5. Средневековый эпос европейских народов (напр., «Беовульф», «Песнь о Нибелунгах», «Старшая Эдда», цикл о Рыцарях Круглого Стола);
6. Авантюрно-приключенческая жанровая литература: вестерны, детективы, приключенческие романы и т. д.
Русская фантастика имела несколько иные истоки. В ней, как и во всей русской литературе XX века, ощущалось сильное влияние русской реалистическо-психологической школы XIX века. Кроме того, влияние имели:
1. Древнерусский жанр «хождений» (напр., «Хождение в землю Офирскую», «Хождение за три моря» А. Никитина);
2. Просветительские и демократические утопии XVIXVIII веков (помимо «Города солнца» Т. Кампанеллы, «Утопии» Т. Мора и других классических западных утопий, произведения А. Радищева («Путешествие из Петербурга в Москву»), А. Сумарокова («Сон «Счастливое общество»»); В. Одоевского («4338 год», «Город без имени»), Н. Чернышевского («Что делать?») и др.);
3. Литература, предвосхищающая изобретения и научные открытия будущего (кроме романов Ж. Верна, художественные произведения К. Циолковского, А. Беляева, А. Толстого («Гиперболоид инженера Гарина») и т. д.);
4. Социальные утопии первой трети XX века (напр., пьесы В. Маяковского («Клоп»), романы А. Толстого («Аэлита»), А. Богданова («Красная звезда») и др.), а также антиутопии того же периода (напр., романы Е. Замятина («Мы»), М. Булгакова («Собачье сердце») и др.).
Если западная литература в большой степени «пересаживала» обыкновенного земного авантюриста, конквистадора и просто искателя приключений (образ к тому времени уже прочно закрепленный в общественном сознании массовой литературой), выводя его из «земных объятий» на широкие просторы вселенной, то для русской фантастики была характерна в первую очередь ее большая склонность к созданию утопических картин будущего. Произведений, повествующих только об изобретениях и открытиях, было не слишком много (напр., К. Циолковский и некоторые другие). Социальные последствия научных открытий, их значение для общества и человека занимали русских фантастов в гораздо большей степени, чем авантюрно-приключенческая сторона. Если западная фантастика, изначально испытывая сильнейшее влияние массовой литературы, в лучших своих проявлениях поднималась до уровня социальных и философских обобщений (напр., рассказы Р. Брэдбери, романы К. Саймака), то в русской фантастике мотив философско-социальных исканий был силен с самого начала, хотя долгое время и находился под сильнейшим идеологическим давлением (напр., романы А. Толстого, А. Беляева, И. Ефремова, А. Казанцева и др.). Тем не менее, жанр постепенно и подспудно избавлялся от идеологических пут, достигнув вершин своего развития в творчестве А. и Б. Стругацких. По своей философско-этической глубине романы Стругацких перерастают рамки жанра научной фантастики, превращаясь в своего рода романы-исследования человеческой природы, основанные на построении историко-культурной перспективы, направленной в будущее.
Огромное влияние на русскую литературу последней трети XX века имела публикация «фантастического» романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита», положившая начало целому направлению, которое некоторыми исследователями было названо «фантастическим реализмом» (термин Достоевского) и выводилось из традиций Гоголя (который оказал на творчество Булгакова огромное влияние). В этом направлении позже работали такие авторы, как В. Орлов (романы «Альтист Данилов», «Аптекарь»), А. Ким («Белка») и некоторые другие. Элементы фантастики стали вводиться в ткань произведений и представителями других направлений (в частности, постмодернистами С. Соколов, В. Пьецух, В. Пелевин, В. Сорокин).
Последнее десятилетие XX века для русской литературы характеризуется, тем, что:
1. Культура в целом и, в частности, литература, испытывают сильнейшее западное влияние и того, что получило название «общество потребления», появляется и обретает вполне «западные» формы жанровая (массовая) литература;
2. Постмодернистские течения продолжают свою деятельность, все более погружаясь в стихию формотворчества, но вместе с тем постепенно начиная утрачивать свою социальную актуальность и перетекая в разряд предметов потребления (что вполне согласуется с аналогичными процессами, происходящими на Западе с беспредметным искусством и постмодернистской литературой);
3. Литература все больше начинает тяготеть к слиянию с другими видами искусства, образуя синтетические формы (театрально-музыкальные шоу, кино, перфоменсы, литературно-философские эссе и т. п.);
4. Лирика все больше замыкается на внутреннем мире личности, абстрагируясь от решения социальных задач, сближаясь с тем, что получило название «потока сознания», и занимаясь частным поиском поэтических форм (см. выше).
