Я тебе объясню «что». Зловещим тоном проговорил Косыгин, задыхаясь от бешенства. Видите ли, Александр Иванович, хлопок это и есть целлюлозное волокно. Обводнить пустыню, вырастить, собрать, очистить от семян и линта, и останется то самое чистое целлюлозное волокно. Почти чистое, потому что там еще есть процентов пять всякого говна, от которого приходится с бо-ольшим потом избавляться. Мы за это, валюту платим! Золото роем на Колыме, чтоб это самое «целлюлозное волокно» купить. За морем! Роем каналы в пустынях, орошаем десятки квадратных километров пустыни, чтоб уж не совсем зависеть от буржуев, выращиваем довольно убогий хлопок, а товарищ Берович переводит в тридцать раз лучшее волокно на порох! И мы ни сном, ни духом! Страна раздетая, а он гонит волокно из сырых дров и молчит!!! А если б твои бабы не брали б его на затычки, никто б так и не знал ничего!
Да откуда ж мне знать! Уж чего-чего, а одежды с 63-го не спрашивали. По-моему только ее одну и не спрашивали! Откуда мне про ваш хлопок знать-то?! На обтирочные концы куски шли. В лазарет просили довольно много, вместо ваты, там говорили, что даже лучше И все!
Если б ты только знал, нарком поневоле начал смеяться, вот только смех этот выходил несколько нервным, как же мне хочется набить тебе морду!
Не надо, Алексей Николаевич, озабоченно ответил Берович, вы со мной сроду не справитесь. Вы текстильщик, а я, все-таки, металлист.
Знаю. Поэтому сделаю по-другому. Я всему Совнаркому преподнесу это, как последний анекдот. Поверь, товарищи оценят.
Сам покаюсь.
Каяться мало. Еще и замолишь. Грех-то. Ты понимаешь, что цена твоему идиотизму сотни миллионов золотых рублей? От расстрела, который тебе положен по всем статьям, тебя спасает только то, что мы теперь эти миллионы вернем. Может быть, даже с лихвой.
Имейте ввиду, то, что я вам расскажу, сведения в высшей степени секретные. Теперь вот и такое приходится секретить, дожили. Многие из буржуев бог знает сколько заплатили бы только за то, чтобы узнать о чем мы сейчас разговариваем. Оказывается, закупки продовольствия за океаном связаны, в основном, не с тем, что в Старом Свете ничего не вырастили. Дело в том, что городу сейчас нечего предложить деревне Ну, или фермерам, если говорить о Европах Этот их Майоль утверждает, что если бы прямо сейчас, завтра предложить им необходимые товары, внешние закупки продовольствия удалось бы сократить на сорок процентов уже в этом году. И на восемьдесят в следующем. Ты представляешь себе, какие это деньги? Какие выгоды будут утрачены? Люди набрали кредитов под расширение посевных площадей, под увеличение производства, а тут такое.
Они не прогадают. Это невозможно, и поэтому «если бы да кабы» француза ничего не значат. И вообще, тоже мне, откровение. У нас было точно то же после гражданской, так мы не миндальничали Отобрали у деревенских жмотов излишки, да и шабаш.
Ага. А потом поставили то же самое на новый организационный уровень. На промышленную основу.
Что-то я тебя не пойму, сощурился на него собеседник, сомневаешься в правильности решения Партии?
Не, не. Грех подумать. Я, с твоего позволения, вдруг осмелился задуматься, что с тех пор мно-ого воды утекло. Новое время может потребовать новых решений.
Что утекло, а что и нет. Запомни, одна истина никогда не устареет: ставь мужика раком, иначе он тебя поставит. Один умный морячок сказал, так как отрезал. Если этот порядок изменить, то и мужик изменится. Другой будет, а нам нужен такой, как есть.
Кому это «нам»? Вот гляжу я на тебя, и думаю Надо бы справки поточнее навести, уж не из бывших ли ты? Знаешь, кого твоя рожа вдруг напомнила? Пана Тухачевского. Такое же барское презрение ко всякому там «быдлу». Твоя фамилия-то как? Та, что от папки досталась, или мамкина девичья?
Некоторое время мужчины ломали друг друга взглядами, а потом, осторожно, медленно и синхронно, опустили их, как опускают оружие, будучи уже совсем готовы выстрелить.
Так, короче: часть можно взять за горючее. Часть за удобрения, но пока не много: конец года, не сезон. Весной будет хорошая позиция, а пока так себе. Запчасти, но это, сам понимаешь, не наши запчасти. Освоим быстро, но не сразу все-таки.
