Лежнев предлагает выпить по случаю помолвки Волынцева и Натальи и провозглашает тост за Рудина, так как благодарен ему за то, что они «все стали невыносимо рассудительны, равнодушны и вялы заснули,.. застыли», а он их расшевелил. «Я упрекал его в холодности и был неправ Холодность эта у него в крови, а не в голове. Он не актер, как я называл его, не надувало, не плут; он живет на чужой счет не как проныра, а как ребенок Он не сделает сам ничего именно потому, что в нем натуры, крови нет; но кто вправе сказать, что он не принесет, не принес уже пользы? что его слова не заронили много добрых семян в молодые души, которым природа не отказала, как ему, в силе деятельности, в умении исполнять собственные замыслы?..» Он пьет за здоровье Рудина и прибавляет, что Пигасов, который ругает Рудина, во сто крат хуже его, так как когда служил, брал взятки («Да еще как!»), за что и был вынужден уйти в отставку.
Далее следует описание, как Рудин в это время путешествует где-то на перекладных, в старом изношенном платье, пытается получить на станции лошадей, но, услышав, что в эту сторону лошадей нет, отправляется в Тамбов, куда они есть, так как ему совершенно все равно, куда ехать.
Проходит еще несколько лет. Лежнев по делам рекрутского набора приезжает из деревни в город. Там в гостинице он случайно сталкивается с Рудиным. Теперь Рудин «человек высокого роста, почти совсем седой и сгорбленный». Лежнев зовет его с собой обедать. За обедом Рудин рассказывает все, что с ним случилось за эти годы. По словам Рудина, он все это время «душой скитался» и «в ком и в чем я не разочаровался!». Вначале он в Москве сошелся с каким-то очень богатым и странным человеком, в котором была всепоглощающая страсть к науке, хотя, по словам Рудина, «шла она к нему, как к корове седло». «Я, брат, не встречал бездарнее и бедней его природы». Рудин тем не менее поселился у него в имении. «Планы, брат, у меня были громадные: я мечтал о разных усовершенствованиях, нововведениях Я навез с собою агрономических книг правда, я до конца не прочел ни одной ну, и приступил к делу Так я вот и бился два года. Дело продвигалось плохо, несмотря на все мои хлопоты. Начал я уставать, приятель мой надоедал мне, я стал язвить его, он давил меня, словно перина; недоверчивость его перешла в глухое раздражение, неприязненное чувство охватывало нас обоих, мы уже не могли говорить ни о чем; он изподтишка, но беспрестанно старался доказать мне, что не подчиняется моему влиянию Я заметил наконец, что состою у господина помещика в качестве приживальщика по части умственных упражнений». В один прекрасный день Рудин становится свидетелем отвратительной сцены, характеризующей его приятеля далеко не с лучшей стороны, он собирается и уезжает. Помыкавшись по разным местам, Рудин попал в секретари к «благонамеренному сановному лицу», потом решил сделаться «деловым человеком, практическим». Лежнев смеется и удивляется, как Рудин, с его умом, не смог понять, что не его дело быть практическим человеком. Рудин объясняет, что в ту пору встретился с человеком, «удивительно ученым» «проекты самые смелые, самые неожиданные так и кипели у него на уме. Мы соединились с ним и решились употребить свои силы на общеполезное дело». Приятель Рудина был беднее его, но несмотря на это они решили реку в какой-то губернии сделать судоходной. Лежнев хохочет. По словам Рудина, «начало исполнения было. Мы наняли работников ну, и приступили». Правда, тут же возникли препятствия: владельцы мельниц не могли их понять, без машины они с водой не могли справиться, а на машину не хватило денег. Рудин с приятелем бились, писали письма и циркуляры, пока Рудин на этом «не добил свой последний грош». Он уехал, а его приятель (по фамилии Куробеев) сделался в Сибири золотопромышленником. Рудин верит в то, что его приятель рано или поздно составит себе состояние. После неудачи на «практическом» поприще Рудин решает, чтобы его ум и способности не пропали совсем без следа, учить подрастающее поколение. Он сделался учителем русской словесности, три дня потратил на составление вступительной речи, которая, по его словам, понравилась слушателям, хотя инспектор заметил: «Хорошо-с, только высоко немножко, темновато, да и о самом предмете мало сказано». Две первых лекции Рудин приносит написанными, а потом принимается «импровизировать». «Я читал гимназистам, как и студентам не всегда читают; слушатели мои выносили мало из моих лекций факты я сам знал плохо», признается он. Он ставил всем высшие баллы и к нему, по его словам, ходили толпами. Тут против него началась «интрига», которую затеял учитель математики, сравнивавший его лекции с фейерверком и периодически ловивший его на элементарном незнании предмета. По словам Рудина, он (Рудин) хотел коренных изменений в гимназии, которые надеялся провести через директора, чья жена попала под влияние Рудина. Но директора «настраивают» против него, Рудин берется что-то доказывать, выходит сцена, и он вынужден уйти в отставку. Рудин спрашивает Лежнева, почему с ним все так происходит, неужели он ни на что не годен, горюет, что всю свою жизнь растратил на слова, а дел не было. Лежнев возражает, что и доброе слово тоже дело. Затем добавляет, что Рудин вызывает в нем уважение, потому что не стал жить приживальщиком у богатого друга, в гимназии не стал подлаживаться под начальство и всякий раз жертвовал своими личными выгодами, не пускал корней в недобрую почву, какой бы она жирной ни была. Лежнев говорит, что в Рудине горит огонь любви к истине, которым он зажег многих, с кем встречался на жизненном пути. Рудин отправляется в свою деревню («там что-то такое осталось»), напоследок приятели желают друг другу добра и поют гимн студентов.
