Эстафета любви - Илья Бровтман 2 стр.

Мы все плоды былого вожделения.
Неважно ты монах, иль ловелас.
Божественное таинство рожденья
Бывает жгучей тайною подчас.

Как злаки колосятся над полями
Божественная  милость нам дана,
Но как они переплелись корнями
Не ведает ни Бог, ни Сатана.

Учёный с давних пор дружил с вельможей.
Для них обоих было не секрет,
Что князя дочь была с учёным схожа.
Кто не грешил по молодости лет?

Частицы предков в каждом человеке.
И князь не удивлялся, что княжна
Сидела по ночам в библиотеке,
Воруя просвещение у сна.

Смеясь над приключениями брата,
Пропавшего в объятьях юных див,
Читала философские трактаты,
Французские романы отложив.

Пятнадцать лет. В мечтах о кавалерах
Ночами не смыкают девы век.
А Катерина с томиком Вольтера
Мечтала встретить просвещенный век.

Балы источник праздности и скуки.
Нет ничего глупее, и грубей.
Она войти мечтала в храм науки,
И посвятить себя всецело ей.

С учёным, познакомившись однажды,
Волнуясь, от смущения бела,
О мнении  света, позабыв отважно,
К нему в лабораторию вошла.

В движениях своих был очень ловок
Учёный муж. Всё делал не спеша.
В волшебный мир пробирок и спиртовок
Влюбилась удивлённая душа.

Как маг огня, или факир индийский,
Иль непокорный Зевсу Прометей,
Держал учёный два огромных диска,
Играя светом радужных огней.

Движением своих некрепких мускул
Он мог переместить огромный шар.
А миллионы маленьких корпускул
Кипели в колбе, выделяя пар.

В клеёнчатом переднике Светило
Пред девушкой стоял без парика,
И некая безудержная сила
Была в тщедушном теле старика.

Почти что пятьдесят. По меркам века
Преклонных лет. Хотя душою юн.
Он был высоким стройным человеком.
Всегда сосредоточен и угрюм.

Она, мечту заветную лелея,
Ходила мыть пробирки много дней.
И вскоре упросила корифея
Принять её помощницей своей.

Так вопреки обычному суждению,
Вдруг стала лаборанткою княжна.
С невиданным никем доселе рвением,
Свою работу делала сполна.

И многому, учась, хотела чтобы
Хранился этот маленький секрет.
И, слава Богу, об её учёбе
Не ведал долго вездесущий свет.

За днями дни в учёбе пролетели,
Пока он о науке говорил,
В созревшем, наконец, девичьем теле
Кипели страсти в поисках любви.

С ним барышня была всё время рядом.
Он говорил какие-то слова.
Она его съедала томным взглядом,
И плохо соображала голова.

Уже не лезло в голову ученье,
И поняла несчастная княжна,
Что в облаках безумного влечения,
Она была по уши влюблена.

Она себя за это презирала.
Легла ей на чело тоски печать,
Но в жилах кровь бурлила и играла.
Учёный начал это замечать.

Он тоже обожал её безмерно
Как дочку, и желал ей лишь добро.
Но часто по ночам в мечтах химерных
Толкал его нечистый под ребро.

Под париком уже глава седая.
Покрылись слабым серебром виски.
Нас часто бес на глупости толкает,
Когда в браде седые волоски.

Луна на небе в облаке купалась,
И за окном шумел осенний шквал.
Она щекой к руке его прижалась,
И он её к груди своей прижал.

Наверно Дьявол помогал забыться.
Не помнил то, что обнимает дочь.
Глаза горели. Радостные лица
Светились счастьем в сладостную ночь.

В пылу любви услышал он не сразу
В ушах звучащий сатанинский смех.
И только поутру вернулся разум.
Он осознал воочию свой грех.

Сознание греха лишило силы.
Померк пытливый ум и ясный взор.
Он вскоре от горячки слёг в могилу,
Похоронив навеки свой позор.

А девушку упрятали в поместье
На время, чтобы скрыть её порок.
И там, уже просватанной невестой,
Она родила сына точно в срок.

Гремела балом свадебным столица.
Была княжна мила и весела.
А мальчика в казацкую станицу
Кормилица навеки увезла.

На средства, что ей дали за молчанье
Построила она просторный дом.
В нём жил на радость ей малыш отчаянный,
И вырос настоящим казаком.

Где гладь речная берега размыла,
В плену Эола шелестит ковыль,
Летит по полю резвая кобыла.
Из-под копыт её клубится пыль.

