К Скоблину домой прибыл офицер-ровсовец, которому, однако, ничего не сообщили о содержании записки. Было уже около часу ночи, и супруги легли спать. Разбуженный порученцем, Скоблин спокойно выслушал сообщение об исчезновении Миллера, оделся и вместе с офицером выехал на такси на улицу Колизе. Он бодро зашел в кабинет председателя РОВСа, где находились Кусонский и Кедров. Офицер-порученец и жена Кедрова остались в прихожей.
Кусонский и Кедров буквально засыпали вопросами Скоблина. Поскольку он и не подозревал о существовании разоблачающей записки, то уверенно отвечал, что не видел генерала Миллера после воскресенья. Когда же ему показали записку, он сразу побледнел, потерял контроль над собой, однако затем вновь преобразился и продолжал утверждать, что не видел Миллера и что в 12.30 он вместе с женой был на Ленче в Русском ресторане, о чем могут сообщить свидетели. В конце концов адмирал Кедров предложил всем вместе поехать в полицию.
Перед уходом Кусонский и Кедров немного задержались, чтобы забрать бумаги. Скоблин извлек максимум возможности из этой маленькой задержки. Он покинул помещение в сопровождении жены Кедрова с офицером (который все еще ничего не знал о записке Миллера) и первым попал на лестницу. Когда же Кусонский и Кедров вышли, Скоблин исчез. Его следов не было ни на лестнице, ни на улице
Ночью генерала Скоблина видели в двух разных местах. Около четырех часов утра он вошел в гараж на углу бульвара Пресбург и Порт де Тэн, где служил муж его сестры. Зятя не было, и Скоблин ушел. Сторож гаража, с которым он говорил, позднее показал, что генерал был бледен и растрепан. Через 15 минут в Нюлли он разбудил бывшего офицера-корниловца, жадно выпил стакан воды и занял 200 франков, сказав, что потерял бумажник. Скоблин ушел, пообещав вернуть деньги на следующий день, но больше его никто никогда не видел
Французские власти перекрыли железнодорожные станции, морские порты, пограничные пункты, широко распространяли фотографии Скоблина. Все делалось правильно, но уже было поздно. По показаниям многочисленных свидетелей следствию удалось, однако, реконструировать точную картину и хронологию печальных событий. В общих чертах все было похоже на дело Кутепова.
Следствие установило, что встреча Скоблина и Миллера произошла недалеко от места, где советское посольство владело и арендовало несколько домов для своих сотрудников и служащих различных советских организаций. Внутри квартала на углу улиц Жасмин и Раффе находилось здание школы для детей сотрудников посольства. Школа оказалась запертой были каникулы.
Из окна ближайшего дома свидетель, знавший Миллера и Скоблина, видел их обоих, стоявших у входа в пустующее школьное здание. Скоблин жестом руки пригласил Миллера войти. Третий человек, крепко сложенный, также стоял с ними, но спиной к свидетелю. Было это примерно в 12.50. Через 10 минут серый закрытый грузовик «форд» припарковался перед советской школой.
Этот же «форд» с дипломатическим номером прибыл в Гавр около четырех часов дня и остановился у дока, рядом с советским торговым судном «Мария Ульянова». Машина была в пыли, и ветровое стекло запачкано остатками насекомых, что случается при быстрой езде. В будний день 203 километра между Парижем и Гавром можно легко преодолеть за три часа. Массивный деревянный ящик приблизительно 6 футов длиной и 2 3 шириной был вытащен из грузовика с помощью четырех советских матросов и осторожно перенесен на трап судна. Вскоре «Мария Ульянова» снялась с якоря и ушла в открытое море, не известив предварительно администрацию порта и не завершив отгрузку товара, заказанного фирмой в Бордо.
Портовый инспектор, посещавший «Марию Ульянову» по делам службы, показал полиции, что в ходе его разговора с капитаном какой-то человек быстро вошел в каюту и сказал что-то ему по-русски.
После этого капитан закончил беседу, заявив, что получил радиограмму о немедленном возвращении в Ленинград. Инспектор, однако, знал, что подобные приказания обычно адресуются не прямо капитану, а агенту морской торговой компании. Как только он покинул пароход, он заметил грузовой «форд» и увидел большой деревянный ящик, втаскиваемый на борт. Проверка дипломатического номера установила, что грузовик был приобретен советским посольством за месяц до исчезновения генерала Миллера.
На следующий день после похищения министр национальной обороны Франции Эдуард Даладье пригласил к себе советского посла. Он настаивал на немедленном возвращении «Марии Ульяновой» во французские воды. Посол, однако, получил поддержку других членов французского кабинета, которые опасались ухудшения советско-французских отношений и усиления в этой связи позиций Германии. Им удалось убедить Даладье изменить свое первоначальное решение.
