«Поднять материалы по всем местным группировкам преступным и просто молодёжным. Особенно по молодёжи золотой. А также по разным маньякам, по всем в подобных делах замеченным, кто состоит на учёте, кто хоть раз в сводку попал Всех, всех охватить! Опять-таки задачка по силам только Силычу. Придётся во всём на него положиться».
Здравствуйте, мне бы все местные газеты за последние дни! как ни утишал Максим шаги, а всё равно ведь упёрся в киоск, к которому так методично продвигался.
Только за два дня! металлическим голосом лязгнула тётка в окошечке вроде интеллигентная с виду, даже в очках; голова, как у болонки, вся в мелких белесых кудряшках. Остальные отправлены в типографию!
За два так за два, покорно согласился Коюров, давайте! Сколько с меня? И где я могу посмотреть предыдущие номера?
В городской библиотеке! отрезала «болонка», пропихивая в окошечко стопку газет.
Спасибо! поблагодарил Коюров вежливый молодой человек. Но перед тем как отойти в сторону, закинул на пробу ещё один вопрос:
А что, в тех предыдущих номерах ничего интересного не было? Раз их не раскупили?
Едва не высунув в амбразуру собственную голову, киоскерша смерила Коюрова пристальным взглядом сквозь стальные очки, отрывисто процедила:
Об-бычные газеты! Весь тир-раж никогда не раскупают!
Пробормотав ещё одно «спасибо», Максим отвесил торговке полупоклон, развернулся и пошагал прочь. Присел на пустующую лавочку неподалёку. Принялся шелестеть газетами они и в самом деле оказались самыми обычными. Заметки о начале учебного года, о введении новых пешеходных переходов на каких-то там улицах, о новом сезоне во Дворце культуры и о новой же сессии местной думы. А вот о взрыве в проходной НИИ сельхозмашин молчок, будто и не было. Или было да крайне давно. Про австралийскую эпидемию тоже полнейшая тишина. Хотя быть может, не та тема, которую следует муссировать в каждом номере. Так что и впрямь дорожка ему стелется в библиотеку, куда, собственно, и киоскерша его отфутболила должен там быть зал периодики. Максим тут же представил себе светлое, покойное, тихое помещение; читатели, все как один изнурённые книжной премудростью бледные ботаники, прилежно склонились за столами к журналам и газетам; тишина, едва слышно гудит кондей, нагоняя в зал прохладный воздух, насыщенный кислородом. «Только я пока туда не пойду». Что-то подсказывало, что и старые номера такой же дохлый номер. Никакого света не прольют «И на Танину историю тоже», как бы вдогонку пролетела серенькая, стёртая мысль. Сам не сразу понял, до чего сейчас додумался. Ни хрена себе! ведь и тут надеялся провентилировать личный вопрос. Шкурный, как говорил Быстров, когда отходил от официоза. Ага, и не просто надеялся, а в первую голову рассчитывал!
5
В машине Коюров первым долгом провентилировал салон. Двор, хоть был и не колодец вроде питерских, с одной стороны вообще разомкнут, под лучами сегодняшнего почти летнего солнца стал каким-то аккумулятором тепла.
Раритетные транспортные средства, между которыми Коюров воткнул «стрижа», за время вылазки и чтения прессы никуда не девались, так и стояли тесным «почётным караулом». «Может, и зря я присоседился к этой архаике», думал он, бочком пробираясь к водительской дверце. Заднее крыло, на которое Максим оперся рукой, ручка дверцы не показались особо горячими. Но внутри мобиля образовалось подобие духовки от слова «духота». Максим опустил стёкла в передних дверцах, и как только они поехали вниз дунуло такой свежестью, какой не было и на улице; октябрьским холодом повеяло! На секунду. Коюров включил в половину громкости песни «Битлз» Матильда по его просьбе подборку скомпоновала, ремастерированные записи. И тут же выключил. Всё, унесло химическую дрянь, полураспавшиеся молекулы пластика обивки, что там ещё, снова надо было закрывать окна. Прохлаждаться некогда Коюров набрал в телефоне номер Силыча.
Связь почему-то долго не устанавливалась, не проходил гудок, молчал, а когда голос робота вдруг пробубнил: «Подключаю дополнительные модули соединения», Максим всерьёз обеспокоился: что хоть с техникой творится? Даже отвёл телефон от уха, уставился на него. Телефон вручил перед поездкой сам Быстров, якобы очень надёжный гаджет, велел в нынешнюю поездку все звонки делать только с этого аппарата.
Тут сигнал вызова всё-таки воскрес как если бы «затор» в сети прорвало. Или засор. Максим быстренько поднёс телефон снова к уху. Буквально на втором гудке Силыч откликнулся.