Течёт на юг привольно горделиво
Спокойная могучая река.
Навстречу без узды, впиваясь в гриву,
Несётся тень лихого седока.

Всё ближе, ближе милая станица.
Он будет дома до исхода дня,
Но нужно у реки остановиться,
Чтоб напоить усталого коня.

Степных цикад стрекочущие звуки,
От быстрого движения устав,
Он слушает, упав, раскинув руки,
Вдыхая аромат душистых трав.

Над ним по голубому небосводу
Ползут неспешно как стада коров,
По пастбищу, заглядывая в воду,
Разрозненные клочья облаков.

На солнце, наползая птичьей стаей,
Похожие на лебединый пух,
Они плывут, друг друга обгоняя,
Туда куда их манит вольный дух.

Но гонят их не жесты чародея,
А мягкое дыханье ветерка.
Они похожи вольностью своею
На эталон свободы  казака.

Что может быть прекрасней в мире бренном,
Чем хлебопашец на земле своей?
Никто его поставить на колени
Не в силах, сына вольного степей.

Светило, огнедышащим драконом
Обдало жаром. Парень без кальсон,
С высокой кручи, словно лягушонок,
Бросается в прохладный тихий Дон.

Гребёт казак своей десницей сильной,
Не ведая, что ждёт его приказ.
И вскоре он в седле, дорогой пыльной
Поедет в полк казачий на Кавказ.

От материнских слёз промок немного,
Сидящий ладно новенький бешмет.
Змеёю извивается дорога.
На поясе палаш и пистолет.

Кривая сабля с ручкой деревянной,
Как старцы говорят:  вторая мать.
Под кожаным седлом скакун буланый
Готов под ним без устали скакать.

Вот полк, Кавказ, заснеженные пики.
Кружится настороженно орёл.
Избавившись от неудобной пики,
Он засапожный нож себе завёл.

Всё непривычно жителю долины.
Гортанный неприветливый язык.
Покрытые кустарником теснины,
К которым конь равнинный не привык.

Вокруг чудно. Нечастые аулы.
Как держатся они на склонах гор?
Седые горцы на ослах и мулах.
Из под папах колючий злобный взор.

За что на них так злобно аксакалы
Глядят? Чем неприятен им казак?
Зачем у них у всех в руках кинжалы?
Всё парень в толк не может взять никак.

Казак желает этому народу
Поддержку оказать на их пути.
Он им поможет обрести свободу
И истинную веру обрести.

А им роднее козни басурмана.
Они, не видя бесовских оков,
Под властью неразумного Корана
Воюют, вырезая казаков.

Они в горах сколачивают шайки,
И нашу веру принять не хотят.
Приходится их саблей и нагайкой
Наказывать как малое дитя.

Вот и теперь доводиться в ауле,
Где спрятался какой-то местный Бек,
Стоять на горной тропке в карауле,
Чтоб не прокрался ни один абрек.

Неймётся им. Паси своих баранов,
Води свои стада под облака.
И не бросайся на людей шайтаном,
Свои бейбуты, им воткнув в бока.

Вот давеча деревня вся уснула,
А им дозоры наши нипочём.
Зарезали беднягу есаула,
А у него детишек полон дом.

Казак сменился. Скоро в караулке
Попьёт чайку, сев за широкий стол.
Свернула тропка. Кто-то в чёрной бурке
Свалился сверху камнем как орёл.

В мозгу туман, он чует запах пакли,
И скрылся мир за чёрной пеленой.
Очнулся он в какой-то грязной сакле,
Не чуя рук, сведённых за спиной.

Сверкнул кинжал, он на вершок от тризны,
Не встретив двадцать первую весну.
Какой позор, его впервые в жизни
Лишили воли. Он сидит в плену.

Сверлят парнишку чёрными очами.
Кинжал разрезал путы на руках.
Гортанный звук с невнятными словами.
Вокруг него пол дюжины папах.

По телу кровь из ран его струится.
Едва теплица слабая душа.
Ему джигит подал кувшин с водицей
И небольшой кусочек лаваша.

 Зачем ты к нам пришёл юнец безусый? 
Спросил чеченец с чёрной бородой, 
Мы ж не явились к вам в аулы, руссы,
Не помню я, чтоб звал к себе домой.

Вам что там, на равнине места мало?
Ты саблю привязал под кушаком.
Приди ко мне на лошади усталой,
Я угощу вином и шашлыком.

