Ян Шустерович издал мучительный стон впервые, кстати, за восемь лет стеклянного плена, и, услыхавшие, образно выражаясь, «голос души» своего бригадира рабочие, посмотрели на Яна Шустеровича в испуганном изумлении.
Заметив изменение в выражении их лиц, Вальберг поинтересовался у рабочих:
Вы ничего сейчас не слышали особенного?!
Бесы, как всегда, кричат на Праздник, Ян! несколько озадаченно ответил один из рабочих по имени Владимир. А больше, вроде, как ничего нового не слышно в нашем лесу!
Ян хотел сразу спросить: «Не слышали ли вы колокольного звона?!», но не спросил, вовремя спохватившись и, не менее вовремя вспомнив, что Владимир этот, при земной жизни своей занимавший пост секретаря парторганизации какого-то крупного завода, давно уже метит на бригадирскую должность Вальберга и, поэтому, не применет возможностью «сдать» Яна Шустеровича поролоновым бесам, если заподозрит, что Ян Вальберг каким-то непостижимым образом начал «оживать», а его стеклянная «оболочка» принялась неудержимо «таять». А Ян, ведь, действительно, начал «оживать», услышав звон православного церковного колокола, но, только, он не успел осознать этого невероятного чудесного момента слишком кратковременным он получился, составив менее одной сотой секунды земного привычного, для Яна, времени. Но, как бы там ни было, спасительный колокольный звон услышал один лишь Ян Шустерович Вальберг
Ян внимательно посмотрел на Владимира и твердо решил про себя, что сегодня ночью не вернется в опостылевший барак, а отправится на поиски источника, только что прозвучавшего колокольного звона. Ян резко отвернул голову в сторону и ренегат-Владимир не успел заметить, как в глазах бригадира вспыхнула горячечным светом настоящая человеческая надежда на спасение из Стеклянного Ада
Дело в том, что в воображении Яна Шустеровича, словно бы, под воздействием очищающих от всякой душевной скверны, волшебных переливов колокольного звона, как живые, возникли образы дочери Снежаны, и ее матери и, соответственно, его жены Каролины Карловны.
«Где вы?!?!?!» немо воскликнул Ян. «Я найду вас этой Праздничной Ночью!!! Чего бы мне это ни стоило! Я люблю Вас, и я найду Вас. И я спасу Вас!!!»
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Декан философского факультета доктор философских наук, профессор Гуйманн Павел Назарович, с дико озадаченным выражением на хитроумном лице, отложил в сторону длинную докладную старосты выпускного курса о регулярных фактах законспирированного распития «жигулевского» пива студентами-пятикурсниками во время чтения лекций ведущими преподавателями факультета. Гуйманна столь сильно озадачило, разумеется, не содержание фискальной докладной одного из ведущих философов города крайне напугал и заинтриговал недавно раздавшийся за стенами деканата вопль, различными вариациями продолжавший свое хиреющее существование уже в течении пяти минут и никак не утихавший вопреки всем законам акустической физики. Так и не дождавшись, когда же проклятый «вопль» наконец окончательно утихнет, декан расслабленно откинулся на спинку рабочего кресла и нажал кнопку вызова на аппарате селекторной связи.
В кабинет моментально влетела неказистая, хотя и молоденькая, секретарша:
Звали, Павел Назарович?! задала она глупейший из, наиболее, возможных глупых в данной ситуации, вопрос.
Павел Назарович посмотрел на секретаршу с выражением, вполне соответствующим заданному ею вопросу. Характерным движением поправив дужку очков на переносице он строго спросил:
Вы слышали, Зоя?!
Что, Павел Назарович?!
Кто-то сейчас кричал в коридоре и, что самое плохое, продолжает кричать с неослабевающей силой какой-нибудь, опившийся «жигулевского» пива, вахлак-пятикурсник?!
Да, Павел Назарович слышала! Очень хорошо слышала, да и сейчас слышу я еще так напугалась! Наверное, действительно, это какой-то пьяный пятикурсник! Многие из них в последнее время совсем обнаглели, совсем распоясались!
Сейчас, я вас спрашиваю, Зоя: кто продолжает кричать в коридоре?! Вы слышите, Зоя?!
