Наутро Пухов начинает узнавать родные места пока поезд не доезжает до города Похаринска, в котором Пухов родился. В городе голод, люди умирают от скудости и тифа. Пухов навещает Зворычного. Сын Зворычного умер, жена его, «женщина злая, скупая и до всего досужая», постоянно его пилит, поэтому Петр с головой уходит в работу в отряде особого назначения. Он член партии и секретарь ячейки мастерских. Пухов остается жить у него, помогает хозяйке колоть дрова. «На дворе дул такой же усердный ветер, что и в старое время. Никаких революционных событий для него, стервеца, не существовало. Но Пухов был уверен, что и ветер со временем укротят посредством науки и техники». Зворычный устраивает Пухова слесарем на гидравлический пресс. Пухов рассказывает старым знакомым, что с ним произошло. Те говорят:
« Ты бы теперь вождем стал, чего ж ты работаешь?
Вождей и так много, а паровозов нету! В дармоедах я состоять не буду! сознательно ответил Пухов.
Все равно, паровоз соберешь, а его из пушки расшибут! сомневался в полезности труда один слесарь.
Ну и пускай все ж таки упор снаряду будет! утверждал Пухов.
Лучше в землю пусть стреляют: земля мягче и дешевле! стоял на своем слесарь. Зачем же зря технический продукт портить?
А чтоб всему круговорот был! разъяснял Пухов несведущему. Паек берешь паровоз даешь, паровоз в расход бери другой паек и все сначала делай! А так бы харчам некуда деваться было!»
Скоро Пухов снимает самостоятельную квартиру, в свободное время ходит к Зворычному, врет про свои походы на Врангеля. «Ночью, бредя на покой, Пухов оглядывал город свежими глазами и думал: какая масса имущества! Будто город он видел в первый раз в жизни. Каждый новый день ему казался утром небывалым, и он разглядывал его, как умное и редкое изобретение. К вечеру же он уставал на работе, сердце его дурнело, и жизнь для него протухала». У Пухова, несмотря на то, что он продолжает читать пропаганду, зарождаются некоторые сомнения, он спорит со Зворычным об имуществе и собственности: «Было у хозяина, а теперь ничье!.. Буржуй ближе крови дом свой чувствовал, а мы что?» Зворычный возражает: «Буржуй потому и чувствовал, потому и жадно берег, что награбил: знал, что самому не сделать! А мы делаем и дома, и машины мы знаем, чего это стоит! Но мы не скупимся над имуществом другое сможем сделать».
В одну из ночей в городе перестрелка. Подходит вражеский бронепоезд. Отряд железнодорожников принимает бой. Все стреляют куда попало, Пухов с винтовкой лежит на земле, смотрит, как шрапнель вокруг сеет смерть и разрушения. «Эти куски вонзались в головы и в тела рабочих, и они, повернувшись с живота навзничь, замирали навсегда. Смерть действовала с таким спокойствием, что вера в научное воскресение мертвых, казалось, не имела ошибки. Тогда выходило, что люди умерли не навсегда, а лишь на долгое, глухое время. Пухову это надоело. Он не верил, что если умрешь, то жизнь возвратится с процентами. А если и чувствовал чтонибудь такое, то знал, что нынче надо победить как раз рабочим, потому что они делают паровозы и другие научные предметы, а буржуи их только изнашивают». Пухов придумывает столкнуть под уклон состав, чтобы он, разогнавшись, врезался в бронепоезд белых. Вместе с рабочим Афониным они выполняют задуманное. Рабочие бросаются на покореженный бронепоезд. «Но железнодорожников начал резать пулемет, заработавший с молчка. И каждый лег на рельсы, на путевой балласт или на ржавый болт, некогда оторвавшийся с поезда на ходу. Ни у кого не успела замереть кровь, разогнанная напряженным сердцем, и тело долго тлело теплотой после смерти. Жизнь была не умерщвлена, а оторвана, как сброс с горы.
У Афонина три пули защемились сердцем, но он лежал живым и сознающим. Он видел синий воздух и тонкий поток пуль в нем. За каждой пулей он мог следить отдельно с такой остротой и бдительностью он подразумевал совершающееся.
«Ведь я умираю мои все умерли давно!» подумал Афонин и пожелал отрезать себе голову от разрушенного пулями сердца для дальнейшего сознания.
Мир тихо, как синий корабль, отходил от глаз Афонина: отнялось небо, исчез бронепоезд, потух светлый воздух, остался только рельс у головы В побелевших открытых глазах Афонина ходили тени текущего грязного воздуха глаза, как куски прозрачной горной породы, отражали осиротевший одним человеком мир.
Рядом с Афониным успокоился Кваков, взмокнув кровью, как заржавленный».