А ты как вор пришёл ко мне с кинжалом,
И разоряешь мой родимый кров.
Как чёрный змей своим булатным жалом
Ты жалишь наших жён и стариков.

Земля отцов ни в чём не виновата.
Зачем же нарушать её покой?
А ваша пуля погубила брата,
Убитого злодейскою рукой.

Законы гор суровы и жестоки.
Приди в мой дом с добром, и ты кунак.
Нам братом будет путник одинокий,
Но кто убил отца мой кровный враг.

Кто брату моему направил в спину
Свинцовый дар не ведаю совсем.
И мне не суждено убить вражину,
Но дух возмездия мой и глух и нем.

Я мщу уже почти четыре года,
А в этом виноват ваш мудрый трон.
Так кровниками лютыми народы,
Не ссорившихся раньше, сделал он.

Что трон устроил, он не понимает.
Ему глупцу наверно невдомёк,
Что кровной мести нет конца и края.
Так учит нас Великий наш Пророк.

Мы против Исы ничего плохого
Не замышляем, о его делах
Мы знаем из преданий Иегову.
Он Бог и мы зовём его Аллах.

Вы служите мерзавцу Люциферу,
Когда в огонь бросаете Коран.
И обратить в свою святую веру
Хотите правоверных мусульман.

Ты, надевая нам хомут на шею,
Считаешь, что даёшь свои дары,
Неся огонь дорогой Прометея.
Ты, не читавший ни одной суры.

Но что ты можешь ведать об исламе?
Едва ль юнец ты с библией знаком,
Раз топчешь нашу землю сапогами
И нарушаешь свой святой закон.

Зачем ты тяжкий грех берёшь на душу?
С мечом своим, явившись на Кавказ.
А я свои законы не нарушу,
Взяв кровь твою за кровь, а глаз за глаз.

Вы словно ненасытные гиены.
Вам мало места на земле своей.
А ваши аппетиты, несомненно,
Могильщиками станут для царей.

Недолго покорённые народы
Согласны будут жить в такой петле.
Из зёрен зла взойдут такие всходы,
Что мало будет места на земле.

Восстанут и чухонцы и поляки,
Восстанет крымский хан и малоросс.
Калмыки и мордва. От этой драки
Прольётся море крови, море слёз.

Вернётся горем вам и штык, и пуля.
Нельзя насильно никого крестить.
А может лучше вам в своём ауле
Порядок образцовый навести?

Тогда глядишь, и захотел бы кто-то
Побыть у вас двуглавых под крылом.
А если вы бедны, то нет охоты
Сатрапа с плёткой приглашать в свой дом.

А как живётся людям под короной
Способен видеть тот, кто не слепец,
И кто не глух к мольбам и горьким стоном,
Как душит ваш народ её венец.

Бесстыдная блудливая кокетка
Коварством села на имперский трон.
Забыты Бога глас, заветы предков.
Булат гвардейцев  вот её закон.

Джигиту правоверному забава.
Такое не увидишь в страшном сне.
Потешная у вас, казак, Держава 
Пол века бабы властвуют в стране.

Смешно смотреть на воинство Венеры.
Игрушечные сабельки в руках.
У ваших безбородых офицеров
Косички как у бабы в париках.

Я понимаю  форма для фемины
Важнее, чем наточенный кинжал.
И ходит ярче глупого павлина
Напыщенный российский генерал.

Что вы дадите нашему народу?
Какой порядок навести в горах
Хотите? Что вы кроме глупой моды
Нам принесёте? Нищету и страх?

Цари тюрьмой, Сибирью, кандалами
До смерти запугали свой народ.
Помещики кнутами, батогами
Крестьян несчастных превратили в скот.

Нет, я не прав. Куда ему до стада.
Две шкуры с барана нельзя содрать.
Корову покормить сначала надо,
А уж потом её за вымя брать.

С крестьянина, нагнав побольше страха,
Для ненасытной алчности казны,
В мороз сорвать последнюю рубаху,
Способны эти слуги Сатаны.

У дев и женщин отбирая силой
Их честь, наверно может лишь глупец,
Когда они дарить, согласны милым
Тепло своей души, огонь сердец.

От сюзерена требуется мало 
Защитная и ласковая длань.
За это с удовольствием вассалы
Уплатят вам немаленькую дань.

Чем тучнее и сытее холопы,
Тем больше и у барина мошна.
Кобыла без овса не для галопа,
А лишь для скотобойни рождена.

