О том, почему идеальное число зубов соответствует тридцати двум, что ровно на одну цифру выше максимального количества дней в месяце, и, в то же самое время, на одно число меньше количества земных лет Спасителя.
О том, почему он наблюдает в зубах единовременный символ скоротечности времени, смерти, возрождения и жизни.
О том, почему двух совершенно одинаковых зубов не встретить и в одной челюсти, коль скоро даже те из малых сих, что занимают симметричное положение и выполняют одинаковую функцию, находясь по разным концам единой челюсти, обладают либо двумя корнями, напоминающими ему о двойственной природе Спасителя, либо тремя корнями, напоминающими о догмате Триединства, в то время как восьмые зубы, порой обладающие четырьмя корнями (что есть суть число евангелистов и знак особой гармонии), появляются в особое время.
О том, почему молочные зубы соотносятся в его представлении с Заветом Ветхим, в то время как коренные видятся ему Заветом Новым, а порча и выпадение зубов соотносится в его понимании с искажением, вызванным ересью и впадением в грех.
О том, как он соотносит религию и медицину, полагая религию суть медициной, цель которой заключена не во врачевании плоти, но во врачевании духа от болезни греха, а главными же её инструментами являются вера и разум, дополняющие друг друга в гармоничном единстве.
О том, как богословие и философия видятся ему двумя челюстями, позволяющими раскусить прочную скорлупу неверия, обнажив под ней плод Истины.
Ну, и о многом другом.
Фабрис предполагал, что зубы, будучи долгое время неочищенными, заболевают, начиная выдавать особый зубной яд, который, будучи поглощённым вместе со слюной, отравляет тело и служит причиной если и не всех, то многих прочих болезней, даже и помимо зубных.
Венсан Мавр, время от времени находя подходящее время, читал и перечитывал стабильно появляющиеся главы сего трактата, периодически оставляя в тексте и на полях свои замечания.
Тем временем остальные монахи, наблюдая за странностями молодого энтузиаста, довольно ясно и недвусмысленно делились с аббатом опасениями о том, что Фабрис уже вконец сошёл с ума.
Этому можно, снисходительно замечал им настоятель, возвращаясь к своим повседневным обязанностям.
С раннего утра и до позднего вечера к Фабрису, не только как к единственному, но и как к лучшему мастеру в здешней округе, стекались целые толпы людей, занимавших огромную очередь. Многие из них, прослышав о его мастерстве и сноровке, приезжали даже из других городов, порой отдалённых.
Нищие и знатные, младые и старые, христиане и иноверцы все, кто приходили к нему с жалобой на больные зубы, могли рассчитывать на его добросовестную помощь.
Больно не будет, стараясь успокоить, каждый раз заверял он. И хотя, иной раз, несмотря на весь состав обезболивающих средств и искусство врачевателя, какая-то боль всё равно ощущалась, Фабрис делал всё для того, чтоб свести её к минимальной. И, надо сказать, никто всё равно не сделал бы лучше и просившие об этом знали.
Ни с одного из них Фабрис не брал плату, но если кто-нибудь из больных проявлял похвальную настойчивость в желании отблагодарить своего врачевателя, тот отпускал его с благословением, попросив подать встречному нищему милостыню, тем самым не только совершая благое дело сам, но и позволяя совершить его другому.
Впрочем, нередко находились и те, кто, получив то, за чем приходили, спокойно уходили восвояси, не отблагодарив его даже добрым словом. Монах воспринимал это всё со спокойной душой, благословляя каждого, кого послал ему на жизненном пути Господь.
При этом особый подход у него был и к детям в особенности к тем, кто обитал в монастыре регулярно, проходя обучение в школе. Обычно, чтобы отвлечь малого ребёнка от страшных мыслей, он обещал подарить ему одну из тех игрушек, которые до этого вырезал из дерева, при обязательном условии, что тот станет вести себя хорошо.
Когда ребёнок, не испытавший особых мучений при удалении или ином лечении зуба, за стойкость свою бывал удостоен обещанной награды, то, случалось и такое, что затем этот малыш расшатывал себе зуб и в следующий раз спешил специально за новой игрушкой.
В том случае, когда у ребёнка выпадал молочный зуб, монах дожидался, когда юный школяр уснёт и, как можно тише прокравшись в домиторий в тот час, когда все дети спят, оставлял под его подушкой монетку.
