А старейшины, тогда как? уточнил Степан.
Старейшины и шаманы готовые люди. На обрядах бывают и многое видят. Защита у них сильная. С ними вряд ли чего случится. Так что, Степа, слушай, чего тебе говорят, и делай, а в подробности не лезь. Народ эти вещи давно заметил, народу можно доверять.
Батя, тогда скажи: почему не справедливо получается? Духи ведь неугодных забирают, тех, кто мерзкое делает, не удержался Степан.
Так и есть.
Но, как же Никифор? У него ведь все по-другому было, возразил сын.
У него по-другому, да. Лучших людей тоже забирают. Только в другое место, туда, где они нужнее, ответил Милхай. Он снова прервал разговор. Посмотрел наверх, где сияло солнце, и где проплывали облака. Подумал о чем-то своем.
Когда Никифора Аполлоновича хоронили, много народу понаехало. Из округа были люди, из области. Даже из Москвы прилетел земляк, из министерства.
Хорошие слова говорили, добром поминаниями Никифора Аполлоновича. Председатель, наш, не удержался, заплакал, да и не один он плакал.
Остался Никифор, в памяти у людей, добродушным и улыбчивым. Для него, дело сельское, было на первом месте, а понятие Родина было не пустым звуком.
Похоронили, его, рядом с отцом и дедом, на общем деревенском кладбище.
Разного я повидал к тому времени. Видал, как старики уходили. Как зрелые люди в самом рассвете, и как совсем молодые. Но когда он ушел, будто все поменялось. Жизнь моя стала пустой и бессмысленной. Ходил я, как будто чумной, будто землю из-под меня выбили.
Менять свою судьбу
Сильно я горевал, будто он Никифор, родственником мне был близким. Заболел я, после его похорон, и слег на целую неделю. Температура под сорок, кости выламывало, и есть не ничего мог, только воду одну пил. Душа, моя, не на месте была.
Всё слетело, как пыль с сапог. По-другому начал смотреть на людей, ценить начал то, что есть, к старикам стал прислушиваться.
А пока болел, жизнь свою передумал, слова Никифора вспомнил. Оценил я его слова.
На работу вышел уже другим человеком. Несколько лет еще проработал, после того события.
Батя, а как шаманили в твоей молодости? перевел разговор Степан.
В ранешние годы шаманить совсем запрещали. Даже преследовали за это. Но, в мою бытность, к такому делу спокойно относились. Не то, что само собой разумеется, но глаза закрывали на это. Народ шаманил спокон веку, и будет шаманить, как ты его не переделывай, сказал Милхай. А чего переделывать? Все равно бесполезно.
А ты как начал шаманить? спросил Степан. Он посмотрел на отца и замялся. Понял, что трудно ему ответить.
Милхай не сразу ответил. Помолчал с минуту, другую.
Батя? тронул за плечо Степан.
Ась? встрепенулся тот.
Я говорю как шаманить ты начал?
Шаманить, повторил Милхай и уставился в одну точку.
Случилось, у нас, что все мужики уходить стали, неожиданно начал он. Один за другим, все в течение года Кто-то от старости своей ушел. Другие, что помоложе, те раньше срока.
Старики тогда, о нашем Роде заговорили: сказали за предков наших. Объяснять начали, почему все происходит.
Я тогда заболел, как назло: бредил по ночам, духов стал видеть. Самым старшим в Роду оказался. Остальные, кто был постарше меня, все ушли.
Старики мне сказали, что весь Род наш, на мне сошелся. По этой причине и заболел я, и чуть не помер тогда.
Подготовили меня. Хоть я и сопротивлялся, хотел и не принимать ответственность, но потом согласился.
Деды деревенские проводника нашли, чего нужно купили, что положено приготовили. Потом собрали народ из деревни и провели обряд. Посвятили меня в шаманы, представили предкам, как положено. А после, я сам стал шаманить. За всех наших, перед Богом, грехи отмаливать. И вот что я понял тогда, Степа, он посмотрел на сына.
Чего, недоуменно спросил тот.
Лучше самому судьбу менять, иначе она тебя поменяет и весь твой Род.
А я, пока жив, буду делать, то, что положено. Вам детям и внукам, дорогу открывать, помогать тем, кто помощи попросит. А не станет меня, тогда знай, что может случиться, и будь готов к этому. В деревне всегда есть старейшины: бабушки и дедушки, которые помнят и понимают, что с человеком происходит. Они и проводника найдут, и, то что нужно для обряда, все сделают.
Степан нахмурился и помрачнел этих от отцовских рассказов. Сидел весь хмурый и задумчивый, то и дело потирал свой лоб.
Да не дрейфь, ты, стукнул по плечу Милхай.
Может и не случиться этого. Знал бы я наперед сказал бы. Но я не знаю. Да и неправильно это, в книгу раньше срока заглядывать. Хотя готовым нужно быть ко всему
Рассказ отца стал неприятным откровением для Степана. Удивленный, и даже шокированный, от всего услышанного, он не сразу пришел в себя.
* * *
Много вопросов было в тот день. И один, из них, был такой:
Батя, скажи: вот у нас капать положено на святых местах, сигаретку и спичку ложить, и монету еще. А как у других, есть что-то подобное?
Ну, где-то оно и есть, а где-то и нет. Одно могу сказать. Если ты оказался в чужих местах, тогда спроси у старейшин местных, присмотрись, как они поступают. Чужие традиции нужно уважать, где ты бы ни был.