А для чего казна и люд приказный?
Чтоб ел на злате властелин и двор,
Жестокий мироед, мздоимец разный,
Пузатый поп, а также плут и вор.

А как в такой большой стране иначе,
Где городов и сёл не перечесть?
За двести вёрст ты не услышишь плача.
А если тысяч пять, и даже шесть?

Вот и вершит там суд наместник жадный,
Не забывая и про свой карман.
Столица видит только вход парадный,
Внутри и сзади подлость и обман.

Казне всё время денег не хватает,
Хотя течёт из золота река.
К рукам злодеев злато прилипает,
И много их в пути издалека.

И кажется столичному вельможе,
Что, откусив очередной кусок,
Он мощь своей державы приумножил,
А то ему бедняге невдомёк,

Что чем страна размерами крупнее,
Чем больше запрещений и оков,
Тем меньше толка, и народ беднее,
И больше нужно пушек и штыков,

Чтоб удержать народ в повиновении,
И отбиваться от соседних стран.
Всё может рухнуть за одно мгновенье.
Живучей динозавра таракан.

Возможно, на штыках удастся Руссу
Взойти, снеся аулы, на Казбек.
Сидеть в седле великого Эльбруса,
Убив нас всех, но это не на век.

Гора стоит всегда, стоит озёрце.
Вот так же насмерть будем мы стоять.
Стремление к воле не убить вам в горце,
Как бег реки не повернётся вспять.

Казак лежал и слушал эти речи,
Не зная, что джигиту отвечать.
И думал:  для того, чтоб так далече
Он ехал, родила когда-то мать?

Он с плугом дома жил, не зная горя.
Ему неплохо было на Дону.
И ничего плохого этот горец
Не сделал, чтоб идти в его страну.

Чеченец продолжал:  ты слаб от раны.
Здоровья у тебя на медный грош,
Поэтому зарезать как барана
Я не могу, ты может, сам помрёшь.

Сейчас ты шашку не поднимешь даже.
Моя сестра присмотрит за тобой.
Она промоет раны, перевяжет,
Но если ты останешься живой

Когда от края отойдёшь могилы,
Зарезать в честной схватке я смогу,

Где гладь речная берега размыла,
В плену Эола шелестит ковыль,
Летит по полю резвая кобыла.
Из-под копыт её клубится пыль.

Течёт на юг привольно горделиво
Спокойная могучая река.
Навстречу без узды, впиваясь в гриву,
Несётся тень лихого седока.

Всё ближе, ближе милая станица.
Он будет дома до исхода дня,
Но нужно у реки остановиться,
Чтоб напоить усталого коня.

Степных цикад стрекочущие звуки,
От быстрого движения устав,
Он слушает, упав, раскинув руки,
Вдыхая аромат душистых трав.

Над ним по голубому небосводу
Ползут неспешно как стада коров,
По пастбищу, заглядывая в воду,
Разрозненные клочья облаков.

На солнце, наползая птичьей стаей,
Похожие на лебединый пух,
Они плывут, друг друга обгоняя,
Туда куда их манит вольный дух.

Но гонят их не жесты чародея,
А мягкое дыханье ветерка.
Они похожи вольностью своею
На эталон свободы  казака.

Что может быть прекрасней в мире бренном,
Чем хлебопашец на земле своей?
Никто его поставить на колени
Не в силах, сына вольного степей.

Светило, огнедышащим драконом
Обдало жаром. Парень без кальсон,
С высокой кручи, словно лягушонок,
Бросается в прохладный тихий Дон.

Гребёт казак своей десницей сильной,
Не ведая, что ждёт его приказ.
И вскоре он в седле, дорогой пыльной
Поедет в полк казачий на Кавказ.

От материнских слёз промок немного,
Сидящий ладно новенький бешмет.
Змеёю извивается дорога.
На поясе палаш и пистолет.

Кривая сабля с ручкой деревянной,
Как старцы говорят:  вторая мать.
Под кожаным седлом скакун буланый
Готов под ним без устали скакать.

Вот полк, Кавказ, заснеженные пики.
Кружится настороженно орёл.
Избавившись от неудобной пики,
Он засапожный нож себе завёл.

Всё непривычно жителю долины.
Гортанный неприветливый язык.
Покрытые кустарником теснины,
К которым конь равнинный не привык.

Вокруг чудно. Нечастые аулы.
Как держатся они на склонах гор?
Седые горцы на ослах и мулах.
Из под папах колючий злобный взор.