Русская литература рубежа XIX и XX веков. Традиции русской реалистической школы XIX века, «русское зарубежье», сохранение и развитие традиций в эмиграции
На рубеже веков русская литература разделилась на два больших потока. Несмотря на разнородность составлявших их писателей и поэтов, кардинальное различие стилей и поэтических программ, основным, что их отличало, было отношение к происходящей смене эпох, изменению уклада жизни и ценностных ориентиров. То, что жизнь меняется, было очевидно для всех. Также было очевидно и то, что вслед за этим должна будет измениться философско-этическая система. Первый поток составляли писатели, которые были по большей части традиционалистами: они продолжали традиции русской реалистической школы XIX века. Несмотря на понимание того, что «вишневый сад» неизбежно будет вырублен и на смену благостному XIX веку с его дворянскими гнездами, балами, обломовскими мечтаниями и метаниями «лишних людей» неизбежно придет век XX, совсем не похожий на своего предшественника, традиционалисты свои взоры по большей части обращали в прошлое и, как правило, настороженно (а то и враждебно) относились к новому веку, веку, в котором предметом и адресатом искусства становился уже не человек, не личность в собственном смысле этого слова, но людская масса. Они инстинктивно чувствовали в новых веяниях не только смену эстетики и жизненного уклада, но угрозу самому духу «личностного сознания», то, что еще Ницше назвал процессом «расчеловечивания человека». Отстаивание права личности на индивидуальное бытие, на суверенитет ее внутреннего мира перед угрозой со стороны «идеологии», «массовых манипуляций», давления со стороны государства и социальных групп становится для таких писателей одним из главных идейных стержней творчества. В окружающем мире все больше начинало господствовать «сознание масс», поэтому не случайно, что у многих писателей подобного склада постепенно происходило дистанцирование по отношению к чуждой действительности. Это ярчайшим образом отражалось в их творчестве. Например, они часто обращались к автобиографической прозе (И. Бунин), к описанию исчезающих традиций, на которых покоился уклад «прошлой» жизни (И. Шмелев), к публицистике. В этом отношении не случайно то, что подавляющее большинство «традиционалистов» не приняло революцию. Причем не только революцию «большевистскую», но и саму идею революции как коренного изменения жизни. Несмотря на то, что на определенных этапах революционные идеи находили отклик в душе некоторых писателей-«традиционалистов», касались они в основном общей «гуманизации» общественной жизни, демократизации политических институтов и т. п. Октябрьский же переворот был для большинства из них лишь пришествием того самого «грядущего хама», о котором в свое время говорил Д. Мережковский, торжеством бесовщины в национальном сознании (см., напр., «Окаянные дни» Бунина), они не могли, а подчас не хотели видеть тех закономерностей, которые привели к настоящему положению вещей (впрочем, нельзя не признать, что при этом были и серьезные попытки осмыслить историю и вписать современность в ее контекст, напр., труды Н. Бердяева). Торжествующей массе нужны были глашатаи ее интересов, защитники же суверенитета и самоценности отдельно взятой личности неизбежно оказывались в оппозиции, а вследствие этого вытеснялись из страны (напр., неоднократная высылка из страны по личному указанию Ленина большого количества оппозиционно настроенных «интеллектуалов»). Это в основном касалось деятелей науки, литературы и искусства, основная же масса «обычных» эмигрантов покидала родину по экономическим причинам: разруха, голод, ужасы гражданской войны и красного террора. Значительную часть эмиграции составляли бывшие белогвардейцы.
Примечательно, что практически всеми деятелями культуры и литературы происходящая в стране перестройка жизни рассматривалась именно как вселенский процесс, коренная ломка всех устоев, своего рода «апокалипсис», конец старых и начало новых времен. Те, кто принадлежал ко второму большому потоку (их условно можно было бы назвать «новаторы»), также остро ощущали это. Важнейшее их отличие от «традиционалистов» состояло в противоположном отношении к происходящим переменам. Они не только чувствовали приближение крушения старого мира и приветствовали его (напр., А. Блок, В. Брюсов), но и предлагали свои «проекты» того, что должно прийти ему на смену (подробнее об этом в разделе, посвещенном литературным течениям начала века).