26 июня 1848 года, в Париже, когда уже восстание «национальных мастерских» было почти подавлено («Парижская коммуна»), батальон линейного войска брал баррикаду, с которой отходили повстанцы. Внезапно на баррикаде появляется высокий человек в старом сюртуке, подпоясанный красным шарфом, и соломенной шляпой на седых растрепанных волосах. «В одной руке он держал красное знамя, в другой кривую и тупую саблю и кричал что-то напряженным, тонким голосом, карабкаясь кверху и помахивая и знаменем и саблей» Один из стрелков прицеливается и стреляет. Пуля попадает человеку в сердце, он «выронил знамя и, как мешок, повалился лицом вниз». Один из убегавших говорит другому, что «поляка» убили. Этим «поляком» был Дмитрий Рудин.
Идейно-художественное своеобразие
Н. А. Добролюбов, из ст. «Что такое обломовщина?»
Говоря об обломовщине, как о социальном явлении, Добролюбов относит к «обломовцам» весь тип так называемых «лишних людей» от Онегина до Рудина.
«История о том, как лежит и спит добряк-ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадною строгостью и правильностью, в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это обломовщина; оно служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо более общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени. Обломов есть лицо не совсем новое в нашей литературе; но прежде оно не выставлялось перед нами так просто и естественно, как в романе Гончарова. Чтобы не заходить слишком далеко в старину, скажем, что родовые черты обломовского типа мы находим еще в Онегине и затем несколько раз встречаем их повторение в лучших наших литературных произведениях. Дело в том, что это коренной, народный наш тип, от которого не мог отделаться ни один из наших серьезных художников».
«Давно уже замечено, что все герои замечательнейших русских повестей и романов страдают оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, в чем представляют разительное сходство с Обломовым. В самом деле раскройте, например, «Онегина», «Героя нашего времени», «Кто виноват?», «Рудина», или «Лишнего человека», или «Гамлета Щигровского уезда», в каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с чертами Обломова»
«На этом же поприще подвизался и Рудин, который любил читать избранным «первые страницы предполагаемых статей и сочинений своих» Печорин только смотрел свысока на «поставщиков повестей и сочинителей мещанских драм»; впрочем, и он писал свои записки Онегин, думая присвоить себе ум чужой, начал с того, что
Отрядом книг уставил полку
и принялся читать. Но толку не вышло никакого: чтение скоро ему надоело, и
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой
Рудин тоже признается Лежневу, что накупил он себе каких-то агрономических книг, но ни одной до конца не прочел; сделался учителем, да нашел, что фактов знал маловато, и даже на одном памятнике XVI столетия был сбит учителем математики. И у него, как у Обломова, принимались легко только общие идеи, а «подробности, сметы и цифры» постоянно оставались в стороне».
«Все наши герои, кроме Онегина и Печорина, служат, и для всех их служба ненужное и не имеющее смысла бремя; и все они оканчивают благородной и ранней отставкой Рудин поссорился с директором гимназии, где был учителем»
«Отношения к людям и в особенности к женщинам тоже имеют у всех обломовцев некоторые общие черты. Людей они вообще презирают, с их мелким трудом, с их узкими понятиями и близорукими стремлениями Рудин наивно воображает себя гением, которого не в состоянии никто понять. Печорин, уж разумеется, всех топчет ногами»
«В отношении к женщинам все обломовцы ведут себя одинаково постыдным образом. Они вовсе не умеют любить и не знают, чего искать в любви, точно так же как и вообще в жизни Рудин совершенно растерялся, когда Наталья хотела от него добиться чего-нибудь решительного. Он ничего более не сумел, как только посоветовать ей «покориться». На другой день он остроумно объяснил ей в письме что «ему было не в привычку» иметь дело с такими женщинами, как она».