За что на них так злобно аксакалы
Глядят? Чем неприятен им казак?
Зачем у них у всех в руках кинжалы?
Всё парень в толк не может взять никак.

Казак желает этому народу
Поддержку оказать на их пути.
Он им поможет обрести свободу
И истинную веру обрести.

А им роднее козни басурмана.
Они, не видя бесовских оков,
Под властью неразумного Корана
Воюют, вырезая казаков.

Они в горах сколачивают шайки,
И нашу веру принять не хотят.
Приходится их саблей и нагайкой
Наказывать как малое дитя.

Вот и теперь доводиться в ауле,
Где спрятался какой-то местный Бек,
Стоять на горной тропке в карауле,
Чтоб не прокрался ни один абрек.

Неймётся им. Паси своих баранов,
Води свои стада под облака.
И не бросайся на людей шайтаном,
Свои бейбуты, им воткнув в бока.

Вот давеча деревня вся уснула,
А им дозоры наши нипочём.
Зарезали беднягу есаула,
А у него детишек полон дом.

Казак сменился. Скоро в караулке
Попьёт чайку, сев за широкий стол.
Свернула тропка. Кто-то в чёрной бурке
Свалился сверху камнем как орёл.

В мозгу туман, он чует запах пакли,
И скрылся мир за чёрной пеленой.
Очнулся он в какой-то грязной сакле,
Не чуя рук, сведённых за спиной.

Сверкнул кинжал, он на вершок от тризны,
Не встретив двадцать первую весну.
Какой позор, его впервые в жизни
Лишили воли. Он сидит в плену.

Сверлят парнишку чёрными очами.
Кинжал разрезал путы на руках.
Гортанный звук с невнятными словами.
Вокруг него пол дюжины папах.

По телу кровь из ран его струится.
Едва теплица слабая душа.
Ему джигит подал кувшин с водицей
И небольшой кусочек лаваша.

 Зачем ты к нам пришёл юнец безусый? 
Спросил чеченец с чёрной бородой, 
Мы ж не явились к вам в аулы, руссы,
Не помню я, чтоб звал к себе домой.

Вам что там, на равнине места мало?
Ты саблю привязал под кушаком.
Приди ко мне на лошади усталой,
Я угощу вином и шашлыком.

А ты как вор пришёл ко мне с кинжалом,
И разоряешь мой родимый кров.
Как чёрный змей своим булатным жалом
Ты жалишь наших жён и стариков.

Земля отцов ни в чём не виновата.
Зачем же нарушать её покой?
А ваша пуля погубила брата,
Убитого злодейскою рукой.

Законы гор суровы и жестоки.
Приди в мой дом с добром, и ты кунак.
Нам братом будет путник одинокий,
Но кто убил отца мой кровный враг.

Кто брату моему направил в спину
Свинцовый дар не ведаю совсем.
И мне не суждено убить вражину,
Но дух возмездия мой и глух и нем.

Я мщу уже почти четыре года,
А в этом виноват ваш мудрый трон.
Так кровниками лютыми народы,
Не ссорившихся раньше, сделал он.

Что трон устроил, он не понимает.
Ему глупцу наверно невдомёк,
Что кровной мести нет конца и края.
Так учит нас Великий наш Пророк.

Мы против Исы ничего плохого
Не замышляем, о его делах
Мы знаем из преданий Иегову.
Он Бог и мы зовём его Аллах.

Вы служите мерзавцу Люциферу,
Когда в огонь бросаете Коран.
И обратить в свою святую веру
Хотите правоверных мусульман.

Ты, надевая нам хомут на шею,
Считаешь, что даёшь свои дары,
Неся огонь дорогой Прометея.
Ты, не читавший ни одной суры.

Но что ты можешь ведать об исламе?
Едва ль юнец ты с библией знаком,
Раз топчешь нашу землю сапогами
И нарушаешь свой святой закон.

Зачем ты тяжкий грех берёшь на душу?
С мечом своим, явившись на Кавказ.
А я свои законы не нарушу,
Взяв кровь твою за кровь, а глаз за глаз.

Вы словно ненасытные гиены.
Вам мало места на земле своей.
А ваши аппетиты, несомненно,
Могильщиками станут для царей.

Недолго покорённые народы
Согласны будут жить в такой петле.
Из зёрен зла взойдут такие всходы,
Что мало будет места на земле.

