Да ну!
Точно говорю! Пусть боги меня покарают, коли вру! бьёт себя в грудь Малыш.
Дохлый, качая головой, встаёт, поднимает чашку с недоеденной похлёбкой и, направляясь к борту корабля, тихо шепчет:
Надо ж, голые! Это как, поворачивается он к Малышу, совсем, что ли?
Да нет! Чуть прикрыты.
Как так? Удивляется Дохлый и выливает похлёбку в море.
Тонкой струйкой жёлтая жижа льётся прямо в море недалеко от плывущего мимо корабля мужчины.
И титьки из одежды выглядывают. Пышные такие. Мягкие.
А ты что, щупал, коли так говоришь? недоверчиво спрашивает Дохлый, возвращаясь на место.
Мужчина за бортом видит свисающий с палубы якорный канат и быстро взбирается по нему на верх.
Ну, начинает Малыш и замолкает, прислушиваясь.
Чего?
Да так, показалось, машет рукой Малыш и задумывается: « А классные у неё всё таки были титьки. И жопа так, сочненькая. Надо бы с Дохлым сходить».
Чего замолчал то? нетерпеливо дёргает задумавшегося Дохлый, в упор смотря на него в жажде продолжения интересной темы.
Чего? огрызается недовольный прерванным воспоминанием Малыш.
Ну, так чего эти, бабы ихние, хорошенькие?
Незнакомец ловко перебирал худыми, но, по всему видно, крепкими руками по якорному канату, как вдруг почувствовал, что плохо закреплённый на его спине башмак неожиданно слетел и тихо булькнул в морской воде.
Мужчина замер.
Малыш прислушался, встал и, подойдя к борту, перевесился через него, вглядываясь в чёрную гладь воды.
Неизвестный плотно прижался к корпусу корабля, схватившись свободной от каната рукой за прорезь для вёсел на верхней палубе.
Рыба, наверное, тихо пробормотал Малыш и повернулся к собеседнику, ну, это, как сказать Чернявые все.
Мужчина тихо выдохнул и, уцепившись за проёмы в корпусе, ловко стал перебираться по боку корабля в виднеющееся чуть дальше открытое окно капитанской каюты, прислушиваясь к разговору на палубе.
Говорят, танцевать мастерицы? продолжил расспрашивать Дохлый друга.
Малыш пожимает плечами:
Может и так. Да только танец не танец.
Он останавливается и пытается крутить круглым животом и бёдрами в разные стороны:
Так, животом туда- сюда, туда сюда
Ишь, ты!.. Так уж и животом?
Так и есть, как говорю! А живот то, знаешь ли? Голый!
Это как? удивляется Дохлый.
Малыш подходит к одной из бочек, прикрученных к палубе, выдергивает из неё пробку, наливает в висящую тут же на верёвке кружку тёмную жидкость и, громко глотая, выпивает. Вытерев рукавом грязной рубахи губы, затыкает дырку и смотрит от сгорающего от нетерпения друга:
Ну, это, как его. Юбка у них такая, что б пузо открытое было. Что б пупок видать. И сиськи, как тесто из кадки, торчат.
Чего?
Ну, знаешь, как бабы наши тесто в кадке мешают, а оно потом лезет-лезет. Вот и тут. Будто выросли, а в натитьник не помещаются. Вот и лезут наружу.
Дохлый недоверчиво смотрит на друга и машет рукой:
Да врёшь ты всё! и, надвинув шапку на глаза, всем своим видом показывает, что разговор закончен.
Не веришь? обижается его собеседник, сам сходи! У них на площади и не такое увидишь! И Малыш, махнув в его сторону, качающейся походкой направляется в трюм.
Смотри, схожу ведь! не открывая глаз, кричит Дохлый и широко зевает.
Сходи, сходи! отвечает моряк и спускается в низ.
Поднявшийся на уровень открытого окна каюты неизвестный, заглянув в него, быстро нырнул в пустую тёмную комнату и, осторожно ступая босыми ногами, прошёл к двери.
В то время как Немой, а это именно он так благополучно прокрался на борт к балтам, пробрался из каюты капитана в грузовой отсек корабля, на арене начиналось главное представление.
В свете факелов на арене, играя накаченными изнурительными тренировками мышцами и сверкая начищенными до блеска латами, появились гладиаторы.
В те далёкие времена, раздался звучный голос трибуна, когда ящероголовые поработили жителей земли, с небес пришло спасение. Белые люди нашего образа и подобия спустились на сверкающих кораблях с небес и началась великая битва.
Из ворот на арену вырываются огненные колесницы с привинченными к ним длинными острыми лезвиями, запряжённые вороными лошадьми, под восторженные крики зрителей делают круг почёта и останавливаются вдоль стены.
Гладиаторы, выстроившись стройными рядами, поднимают над головами отражающие блеск огня щиты и готовятся к отражению атаки.
