Нет-нет, разговаривать ты пока не сможешь. Не трать силы. Кстати, давай познакомимся. Меня зовут Иваном Петровичем. Я главный врач военного госпиталя. Ну а своё имя ты назовёшь, когда сможешь говорить.
***
Потянулись дни, недели, месяцы. Временами появлялась боль, медсестра делала укол боль пропадала. В палате менялись раненые. Одни выздоравливали и отправлялись на фронт, но появлялись новые, а Ромка так и продолжал лежать, не вставая.
Когда он смог, наконец, вставать с постели, за окном была уже весна. Теперь Ромке нужно было заново учиться ходить.
С какого-то момента дело на поправку пошло быстро. Главное, ничего уже не болело и без уколов. Пришло, наконец, время, когда Ромка мог уже ходить без посторонней помощи. Вот тогда он и сбежал из госпиталя. На третий день после побега он оказался на базаре. Это было уже без малого через год после взрыва моста.
Рассказывать обо всём этом Ромке не хотелось. Хотелось поскорей забыть весь этот ужас.
Глава 6. Безобразная драка
На завтрак, хоть чуть-чуть, но опоздали. Когда Ромка, Коля и Васька пришли в обеденный зал, Марина Ивановна спросила:
Вы где гуляли?
Марина Ивановна, ответил Коля, вы же знаете, что Гусеву было плохо.
Про Гусева знаю, но вы-то, почему опаздываете? Вам тоже стало плохо?
А мы волновались. Ждали, когда его доктор отпустит.
Ладно, давайте проходите. После завтрака останетесь убираться. Ты, Птицын, и ты, Васькин.
А я? спросил Ромка.
Что а ты?
Почему только им остаться? Почему мне нельзя? Мы же вместе.
Лучше, Рома, тебе сегодня не перенапрягаться. Отдохни. А то после того, что с тобой было
Ну это из-за зарядки было. Тут же не зарядка. Можно и мне остаться?
Ну не знаю Я бы, на твоём месте, лучше отлежалась в постели.
Зачем? Доктор сказал, что всё в порядке. Он только от физкультуры пока освободил.
Ну ладно, ладно. Оставайся, если хочешь.
После завтрака, когда обеденный зал опустел, друзья собрали со столов посуду, отнесли её в мойку. Она находилась в том же обеденном зале за перегородкой. Там же, за перегородкой, находилась кухня с большущей железной кухонной печкой для приготовления пищи. Друзья помогли тёте Нюре вымыть посуду. Покончив с уборкой, решили пойти во двор, где были уже почти все воспитанники детского дома. Но не тут-то было.
Когда друзья вышли в вестибюль, у них на пути нарисовался Марьин. Нарочно ведь поджидал, гад.
Преградив путь, говорит Ромке:
Ну чё, гусь, будешь извиняться?
Ромка сначала растерялся, но быстро нашёл, что ответить. Говорит Марьину:
Я, во-первых, не гусь, а во-вторых
Я сказал, гусь, значит, гусь! перебил его Марьин.
Коля Ромке:
Ром, не связывайся. Делай, что он скажет.
Но Ромка снова говорит Марьину:
Повторяю. Во-первых, я не гусь, а во-вторых, за что это мне извиняться?
Ты чё, забыл?! орёт Марьин. Кто назвал меня вором?!
А меня кто?!
Так ты и есть вор! Мильтон про тебя всё рассказал!
А ты видел, как я воровал?!
Слышь, ты! Мне некогда с тобой базарить! Будешь извиняться, или нет?! А то ща ввалю неслабо!
Коля Ромке:
Ром, не спорь с ним. Побьёт.
Пусть попробует! ответил Ромка. Умру, но не сдамся!
Умрёшь, если не извинишься! «обнадёжил» Марьин.
Ты сам извинись! со злостью сказал Ромка. И за обзывательство, и за то, что ударил!
Чего?! Чего ты вякнул, букашка?
Сам букашка! ответил Ромка.
Марьин подскочил к Ромке и повалил его на пол. Ромка увидел летящий прямо в лицо кулак, но движение кулака вдруг замедлилось, почти остановилось. В этот же миг Ромке, как год назад, привиделась летучая повозка и девочка на ней.
Не бойся, Рома, ты справишься, сказала девочка. Я снова зарядила тебя энергий. Проучи этого хулигана. Видение исчезло, а в Ромку влилась невиданная сила. Он подумал в тот раз, что это от злости.
Ромка двумя руками обхватил руку Марьина за запястье и, что есть силы, сжал её, остановил. У Марьина в руке что-то хрустнуло, и он вскрикнул от боли. Марьин попытался вырвать руку, которую держал Ромка, но не смог этого сделать.
Ромка поднялся на ноги, с силой откинул руку Марьина. Нет, не только руку, потому что Марьин вслед за рукой по инерции отлетел к стене. Испугался, но снова пошёл на Ромку. Ромка, подпрыгнув, обхватил Марьина за шею. Марьин, упал на спину. Ромка, усевшись на него верхом, вцепился ему в волосы и с неожиданной для себя силой прижал его головой к полу. Марьин пытался вырваться, но у него ничего не получалось. Тогда он стал что есть силы колотить Ромку коленями по спине, а руками продолжал пытаться освободиться от Ромкиной железной хватки.