С бронепоезда сходит белый офицер, Леонид Маевский. Он «молод и умен, до войны писал стихи и изучал историю религии Маевскому надоела война, он не верил в человеческое общество и его тянуло к библиотекам.
«Неужели они правы? спросил он себя и мертвых. Нет, никто не прав: человечеству осталось одно одиночество. Века мы мучаем друг друга, значит, надо разойтись и кончить историю». До конца своего последнего дня Маевский не понял, что гораздо легче кончить себя, чем историю».
Ночью подходит красный бронепоезд и расстреливает белых в упор. «Маевский застрелился в поезде, и отчаяние его было так велико, что он умер раньше своего выстрела».
Утром Пухов, пройдя по разоренному городу, решает, что война убыточна и ее пора кончать, о чем сообщает Зворычному. Однако Зворычный и многие другие рабочие обвиняют Пухова в гибели многих своих товарищей. Пухов говорит, что ночью на город нападали вовсе не белые, а какие-то шальные бандиты, которых не следовало бояться. На возражения Зворыкина, что у них были белые офицеры, Пухов говорит, что «они ж теперь везде шляются новую войну ищут! Что я их, не знаю, что ль? Это люди идейные, вроде коммунистов». Пухова ставят на работу прежнее место, но с условием, что он пройдет вечерние курсы политграмоты. «Пухов подписался, хотя не верил в организацию мысли. Он так и сказал на ячейке: человек сволочь, ты его хочешь от бывшего бога отучить, а он тебе Собор Революции построит!» «К Зворычному Пухов ходить совсем перестал: глупый человек, схватился за революцию, как за бога, аж слюни текут от усердия веры! А вся революция простота: перекрошил белых делай разнообразные вещи. А Зворычный мудрит: паровозное колесо согласовывал с Карлом Марксом, а сам сох от вечернего учения и комиссарства и забыл, как делается это колесо».
Ближе к весне Пухов пишет письмо Шарикову в Баку. В своем ответе Шариков приглашает Пухова вернуться. В Баку в этот период съезжается много рабочих разных специальностей, и всем находится дело. «Уволили Пухова охотно и быстро, тем более что он для рабочих смутный человек. Не враг, но какой-то ветер, дующий мимо паруса революции».
По пути в Баку Пухов наблюдает природу, но «виды природы Пухова не удивили: каждый год случается одно и то же, а чувство уже деревенеет от усталой старости и не видит остроты разнообразия. Как почтовый чиновник, он не принимал от природы писем в личные руки, а складывал их в темный ящик обросшего забвением сердца, который редко отворяют. А раньше вся природа была для него срочным известием».
Кадрами на нефтяном промысле заведует Шариков. Понаблюдав за его «бдительной» работой, Пухов высказывает ему свое мнение: « Где насос, где черпак вот и все дело!.. А ты тут целую подоплеку придумал!
А как же иначе, чудак? Промысел это, брат, надлежащее мероприятие, ответил Шариков не своей речью.
«И этот, должно, на курсах обтесался, подумал Пухов. Не своим умом живет: скоро все на свете организовывать начнет. Беда».
Шариков поставил Пухова машинистом на нефтяной двигатель перекачивать нефть из скважины в нефтехранилище. Для Пухова это было самое милое дело: день и ночь вращается машина умная как живая, неустанная и верная, как сердце. Среди работы Пухов выходил иногда из помещения и созерцал лихое южное солнце, сварившее когда-то нефть в недрах земли.
Вари так и дальше! сообщал вверх Пухов и слушал танцующую музыку своей напряженной машины.
Квартиры Пухов не имел, а спал на инструментальном ящике в машинном сарае. Шум машины ему совсем не мешал Все равно на душе было тепло от удобств душевного покоя не приобретешь; хорошие же мысли приходят не в уюте, а от пересечки с людьми и событиями». От потуг Шарикова записать его в коммунисты Пухов отговаривается тем, что он, Пухов, «природный дурак». В одно утро к нему вместе с рассветом возвращается ощущение радости и полноты бытия. «Нечаянное сочувствие к людям, одиноко работавшим против вещества всего мира, прояснялось в заросшей жизнью душе Пухова. Революция как раз лучшая судьба для людей, верней ничего не придумаешь Во второй раз после молодости Пухов снова увидел роскошь жизни и неистовство смелой природы, неимоверной в тишине и в действии. Пухов шел с удовольствием, чувствуя, как и давно, родственность всех тел к своему телу. Он постепенно догадывался о самом важном и мучительном Отчаянная природа перешла в людей и в смелость революции Душевная чужбина оставила Пухова на том месте, где он стоял, и он узнал теплоту родины, будто вернулся к детской матери от ненужной жены Свет и теплота утра напряглись над миром и постепенно превращались в силу человека».