Восстанут и чухонцы и поляки,
Восстанет крымский хан и малоросс.
Калмыки и мордва. От этой драки
Прольётся море крови, море слёз.

Вернётся горем вам и штык, и пуля.
Нельзя насильно никого крестить.
А может лучше вам в своём ауле
Порядок образцовый навести?

Тогда глядишь, и захотел бы кто-то
Побыть у вас двуглавых под крылом.
А если вы бедны, то нет охоты
Сатрапа с плёткой приглашать в свой дом.

А как живётся людям под короной
Способен видеть тот, кто не слепец,
И кто не глух к мольбам и горьким стоном,
Как душит ваш народ её венец.

Бесстыдная блудливая кокетка
Коварством села на имперский трон.
Забыты Бога глас, заветы предков.
Булат гвардейцев  вот её закон.

Джигиту правоверному забава.
Такое не увидишь в страшном сне.
Потешная у вас, казак, Держава 
Пол века бабы властвуют в стране.

Смешно смотреть на воинство Венеры.
Игрушечные сабельки в руках.
У ваших безбородых офицеров
Косички как у бабы в париках.

Я понимаю  форма для фемины
Важнее, чем наточенный кинжал.
И ходит ярче глупого павлина
Напыщенный российский генерал.

Что вы дадите нашему народу?
Какой порядок навести в горах
Хотите? Что вы кроме глупой моды
Нам принесёте? Нищету и страх?

Цари тюрьмой, Сибирью, кандалами
До смерти запугали свой народ.
Помещики кнутами, батогами
Крестьян несчастных превратили в скот.

Нет, я не прав. Куда ему до стада.
Две шкуры с барана нельзя содрать.
Корову покормить сначала надо,
А уж потом её за вымя брать.

С крестьянина, нагнав побольше страха,
Для ненасытной алчности казны,
В мороз сорвать последнюю рубаху,
Способны эти слуги Сатаны.

У дев и женщин отбирая силой
Их честь, наверно может лишь глупец,
Когда они дарить, согласны милым
Тепло своей души, огонь сердец.

От сюзерена требуется мало 
Защитная и ласковая длань.
За это с удовольствием вассалы
Уплатят вам немаленькую дань.

Чем тучнее и сытее холопы,
Тем больше и у барина мошна.
Кобыла без овса не для галопа,
А лишь для скотобойни рождена.

А для чего казна и люд приказный?
Чтоб ел на злате властелин и двор,
Жестокий мироед, мздоимец разный,
Пузатый поп, а также плут и вор.

А как в такой большой стране иначе,
Где городов и сёл не перечесть?
За двести вёрст ты не услышишь плача.
А если тысяч пять, и даже шесть?

Вот и вершит там суд наместник жадный,
Не забывая и про свой карман.
Столица видит только вход парадный,
Внутри и сзади подлость и обман.

Казне всё время денег не хватает,
Хотя течёт из золота река.
К рукам злодеев злато прилипает,
И много их в пути издалека.

И кажется столичному вельможе,
Что, откусив очередной кусок,
Он мощь своей державы приумножил,
А то ему бедняге невдомёк,

Что чем страна размерами крупнее,
Чем больше запрещений и оков,
Тем меньше толка, и народ беднее,
И больше нужно пушек и штыков,

Чтоб удержать народ в повиновении,
И отбиваться от соседних стран.
Всё может рухнуть за одно мгновенье.
Живучей динозавра таракан.

Возможно, на штыках удастся Руссу
Взойти, снеся аулы, на Казбек.
Сидеть в седле великого Эльбруса,
Убив нас всех, но это не на век.

Гора стоит всегда, стоит озёрце.
Вот так же насмерть будем мы стоять.
Стремление к воле не убить вам в горце,
Как бег реки не повернётся вспять.

Казак лежал и слушал эти речи,
Не зная, что джигиту отвечать.
И думал:  для того, чтоб так далече
Он ехал, родила когда-то мать?

Он с плугом дома жил, не зная горя.
Ему неплохо было на Дону.
И ничего плохого этот горец
Не сделал, чтоб идти в его страну.

Чеченец продолжал:  ты слаб от раны.
Здоровья у тебя на медный грош,
Поэтому зарезать как барана
Я не могу, ты может, сам помрёшь.

Сейчас ты шашку не поднимешь даже.
Моя сестра присмотрит за тобой.
Она промоет раны, перевяжет,
Но если ты останешься живой

Когда от края отойдёшь могилы,
Зарезать в честной схватке я смогу,