Выпрыгнул на экран в смысле белобрысая физия его. Весь дисплей телефона красная апоплексическая шайба заняла, до отказа; была у Силыча такая дурацкая привычка во время разговора мурлом своим забираться чуть ли не прямо в объектив Можно было пересчитать угри и поры на «картошке» Силыча. Мягкий с вмятиной подбородок ушёл за кадр, равно как и редкий белесый, будто седой ежик на макушке. Силыч был альбинос или почти альбинос. Близко посаженные глазки, почти бесцветные, на крови, с лопнувшими прожилками, хлопали веками как будто без ресниц (на самом деле ресницы имелись, но даже при крупном увеличении их трудно было разглядеть), смотрели с экрана телефона удивлённо. Потому что Максима видели; он у себя тоже камеру включил. И, похоже, не сумел скрыть, что рад видеть круглую пухлую рожу собеседника, почти родной сейчас она ему показалась, в этом тёплом, солнечном, но чужом и нехорошем Милоровске. Хотя что за шекспировские нежности, как Быстров бы сказал? Обговорили заранее, как будут держать связь; сейчас никто ни в чём не вышел за рамки, ни он, Коюров, ни Силыч. Что за фобия злонамеренного или хотя бы даже и спонтанно случившегося подвоха? Никаких к чёрту подвохов, главное, вовремя дать себе такую установку!
Он её как раз и дал но только сейчас. Сканируя удивлённую физию Силыча (а может, не было никакого удивления?), пробуя на зуб пробившую его самого сентиментальщину (может, и сентиментальщина тоже не пробивала?). Всё за ту одну-единственную секунду, пока Силыч глазёнками хлопал. А уж что при этом было на уме у Силыча И откуда держал связь Силыч, из своего ли кабинета, а может, из квартиры любовницы может, совершенно голый одна ведь только физия в объектив влезла, и та не вполне Мысль о том, что Силыч сидит сейчас в чём мать родила, взорвала мозг Коюрова десятью тысячами микрограммов тротила! Ну что за вздор!
Силыч, оригинал, глазки наконец проморгал и молча кивнул; таким было его «здрассте». Максим по сравнению с ним оказался говорлив: буркнул «Привет!», улыбнулся и перешёл к делу. К самой сути дела. Какие сведения надо собрать, что проверить, на какие подробности обратить внимание. Силыч, подтверждая, что слышит Коюрова, продолжал кивать в такт его тезисам (Максим добился-таки той сухой, сжатой и концентрированной манеры изложения, какая не вполне удавалась ему наедине с собой; сейчас каждое предложение у него заключало в себе отдельный, самостоятельный пункт задачи). Ну да, Силыч, где бы он там ни был, у себя ли или у своей любовницы, но загружал информацию в память бит за битом, отмечая её поступление возвратно-поступательным покачиванием башки: слегка наклонял здоровенную вперёд, потом возвращал в прежнее положение. И лишь один раз буркнул вальяжно: «Ну, это-то совершенно понятно!» В результате Коюров, сделав вдох, передержал воздух в себе и, чтоб вернуться в ритм, повторил сказанное с лёгким клёкотом в голосе.
Это очень важно, очень, чуть ли не проскандировал Максим.
Сделаю! ухнул Силыч, ну чисто марсианин уэллсовский, и таким было его прощание. Он отключил телефон.
Коюров с минуту сидел молча, задумчиво. Хотел уж было снова музыку запустить, но сразу передумал. Силыч, он, конечно, молодец. Этой своей неразговорчивостью, коротким марсианским уханьем и вообще всей флегматично-сонной непрошибаемой для эмоций физиономией он мог здорово ободрить конечно, только тех людей, которые Силыча уже хорошо знали, умели расшифровывать его скупые месседжи, что словесные, что мимические. Так вот, в этот раз то ли Максим Силыча не вполне узнал, то ли Силыч сегодня и впрямь чем-то отличался от себя обычного. Кто-то из них двоих сегодня был не в форме, в смысле не на высоте
Ладно, «Человека-жука» теперь посетить. И дела ради разведать, присмотреться, что за «Жук» и какие букашки в нём обитают, да ведь и за воротник что-нибудь забросить надо. На голодный желудок даже философские вопросы не решаются, а его проблема к одной только голой схоластике не сводится. Аккуратно распахнул дверцу, чтоб не влепить ею в бочину соседнего доисторического пепелаца (эх, сам же создал себе такие условия!), выкарабкался наружу; ухватившись за рейлинг на крыше «стрижа», распластался пузом по тёплому серебристому металлу этаким бескрылым насекомым, после чего промежуток между машинами сделался широким и легко проходимым, одолел его играючи в три приставных шага. К «Жуку» направился пешком, как тот гоблин весёлый и разговорчивый советовал.