Остальные эсэсовцы стоят вокруг словно в ожидании представления, представления с людьми, похожими на голые пугала. Тем двоим приказывают раздеться уже на перроне. Сбегаются охранники, по приказу и в ожидании нового «развлечения». За веревку, накинутую на шею, их, голых, волокут к кухне, избивая плетками. Там их вешают за ноги, головами вниз, на балке, укрепленной между двумя соснами.
Как следует посмотрите на этих двоих! рука в серой перчатке из оленьей кожи показывает за угол барака в направлении кухни. И сделайте из этого выводы на случай, если кому-то придет в голову что-нибудь подобное. Размечтались, скоты! Разойтись!
Толпа около кухни растет ведь в последнее время эшелоны приходят реже и горы еды исчезли. Через пар, поднимающийся на пронизывающем холоде от мисок, сквозь слабый запах из кухни навязчиво лезет в глаза картина, как будто перевернутая с ног на голову кривым зеркалом. Синеватые тела, закинутые назад головы, выступающие кадыки, глаза, словно вылезшие на лоб, широкая полоса крови между носом и ртом, тонкая от уголков рта к вискам.
Шма, Исраэль слушай, Израиль! вначале слышен хрип, затем возникают слова молитвы и одновременно призыв к борьбе. Потом по телу проходит судорога, как будто он хочет опереться на связанные за спиной руки, и кровоточащий рот выталкивает слова: Чего вы еще ждете? Отбросьте жратву и подумайте о мести!
Та же сцена повторяется, когда из загруженного вагона выволакивают еще двоих. Не совсем ясно, то ли они собирались спрятаться, то ли просто запутались в тюках, когда укладывали их в вагоне в штабель. На этот раз они позвали плотников, и вскоре из земли на «вокзале» возвышались два столба, между ними перекладина, а на ней висели беглецы, нам в предостережение. Когда мы после обеда маршируем мимо, они уже не издают ни звука, а мне в голову приходит только одна совершенно идиотская мысль: «Значит, вот как выглядит голый человек, поставленный на голову».
Через некоторое время они их срезают в «лазарет», а виселицу приказывают разобрать.
Несколькими днями позднее Цело ведет наше вечернее заседание на нарах тише, чем обычно, но тем настойчивее звучат его слова:
Итак, пора что-то предпринять. Скоро наступит зима, холода, снег, и тогда
Ну да, тогда у нас отмерзнут ноги, если они повесят нас голыми, роняет Ганс Фройнд.
Я разговаривал сегодня с одним, его зовут Коленбреннер. Он говорит, у него есть план, как нам шестерым вместе с ним выбраться отсюда. Ночью это не так опасно. Барак не запирают. Я как бригадир могу подозвать украинца, который будет дежурить, к двери. Можно договориться с ним о сделке. Если мы условимся с тем, кто будет дежурить вечером, что ночью положим у двери кошелек с деньгами, а он принесет бутылку водки это ведь уже практикуется некоторое время. Вы будете стоять за дверью, и, когда он подойдет поближе, мы с ним управимся совсем бесшумно. Один из нас наденет его форму, возьмет его карабин и подзовет к воротам гетто дежурного эсэсовца. Его нам тоже придется убить, а форма, фуражка и автомат помогут пройти через пост у ворот и выбраться к железнодорожным путям. Это кратчайший путь. Если мы сбежим вместе с этим парнем, Коленбреннером, он обещает за это провести нас в Варшаву и достать для всех фальшивые документы.
Это значит, что мы должны взять с собой увесистый пакет с деньгами и золотом, добавляет Роберт.
А почему этот парень выбрал именно нас? снова вмешивается Ганс. У него ведь есть здесь другие знакомые, нас он знает слишком мало.
А мы его, присоединяется Роберт. Только, вероятно, для нас это единственная возможность.
Он не хочет пробовать ни с кем из тех, кого знает, потому что знает слишком многих, объясняет Цело.
И потому что знает их слишком хорошо, добавляет Ганс.
С фальшивыми документами мы могли бы присоединиться к подполью в Польше, к партизанам или добровольно записаться на работу в Германию.
И почему же он оказался в Треблинке, если давно уже мог достать все это себе в Варшаве?
Потому что он тоже этому не верил. Что-то такое ему доводилось слышать, но был не в состоянии поверить. Нам он доверяет.
Доверяет Доверяет, потому что арийские физиономии нашего Руди и Карла облегчат ему побег. Ганс помазком показывает перед собой. Еще он рассчитывает, что в случае чего мы окажемся находчивее и не наложим сразу в штаны, как его вшивые дружки. Руди был в армии лейтенантом, Цело тоже, а он, дерьмовый умник из Варшавы, будет давать нам советы и пользоваться нами как личной охраной.