Пытаясь приучать своих посетителей к соблюдению элементарных норм гигиены полости рта, Фабрис научился оценивать человека по первому взгляду, подбирая к нему свой подход и, если нужно, весьма красиво заговаривая ему зубы.
К примеру, обычный сельский невежда, скорее всего, отмахнулся бы, от лени или глупости наплевав на соблюдение всех озвученных предписаний, если Фабрис прочитал бы ему серьёзную лекцию о налёте и зубном камне. Но этот же самый человек мог стать сама серьёзность и исполнительность: всего лишь стоило напугать его до беспамятства всевозможными жуткими историями о «страшных бесах зубных», а затем, в подробностях объяснив, какими именно ритуалами их надлежит отгонять, вручить «благословенную и чудодейственную кисточку» вместе с «пузырьком освящённого эликсира».
Естественно, в тех случаях, когда и то и другое имелось в наличии в достаточном объёме. А чем выше становилась известность зубного врачевателя, тем больше людей приезжало к нему на приём, и, стало быть, тем меньше времени оставалось на создание новых щёток (к которому он постепенно подключил своих немножечко поднаторевших помощников) и написание трактата.
Вместе с тем подобная широкая популярность, как и подозрительные разговоры о «бесах зубных» и «ритуалах по их изгнанию», вызывали известного рода интерес в среде определённых лиц, что явно не могло быть хорошим признаком. Но, тем не менее, даже и эти лица иной раз обращались к Фабрису за помощью.
Вообще среди его пациентов порой встречались весьма могущественные фигуры: не просто состоятельные люди и городская знать, но также и различные графы, епископы и, пару раз, даже августейшие особы. Естественно, в подобных случаях скромный монах пусть и нехотя, но всё-таки откладывал свои повседневные дела и заботы и, вместо того чтобы с большей пользой потратить то же самое время, уделив его многим, был вынужден отправляться в путь, дабы излечить одного. Впрочем, в каких-то случаях и это могло играть особую роль.
Монах неизменно получал сердечное приглашение остаться при дворе, заслуженно обретя высокий оклад, известность, титул, а с ними имя и вес в политических кругах, но, выбирая между преходящей мирскою славой и вечным долгом веры, неизбежно выбирал второе, озвучивая свой отказ в достаточно мягкой, но категоричной форме. Тем не менее, сильные мира не желали оставлять своего благодетеля без какой бы то ни было награды, хоть бы и затем, чтобы о них самих в дальнейшем не поползли по миру некрасивые слухи.
Фабрис использовал эту возможность с умом, применяя благоволение сих высоких особ для оказания помощи конкретным людям, добиваясь помилования, либо, по крайней мере, смягчения приговора для осуждённых на смерть или каторгу, поддержки голодных и осуществления прочих благих дел.
Впрочем, он знал, когда у сильных мира сего уместно просить о многом, а когда было бы разумнее упомянуть лишь о малом, не заигрывая с огнём.
Ведомыми лишь Богу путями, народная молва нарекла Святого Христофора, среди всего прочего, покровителем зубных врачевателей и защитником от болезней зубных ещё задолго до рождения брата Фабриса.
Надо сказать, подобная связь не казалась очевидной даже и для людей, имевших общее представление о биографии этой удивительной личности. Также как, например, история о победе Святого Папы Сильвестра I над морским чудовищем и праздник в его честь, связанный даже не с морем, а с курицами.
Хотя, с другой стороны, эта странность дополняла и без того необычный образ святого, изображавшегося то в виде косматого великана, переходящего бурную реку со святым младенцем на могучих плечах, при этом опираясь на дерево-посох, то в виде воина-копейщика с собачьей головой. Но с тех самых пор, как в стенах аббатства Святого Христофора объявился зубоврачеватель, все усмотрели в этом некий знак свыше.
Так, на протяжении долгих лет, в аббатстве протекала спокойная и мирная жизнь, пока к высоким воротам, за которыми, словно трудолюбивые пчёлки, исправно трудились монахи, не прибыл гонец из Рима.
Глава II, Повествующая о дорогах, ведущих в Рим
В любые времена и в любом месте люди всегда были охочи до вымыслов. Местные не были исключением, поэтому весть о том, что Фабрис Зубник отправляется врачевать не абы кого-нибудь, а прямо-таки самого Папу Римского, тотчас же облетела округу, вызвав досужие споры и пересуды. На самом же деле, хотя подобная возможность не исключалась и самим Фабрисом, ситуация представлялась ему не столь очевидной.