А если короче, то что сказал тебе француз? Ведь он же сказал тебе, что нужно селянам?
А если короче, то что сказал тебе француз? Ведь он же сказал тебе, что нужно селянам?
Угадал. Ты будешь смеяться. Практически в любом количестве идут тряпки. Обносился народ. Белье, штаны, рубахи, куртки, пеленки, чулки и носки, постельное белье, любые добротные ткани в отрезах. Плащи и пальто. Короче все.
А еще это все то, чего у нас нет. Мы только форму и солдатское белье сейчас производим более-менее. А все остальное
Он только безнадежно махнул рукой.
Слушай. У нас и танков в конце сорок первого не было, и снарядов, и самолетов. Мы понимали, что без этого никак, и наладили выпуск. Вот этого у нас сейчас нет, а не мануфактуры.
Чего?
Понимания настоящего, что без тряпок, в самом широком сортаменте! сейчас не обойтись никак. Сейчас это наши снаряды. То, что упустим мы, захватят другие, и с концами. Не зря важные группы товаров купцы между собой именуют «позициями». За эти три недели я понял, что торговля и связанное с ней производство требует той же оперативности, организации и напора, как фронтовая операция. Та же война, понял?
Слушай, друг ситцевый, ты, может быть, и шелк так же можешь? Или шерсть?
Нет. Так же не получится. Это ж не целлюлоза, которой хоть в щепках, хоть в соломе сколько угодно. Это белок. Надо делать из мяса, яиц, казеина, рыбы. Из коллагена костей. На худой конец, говорят, соевые шроты годятся, но я их никогда не видел, не знаю. Так или иначе какая-то еда. Если осваивать производство самих этих ну, звеньев, то сделать можно, но времени уйдет полно, а вам же сейчас надо?
Так ты пробовал?
Да. В сороковом еще. Десантники просили. И такой шелк, и паутинный делал. Сделали, потом бросили. Нашли волокна подешевле и покрепче. Тоже вроде бы как белок, но из дешевых искусственных звеньев. Крепкий, зараза, это да, не отнимешь, и ткань красивая, но неудобная, жаркая какая-то, потная. Но на парашюты самое то. Шестрил, из дли-инных молекул чистого углерода, взять полоску из шестиугольников графитовой структуры, только еще разбитых на треугольники, она и свернется сама в трубочку, тот и еще крепче, там и нитку не порвешь, но вообще каляный. Мы из него самолеты делали и броники ткали. Хорошие, но без обстрела носить не будешь. А с шерстью вообще не знаю, как. Чтоб такая же, так это сильно много времени.
Знаешь, что? Ты завтра притащи все волокна, с характеристиками, какие есть. Будет малый совет по текстилю. И Василий Радионович будет. Мы имеем большие виды на вас двоих
Арцыбашев, долгое время работавший на 63-м под началом Сани и Постникова, был отозван и ушел в самостоятельное плавание. И это было правильно, потому что пора. По слухам, крутил большие дела. Как и следовало ожидать. Солидный человек. Приятно будет встретиться.
Мальчонку с собой можно?
С какой стати?
За все время третий такой, что может меня заменить. Отвечаю. Вижу, дело организуется объемное, вот пусть и въезжает. Со временем его и поставим на гражданское направление.
Тогда приводи обязательно. Нужно же глянуть, что за фрукт. Заодно я познакомлю тебя с одной француженкой
Мордобой III: оргвыводы
За время своей профессиональной жизни Мирону Семеновичу довелось видеть и лечить всякое. Почти все. Но была и узкая специализация: болезни органов мочевыделения. Лечение каких-нибудь циститов или пиелитов представляло собой дело долгое, нудное и достаточно неблагодарное. Оно содержало массу тонкостей, которые нужно было учитывать. Каждое небольшое достижение на этом поприще требовало множества усилий, массы проб и ошибок. Большие надежды одно время связывались с пронтозилом стрептоцидом. Одно чудо препарат таки-совершил: мягкий шанкр не пережил столкновения с химикатом, сгинув без следа. Но в остальном он довольно быстро убедился, что чудес все-таки не бывает и хроническая болезнь остается хронической болезнью.
Потом началась война, вся страна надела форму, и профессору тоже пришлось-таки пошить мундир. Утешало что, по крайней мере, генеральский. Работы оказалось много и, по большей части, понятно, административной. Было, в общем, ни до чего, но время от времени доносились глухие слухи об американском лекарстве «пенициллин». Рассказывали какие-то форменные сказки, он верил им процентов на пять, именовал «боба майсесами» и, разумеется ни на секунду не думал, что это коснется его напрямую.