Мелкий топот, смешиваясь со звериным рёвом, гулом отражается на арене амфитеатра, и на сцену в клубах песка вырывается стадо зубастых ящеров в человеческий рост.
Стена!
Гладиаторы делают одновременный шаг, выставив щиты вперёд. Зеркальный свет слепит глаза ящерам и те отступают назад, к тёмным туннелям, ведущим в подземелья амфитеатра.
И тут же огненные колесницы срываются с мест в самую гущу чудовищ. Острые лезвия на колёсах рубят тела и лапы.
Крики боли смешиваются с криками озверевшей публики.
Спасаясь от колесниц, ящеры бегут в центр арены. И там наступает самая настоящая бойня между людьми и животными.
Острые зубы против наточенных мечей.
Животная ярость и человеческая хладнокровность.
Разорванные части людских тел и отрубленные конечности животных.
Крики людей, рёв животных, ржание задранных лошадей, звон стального оружия
Всё смешалось в одну большую кровавую массу, из которой то и дело вырывается очередное окровавленное человеческое тело, падает на песок и разрывается острыми зубами налетевших чудовищ. Толстая чешуйчатая кожа рубится на мелкие куски, покрывая синей жидкостью взмокший песок. Завалившаяся на бок лошадь обезумившими от боли глазами пытается сбросить с себя грызущих её животных, вытягивающих из её живота длинную вереницу кишок. Несколько гладиаторов подкрадываются к пирующим её телом ящерам и яростно рубят их.
Объятые пламенем от колесниц, по песку катаются бесформенные тела.
Пот и кровь.
Кровь и дым.
Смерть.
Ещё немного и на арене, среди кусков разрубленных и дымящихся тел, ранее бывших людьми и животными, остаются несколько окровавленных человек с мечами, измазанными голубой кровью и рёв обезумившей от вида крови публики, удовлетворившей животные страсти, служит им наградой.
Глава 8
Серебристый изгиб месяца освещает и без того залитую светом от сотен костров степь с возвышающимися над ней сторожевыми башнями.
Запах жарившейся на вертелах и кипящей в котлах баранины разносится далеко за чернеющие вдалеке курганы и заманивает голодных хищников ближе, щекоча соблазнительным ароматом их ноздри.
Однако пылающие языки пламени, разбрасывающие в ночное небо горящие искры, пугают их, и голодные звери сверкают зелёными глазами, прячась за высоким сухим ковылём, и облизывают пересохшие пасти, злобно дёргая ими и наблюдая за сбившимися в табун лошадьми и блеющими в загоне баранами. Те, чуя доносящийся из-за курганов запах опасности, косят в темноту тёмными глазами и тревожно ржут, оббивая бока жёсткими нитями хвостов.
Один из волков, подгоняемый то ли голодом, то ли отчаянной смелостью, тесно прижавшись брюхом к охлаждённой наступающей осенью земле, показал из сухостоя мокрый чёрный нос, принюхался и, направив облезлое тело, пополз в манящую овечьими запахами сторону.
Однако, не смотря на быстроту и ловкость, полакомится зверю всё же не удалось. Крадущегося хищника сразил меткий выстрел стоящего на сторожевой башне тургара.
Эй, на земле! крикнул он с высоты своего нахождения. Кажись, подстрелил кого, посмотри там!
Один из дремлющих у костра воинов приоткрыл глаза и, отряхивая бока от прилипших к ним сухих травинок, встал и направился в указанную часовым сторону.
Пройдя несколько десятков шагов, он увидел у холма чьё то темное тело, прижатое к земле и, вытащим из-за пояса кинжал, пригнувшись, подошёл ближе.
Волк! крикнул воин, подняв зверя за задние лапы. Шкуру спущу, хорошая шапка будет!
Чего это ты? возмутился часовой. Я подстрелил, мне и шапка! А ты вон, башку забирай.
Среди отдыхающих воинов на крепком коне проезжает Курдулай в сверкающей, состоящей из сотен скреплённых чешуек, золотой кольчуге. Длинный стальной меч, закреплённый на боевом поясе, методично бьёт ножнами по его бедру, а свободная от узды рука спокойно лежит на коротком кинжале с резной рукоятью.
За ним едут ещё несколько, более скромно снаряжённых воинов, ведя за собой вереницу светлокожих девушек в длинных холщовых рубахах, закутанных в звериные шкуры.
Отрезающие длинные полоски жареного мяса, воины прерывают трапезу, оглядываясь на северных красавиц.
Вот поедем в поход, говорит один из них, плюгавенький мужичок невысокого роста и хлюпкого телосложения, такую же себе возьму, и, причмокнул, закрыв глаза.
Чего? вскипятилась мешающая в чане похлёбку толстая женщина с тонкой полоской рыже чёрных волос над губой. Вот я тебе!