А если чего-то делают люди перед дорогой, тем более, если просят тебя что-то сделать, тогда сделай, не пренебрегай. Не принимай это за оскорбление.
Батя, а почему по-разному то у всех? спросил Степан.
Потому, что мы разные, в разных местах живем, и разным Духам поклоняемся. Обряды разные у нас и обычаи. Законы свои, понимаешь: там где тепло одно, а где холодно другое.
Однако за всеми различиями, есть у людей и другая сторона.
Какая? спросил Степан.
Мы под одним Богом ходим, куда бы ни пошли, и куда бы ни поехали. Он всех нас принимает и всех любит.
Слушал Степан отца, но думал, почему-то, о своем. Переваривал его слова.
То, что тебе говорю делай, продолжил Милхай. За собой следи, и за своей семьей. Детям твоим: Коле с Катей сейчас особая поддержка нужна. Вот и поддерживай их, и помогай. Мы, с мамой, не вечные, когда-то и вам с Оюной главными становиться. Так, что, Степа, сына своего сам воспитай, а жена твоя за дочкой присмотрит.
Ну, да, нехотя согласился тот.
Не ругайся на Колю сильно. Он мужик, только маленький, свою жизнь проживает, и свои ошибки делает.
Так, а если не слушается?
А ты сам себя вспомни. Много ты нас слушал, когда маленький был? А подростком когда? глянул Шаман на Степана. Тот потупил свой взгляд, припомнилась, пара моментов из юности.
Ну, то-то же. С сыном можно строжиться, и наказывать можно. Но только не сильно. Нельзя в нем стержень мужской поломать. Ты взрослый, а Коля твой маленький. Он тебе никакого отпора не даст, и защититься от тебя не сможет. Вот потому и старайся по-хорошему, объясняй, ему, чего хочешь.
Ну, так я по-хорошему, только не всегда получается. Не слушается, он, вот и ругаюсь. Не могу смотреть, когда беспорядок, а он бездельничает.
Беспорядок, ладно, ты такую вещь пойми: когда-то сам будешь старым, а Коля, к тому времени, силу наберет. Воспитай его так, чтобы он тебя взрослым слушался. Одного твоего слова. Уважения его заслужи, делами своими и своей работой. Вот тогда и будет порядок. А если беда, какая случится или заболеешь ты, так он сразу придет и поможет.
Поговорили, Милхай со Степаном, вопросы свои обсудили, и разошлись, каждый по своим делам.
А Жизнь деревенская рядушком посидела, послушала Шамана с сном, и потекла дальше, своим неспешным чередом. День уже клонился к закату. Тучки на небе нахмурились, обещались к ночи пролиться дождем.
Наступила ночь. Тихо вокруг: ни души, ни собачьего лая, только сверчки поют. Постояла ночь, небом своим покручинилась, да так и не пролилась дождем. А на утро ветер прилетел, и все тучи разметал.
Солнце поднялось из-за дальнего горизонта: новый день наступал в деревне, новое время и новые события
Глава 2. Народ кочевой, северный
Шел народ кочевой по своей земле,
Шел лесами густыми, зелеными,
Вдоль широких и чистых рек,
Где-то вброд проходил, на другую сторону.
Где-то шел полями и степью широкой.
Когда горы вставали на его пути,
Поднимался он в горы без сомнений и страха.
Там Создатель народ свой испытывал,
Ветром сильным его задувал,
И дождем проливным его поливал,
Бурями крутил и вихрями,
Туманами прятал тропы, снегом их засыпал.
Все равно шел народ по своим дорогам.
Сквозь крутые пики, сквозь холодные ледники,
С благодарностью шел, он, к Создателю,
За путь тот нелегкий, и за все его испытания.
Спускался когда, он, с высоких гор,
С ледников холодных и пиков крутых,
В долине предгорной продолжал свой путь.
Летом шел и зимой, осенью и весной.
Легкий народ кочевой, как ветер,
Светлый, как солнце небесное,
Крепкий как зимний мороз,
Суровый и стойкий как северный край.
Был в том народе старейшина,
У костра, на привале, учил молодых:
«Все на этой земле повторяется,
Что было раньше, повторится и с нами,
Что будет после повторится с другими людьми».
Много лучших сынов родила Природа,
Многих носила она по своей земле,
Жизнью учила, их, крепко воспитывала,
Многих из них проводила в Вечность.
Время пройдет, и вода утечет из рек,
Но ничего на земле не измениться.
Все те же леса густые и поля вокруг,
Та же степь широкая и высокие горы.
Пока жив наш народ посреди земли,
Будет жить и Природа среди своих сыновей,
Пока живы в ней Небеса,
Будет солнце яркое их освещать,
Новый народ будет шагать по земле,
Светлый народ, как солнце небесное,
Крепкий и сильный как зимний мороз,
Суровый и стойкий как северный край.
Будет привал, у него, и костер в новом месте,
Скажет тогда старейшина нового рода:
«Все на нашей земле повторяется,
Что было раньше, повторится и с нами,
Что будет после повторится с другими людьми».
Жил был северный народ. Кочевал он много, перебирался на оленьих упряжках с утра и до позднего вечера. Недолго стояли стойбища на одном месте. Пока олени пасутся, пока траву с веточками объедают, люди рядом с ними находятся. А как объели траву, как опустел для них лес своим кормом, так двинулись люди дальше кочевать.