От ударов по спине снова заболело в груди. После каждого удара боль усиливалась, но Ромка не сдавался. Он ещё сильнее прижал голову Марьина к полу. Марьин взвыл от боли, а Ромка говорит ему:
Проси прощения за вора!
Гусев! Прекрати немедленно! услышал Ромка испуганный возглас Марины Ивановны. Ромка отпустил Марьина, поднялся. В руке остался клок волос. К боли, появившейся от ударов по спине, добавилась боль в правой руке.
Коля и Васька стояли чуть поодаль со странным выражением на лицах. Это было что-то среднее между удивлением и восторгом.
Марьин тоже поднялся с пола. Вид у него был испуганный, недоумевающий. Аккуратно причёсанные до этого волосы, были растрёпаны и торчали во все стороны. По выражению лица Марьина было видно, что он не может понять, как Ромка с ним справился.
Снова видение летучая повозка. Голос девочки:
Рома, восстанови энергию.
Пауза. Потом снова:
Восстанови энергию! Ну восстанови же энергию! Ведь сразу всё пройдёт!
Снова пауза, а потом:
Ну как хочешь, и повозка исчезла.
Марьин стоял теперь чуть позади от Марины Ивановны, а та продолжала кричать:
Как это понимать, Гусев?! Что ты вытворяешь?! Правильно говорил милиционер, что в колонии тебе место!
Марина Ивановна, Марьин сам первый полез, пытался заступиться за Ромку Коля.
Ага, первый, подтвердил Васька. Мы видели.
Марьин погрозил Коле и Ваське кулаком.
Не знаю, кто первый, кто второй, но я видела, что вытворял Гусев! ответила воспитательница. А ещё от физкультуры освободили! Симулянт! Сейчас соберём педсовет, и будем решать, что с ним делать!
Делайте, что хотите, тихо сказал Ромка. Можете хоть застрелить.
Что-что?! Ты ещё и дерзить вздумал?!
Ничего я не вздумывал. Просто мне уже всё равно.
***
На сбор педсовета не ушло много времени. Через полчаса все воспитанники были в так называемом актовом зале. Вход туда был из вестибюля, через дверь в левой стороне.
Актовый зал и правда оказался залом. Не то что обеденный. Как в кино или в театре. Там была и сцена, и белый экран на задней стене за сценой, и «киношные» кресла. Кресла были составлены вплотную около дальней стены, но их быстро расставили рядами и усадили на них «зрителей» воспитанников. Напротив рядов кресел, почти около сцены, поставили длиннющий стол, за которым уселся весь «педагогический коллектив» во главе с Вячеславом Дементьевичем.
Ромка тоже хотел сесть вместе с ребятами, но ему не позволили. Заставили стоять напротив стола. Стоять было трудно из-за ещё не прошедшей боли. Ромка сказал об этом, но Вячеслав Дементьевич всё равно не разрешил сесть.
Ничего, постоишь, не барин, сказал он. Провинившемуся положено стоять. И нечего врать, что что-то болит, потому что Марина Ивановна видела, что ты вытворял. Если бы болело, не справился бы с Серёжей.
Потом Марине Ивановне.
Ну, рассказывайте, Марина Ивановна. Что наделал этот негодник?
Марина Ивановна принялась живописать о том, как вор и бандит Гусев чуть не убил высокочтимого «Серёженьку Марьина». Так и сказала:
Только что я стала свидетелем безобразной драки, которую устроил Гусев. Гусев чуть не покалечил Серёженьку Марьина. Он, наверное, мог бы его даже убить, если бы я не оказалась там вовремя.
Ничего я не устраивал! крикнул Ромка. Он сам первый полез! Птицын и Васькин это видели!
Гусев, тебе ещё дадут слово! прервал его директор. Продолжайте, Марина Ивановна.
А что продолжать? сказала воспитательница. Пусть Гусев сам объяснит, почему он напал на Серёжу.
Хорошо, согласился директор. Ну? Что скажешь, Гусев? Почему ты избил старшего товарища?
Товарища?! возмутился Ромка. Фашисты мне не товарищи!
За столом поднялся возмущённый гул. Директор Ромке:
Гусев! Ты совсем распоясался! Ты знаешь, что у Серёжи и мать, и отец геройски погибли на фронте?! Они сражались с фашистами ради всех вас! Они отдали свои жизни, чтобы вы остались живы!
Это его родители сражались! А такие гады, как этот, были предателями и полицаями! ответил Ромка.
Шум за столом усилился, стали отчётливо слышны возмущённые реплики.
Выбирай слова, Гусев! прикрикнула на Ромку Марина Ивановна.
Вот-вот, именно! поддержал её Вячеслав Дементьевич. Надо выбирать слова.
Я и выбираю, сказал Ромка. Фашиста называю фашистом, гада гадом.