На следующий день после похищения министр национальной обороны Франции Эдуард Даладье пригласил к себе советского посла. Он настаивал на немедленном возвращении «Марии Ульяновой» во французские воды. Посол, однако, получил поддержку других членов французского кабинета, которые опасались ухудшения советско-французских отношений и усиления в этой связи позиций Германии. Им удалось убедить Даладье изменить свое первоначальное решение.
В результате по политическим мотивам официальная версия следствия обошла роль Скоблина как прямого организатора похищения. Тщательное изучение дня преступления, по опросам множества свидетелей, обнаружило необъяснимый провал в полтора часа, как раз совпадающий со временем свидания Миллера и Скоблина. Таким образом Скоблин был изобличен. Обыск в его доме выявил соучастие Плевицкой в преступлении. В ее Библии содержался код для шифрованной корреспонденции, использовавшийся супругами.
Финал
Следствие по делу Плевицкой длилось 14 с половиной месяцев. Суд состоялся в декабре 1938 года, защитником ее выступал известный в прошлом политик эсер М. Филоненко. В качестве свидетеля выступал и А. Деникин, который, кстати, в день исчезновения Миллера сам чуть не был похищен.
По сообщению жены и дочери Деникина Скоблин трижды настойчиво предлагал ему ехать в Бельгию на своей машине для продолжения праздничных торжеств Корниловского полка, причем в машине сидели двое неизвестных. Деникин отказался, но не из-за каких-то подозрений, а лишь в силу давней неприязни к Скоблину.
Плевицкая на суде отказывалась от всех обвинений, но была изобличена и приговорена к двадцати годам заключения. Она умерла через несколько лет в тюрьме.
Во время гитлеровской оккупации Парижа гестаповцы произвели обыск в помещении РОВСа, в результате которого обнаружились сенсационные факты. Известный в эмигрантских кругах Николай Сергеевич Третьяков, родственник основателя картинной галереи, владел тремя квартирами в доме N 29 по улице Колизе.
Одну из них он сдал своему собственному союзу Союзу торговли и промышленности, объединявшему тех, кто не потерял надежду на возвращение конфискованных на родине капиталов. Вторая квартира была сдана РОВСу, а третью, этажом выше, занимал сам Третьяков.
Гестаповцы нашли открытое подслушивающее устройство в помещении Торгпрома и РОВСа, причем микрофон был связан с квартирой Третьякова! В прошлом преуспевающий купец, он, оказывается, был советским агентом на протяжении нескольких лет. Третьяков, конечно же, был арестован и депортирован в Германию, где следы его и затерялись.
Однако результаты обыска заставляют предположить, что, когда Скоблин выходил из квартиры РОВСа, он поднялся этажом выше в квартиру другого советского агента и выжидал там, пока проход не освободился. Конечно, не случайно и то, что Плевицкая во время суда убеждала Филоненко взять деньги у Третьякова. «Он обязан дать мне денег, писала она своему адвокату из тюрьмы. Деньги можно достать с помощью Третьякова».
А как же Скоблин? Прошел слух, что ему удалось попасть в Испанию и воевать против Франко, а затем советские агенты прикончили его, поскольку он слишком много знал и был, в лучшем случае, потенциальным шантажистом.
Впрочем, Скоблин был связан не только с советской разведкой. Именно он, по сведениям двух Вальтеров, нациста Шелленберга и чекиста-невозвращенца Кривицкого, передал в СД «сведения», компрометирующие М. Тухачевского и других военачальников Красной Армии, причем так и не известно, был ли он инициатором или рядовым исполнителем этой провокационной акции.
Вот, пожалуй, и все о двух похожих друг на друга похищениях русских генералов.
Можно, конечно, считать, что это были сокрушительные удары по антисоветским силам на Западе, по врагам мирового пролетариата, на что и направлялась деятельность советских разведчиков. Да, несомненно, Кутепов и Миллер являлись врагами Страны Советов и, видимо, должны были предстать перед справедливым (?) судом Отечества. Но ведь, по совести говоря, не Сталину и Ворошилову, Ежову и Мехлису, Молотову и Шкирятову их судить! А именно эти люди узурпировали себе право распоряжаться жизнями людей в своей стране, Европе, любой точке земного шара. И тотальный террор внутри страны логически дополнялся индивидуальным террором за границей.
Парижские похищения генералов ухудшили отношение мирового общественного мнения к СССР, к советской политической системе, все чаще называемой террористической. А это, в свою очередь, никак не могло способствовать консолидации антифашистских сил, укрепляло растущее недоверие к Советскому Союзу. А до второй мировой войны было уже недалеко