А мы его, присоединяется Роберт. Только, вероятно, для нас это единственная возможность.
Он не хочет пробовать ни с кем из тех, кого знает, потому что знает слишком многих, объясняет Цело.
И потому что знает их слишком хорошо, добавляет Ганс.
С фальшивыми документами мы могли бы присоединиться к подполью в Польше, к партизанам или добровольно записаться на работу в Германию.
И почему же он оказался в Треблинке, если давно уже мог достать все это себе в Варшаве?
Потому что он тоже этому не верил. Что-то такое ему доводилось слышать, но был не в состоянии поверить. Нам он доверяет.
Доверяет Доверяет, потому что арийские физиономии нашего Руди и Карла облегчат ему побег. Ганс помазком показывает перед собой. Еще он рассчитывает, что в случае чего мы окажемся находчивее и не наложим сразу в штаны, как его вшивые дружки. Руди был в армии лейтенантом, Цело тоже, а он, дерьмовый умник из Варшавы, будет давать нам советы и пользоваться нами как личной охраной.
Но, чловеку, на Треблинку то не е така зла понука для Треблинки, приятель, это не такое уж плохое предложение, Цело путает словацкие, чешские и польские слова.
А что ему помешает бросить нас где-нибудь одних, когда мы выберемся из лагеря? Где-нибудь в Польше? продолжает сомневаться Ганс.
Хоть бы меня кто-нибудь бросил где-нибудь в Польше, мечтательно произносит Карл.
Все начинают говорить одновременно:
Если нас поймают уже здесь, то дальше голышом вверх ногами, это длится не очень долго, может быть, двадцать минут, потом теряешь сознание.
Двадцать минут для тебя недолго?
Этого мы вообще не должны допустить, мы должны сразу же броситься на них и убить.
А если снаружи нас поймает немецкая полевая жандармерия, или как там она называется? Ты слышал, что они делают здесь, в Польше, если у человека нет документов? Они раздевают тебя, и вот тебе паспорт: обрезанная крайняя плоть. Они еще поиграются с тобой немного, пока ты не окоченеешь.
Для эсэсовской формы у Руди самая подходящая фигура, но снаружи будет лучше сразу снять мундир.
Самое позднее через неделю мы должны попытаться, Цело снова говорит спокойно. Руди и я еще попробуем выяснить, бывает ли вообще смена у ночного караула и как это происходит. Вы завтра же пронесете сюда из бокса все собранные деньги. У каждого в кармане должны быть какие-нибудь консервы, нож, веревка или ремень.
Прошло два дня. В эту ночь охране не пришлось будить нас утром. Задолго до свистка все на ногах. В бараке слышны взволнованные, приглушенные голоса. Семеро из бригады «синих» попробовали сбежать, примерно так же, как планировали и мы. Но охранник у ворот гетто оказался быстрее, он успел вызвать дежурного эсэсовца, а с ним и подкрепление. Номера семерых записали, потом их загнали обратно в барак, а у барака поставили часовых. Все это произошло в тишине между двумя и тремя часами ночи. Вот тогда в первый раз и сработали матерчатые треугольники с номерами, которые мы получили при переселении в «гетто». Эти треугольники мы должны носить на верхней одежде на левой стороне груди, так чтобы их было хорошо видно.
Они дали загнать себя обратно, Роберт растягивает слова еще больше, чем всегда. И это при том, что в «синие» берут только лихих ребят.
На перекличке в этот раз присутствует необычно много эсэсовцев. Кажется, около двадцати. Лялька-Франц выходит вперед и начинает представление:
Сегодня в последний раз будут приняты мягкие меры! у него пренебрежительное выражение лица. Семеро из вас, которые хотели сбежать, будут расстреляны, вдруг он переходит на крик: с сегодняшнего дня я устанавливаю новый порядок: каждый капо и каждый бригадир отвечает за своих людей собственной шкурой. За каждого, кто сбежит или попытается сбежать, будут расстреляны десять человек десять за одного! И все капо и бригадиры теперь будут присутствовать при казни в «лазарете»! Разойтись!
Мы маршируем с аппельплаца, а наверху расходимся по рабочим баракам.
Но их не пытали, замечает кто-то и в тишине, наступившей после семи одиночных выстрелов, добавляет: Десять за одного.
(продолжение следует)
Виталий Шейнин
К этимологии и истории фамилий у российских евреев
В начале статьи я хотел бы отметить титаническую работу проф. Александра Бейдера по изучению еврейских имен. Он не был первым исследователем в этой области еврейской антропологии, но его книги являются основополагающими и по методу, и по тщательности, и по охвату материала.