек Ну так кто вы такой? Не вижу, где записано, а я ничего не помню. Убейте меня! Потому что у меня склероз.
Из-под пледа вылезает Склероз мужчина средних лет в трусах и майке.
Склероз. Наконец-то вы вспомнили! И успокойтесь, Майя Аркадьевна, никто вас не собирается убивать. Да, я Склероз. И я у вас. Но я могу уйти. Хотите? Я могу одеться и уйти прямо сейчас, но вместо меня к вам может прийти Альцгеймер.
Майя. Не дай бог! Лучше склероз в руках, чем Альцгеймер в перспективе. Живите себе, если у меня вам так нравится. Но одеться вы можете? Все-таки склероз это болезнь интеллигентных людей.
Склероз. Я могу одеться. Только не надо путать народ. Болезнь интеллигентных людей это геморрой. А склероз это демократичная болезнь самых широких слоев населения. Так что цените меня. И вообще, я вам, Майя Аркадьевна, так скажу: если в восемьдесят восемь лет у вас только склероз и чуть выше нормы сахар это совсем неплохой диагноз! (Надевает штаны. Застегивает ремень.)
Майя. Другой бы спорил Но у вас и этого нет!
Склероз. Так мне и не восемьдесят восемь.
Майя. Это правда. Если вы мой склероз, то вам максимум лет сорок. Как раз тогда я забыла, что поставила варить сгущенку на торт и пошла покупать елочку. А потом весь Новый год я отскребала сгущенку со стены и потолка.
Склероз. Но все равно, Майя Аркадьевна, какие-то болезни в старости нужны. Мы же не бессмертны. Отчего-то же, милая моя, умирать надо.
Майя. Да. Я помню, у нас на пятом этаже жила старушка Таисия Карловна. Она жила одна. У нее никого из родных не было.
Однажды утром она встретила моего папу и сказала: «Все! С этим делом, Аркадий Львович, надо что-то решать!» «О чем это вы, Таисия Карловна?» спросил папа. «Да так», ответила она. А вечером она решила этот вопрос радикально выбросилась из окна, и все! Самая страшная болезнь в старости это одиночество.
Склероз. Ну, вам такое не грозит нас же все-таки двое. (Надевает футболку с надписью: «Хочешь быть счастливым? Спроси меня как».)
Майя (замечает надпись на футболке). Постойте, я надену очки! (Читает надпись.) «Хочешь быть счастливым? Спроси меня как». А это у вас зачем?
Склероз. Это я подрабатываю. Лечу депрессию склерозом. На вашу пенсию вдвоем не протянешь. Хотя с таким здоровьем, как у вас, вы бы могли еще пахать и пахать.
Майя. Я свое отпахала. И теперь государство мне платит пенсию.
Склероз. Какое государство такая и пенсия.
Майя. Ну, знаете, мне одной как-то хватало. А вообще пенсионер это человек, которому надоело работать, но не надоело жить!.. Кстати, а что ваше лечение склерозом действительно спасает от депрессии?
Склероз. Еще как! Один сеанс, и человек вообще забывает, что у него были хоть какие-то проблемы.
Звонит телефон. Майя снимает трубку.
Майя. Алло, я вас слушаю?.. По поводу сдачи квартиры?.. Какой квартиры?.. Нет, эта квартира не сдается И не продается. Потому что я в ней живу! (Кладет трубку.) Странно, чего они сюда звонят?
Склероз. А раньше звонили?
Майя. Я не помню. Убейте меня!
Склероз. Ну, за вашу двухкомнатную квартиру, в принципе, грохнуть могут легко. Но вы же ее завещали?
Майя. Давно. Своему племяннику, Саше.
Склероз. Саше так Саше, я не претендую. Я приготовлю завтрак. В чайнике вода кипяченая?
Майя. Кого вы спрашиваете?
Склероз. Действительно: кого я спрашиваю
Склероз выходит как бы в кухню. Майя Аркадьевна берет зеркало и смотрится.
Майя. Мама дорогая! На кого я похожа?! Надо причесаться. Что бы сказал Вениамин Ионович Есафов, если бы увидел, в кого я превратилась Стыд и срам! (Причесывается и поет.) «Отцвели уж давно хризантемы в саду, а любовь все (пытается вспомнить слова) а любовь все мг-м, м-м-м».
Склероз (громко подсказывает как бы из кухни). В моем сердце больном.
Майя. Нет, на сердце я как раз не жалуюсь. Если бы у меня так работала голова, как работает
Входит Склероз с подносом, на котором нехитрый завтрак: чай, творог в вазочке, хлеб. Ставит поднос на стол, выразительно глядя на Майю Аркадьевну
(Иронично.) Сердце. А вы что подумали?
Склероз. Я подумал, что бы вы без меня делали?! Ешьте. Майя. Как-то я жила раньше без вас и ничего. Работала. На ответственных должностях. На Камском целлюлозно-бумажном комбинате. А на работу меня принимал сам Есафов Вениамин Ионович.
Майя и Склероз завтракают.
Склероз. Это было в городе Краснокамске, в пятьдесят первом году.
Майя. Точно, откуда вы знаете?.. А потом Вениамин Ионович стал секретарем парткома комбината.
Склероз (иронично). Что вы говорите?!
Майя. Да! Его выбрали. И он принимал меня в партию. Золотой был человек Я вам про него еще не рассказывала?
Склероз. Майя Аркадьевна, какая вам разница? Рассказывайте, если хочется!
Майя. Я могу рассказывать о нем долго. А вы видели, как делают бумагу?
Склероз. Я?! Убейте меня.
Майя. Кого я спрашиваю, где вы могли видеть? А я видела. Тяжелая работа. Жара, влажность жуткая, но зрелище завораживающее. Я там работала старшим лаборантом в лаборатории анализа сульфитной целлюлозы. К нам многие приходили, потому что у нас был спирт.
Склероз. Майя Аркадьевна, вы пили спирт?
Майя. Представьте себе! У нас в лаборатории был спирт для протирки оптических приборов, и я тоже пила спирт! А начальником у меня был Есафов Вениамин Ионович. Я вам про него еще не рассказывала?..
Склероз. Он мне уже снится!
Майя. Убейте меня, я все равно не помню Зато Есафова помню, как вчера. Когда Вениамин Ионович заходил к нам в лабораторию, все женщины из нашей группы сырья начинали улыбаться. Будто им премию выписали. Золотой был человек. Однажды мы всем коллективом лаборатории анализа сульфитной целлюлозы поехали на поезде в Пермь, в оперный театр. За счет профсоюза. И Есафов с нами. Давали «Кармен». (Напевает.) «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая».
Склероз. Майя Аркадьевна, это «Риголетто»!
Майя. Что вы ко мне постоянно придираетесь?! Вы тоже консерваторию не заканчивали!.. В театре Есафов купил всем женщинам программки, потом в антракте, в театральном буфете по стакану крюшона, а когда возвращались, Вениамин Ионович уступил мне в поезде нижнюю полку. И, хоть был гораздо старше, сам полез на верхнюю. Мне было ужасно неловко. Я говорила: «Вениамин Ионович, ну что вы? Мне так неловко. Не стоит».