Мне кажется, Павел Назарович, что это робко пролепетала секретарша Это эхо «Застрявшее» эхо
Гуйманн молчал примерно с пол-минуты, внимательно разглядывая маленькую секретаршу, словно бы впервые ее только что увидел и спросил по истечении молчаливой, хорошо выдержанной, паузы:
Мне кажется, Павел Назарович, что это робко пролепетала секретарша Это эхо «Застрявшее» эхо
Гуйманн молчал примерно с пол-минуты, внимательно разглядывая маленькую секретаршу, словно бы впервые ее только что увидел и спросил по истечении молчаливой, хорошо выдержанной, паузы:
Вы издеваетесь надо мной, Зоя?!
Нет, я совершенно серьезно, Павел Назарович! в голосе Зои прозвучали чуть-чуть обиженные нотки. Это случается уже третий раз только за последние две недели! Официально третий раз, но были еще сигналы и кроме этих случаев!
Потрудитесь выражаться яснее! Какой третий раз и какие сигналы?!
Третий раз за две недели в коридорах нашего факультета «застревает» эхо! терпеливо объяснила Зоя. Я полагала почему-то, что вас должны были об этом известить в первую очередь. Все об этом давно уже знают бывший заведующий бывшей «Кафедрой неординарной философии» Владимир Николаевич Бобров, кажется, даже, до того, как попал в больницу, и эту его «неординарную» кафедру еще не расформировали, решил начать писать монографию на эту тему и, по слухам, что-то уже успел написать!
Гуйманн нахмурил лоб, якобы что-то припоминая и, будто бы довольно быстро припомнил (хотя, на самом деле, он никогда ничего не забывал, а особенно действия людей, события или явления, чьи отдаленные последствия могли представлять потенциальную опасность лично для него, для Гуйманна):
Бобров, он же правда, э-э-э начал осуществлять шесть месяцев назад какой-то совместный проект совместно с этим, с пропавшим сумасшедшим с Морозовым, с филологом. Не помню названия проекта дословно
«Разум без границ»! с готовностью подсказала секретарша.
Вот-вот! с горькой иронией проговорил декан философского факультета, талантливо скрывая свою полную осведомленность в данном, очень щекотливом лично для него самого, вопросе. Разве может быть разум без границ?! Может точнее нужно было назвать этот проект как-то по-другому, например «Сумасшествие в квадрате», а? Как вы считаете, Зоя?
Зоя пожала плечами и смущенно улыбнулась.
Собственно, спасибо, Зоя вы мне не нужны больше! сказал Павел Назарович и взяв двумя пальцами за края фигурной пепельницы из цветного чешского стекла, нервно крутанул ее вокруг оси по поверхности полированного стола.
Зоя неслышно исчезла, а тяжелая пепельница из чешского стекла не хуже настоящей юлы, с грохотом продолжала крутиться по полированному дереву, приковывая к себе взгляд декана, чьи мысли сейчас, однако, целиком были посвящены тем загадочным исследованиям, на которые в последние месяцы был брошен весь научно-творческий потенциал, во всех отношениях, вредной и антинаучной, слава Богу, ныне уже не существующей «Кафедры неординарной философии». Возможно, что первое практическое следствие этих откровенно сумасшедших, по глубокому убеждению, Гуйманна, исследований, только что растаяло в воздухе факультетских коридоров. Эхо всегда должно звучать нормально, как ему положено по законам акустической физики, а не так, как это почему-то стало происходить внутри помещения, вверенного ему, факультета.
Ученый Совет университета, по мнению Гуйманна, принял достаточно легкомысленное решение, утвердив в свое время проект «Разум без границ» в качестве официальной превалирующей научно-исследовательской темы «Кафедры неординарной философии». Единственным членом Ученого Совета университета, проголосовавшим против практического претворения в жизнь данного проекта, оказался он, доктор философских наук, Павел Назарович Гуйманн, декан философского факультета. Но ему не вняли и, после долгих колебаний, примерно месяц назад, он решился и написал подробное «личное мнение» в горотдел ФСБ, откуда до сих пор не получил ответа.
Самое плохое заключалось в том, что опасными идеями Боброва-Морозова, несмотря на своевременное расформирование проклятой кафедры поголовно увлеклись лучшие студенты факультета, откровенно отодвинувшие в сторону основные теоретические постулаты диалектического и исторического материализма. Основным смысловым стержнем «Разума без границ» являлось утверждение аксиоматичного характера, однажды приснившееся Боброву, а может подсказанное ему Морозовым, буквально, звучавшее следующим образом: «Не имеет права существовать ни секунды философская школа, чьи принципы, выраженные хотя бы в озвученных словесных формулировках, немедленно не воспроизводили бы в, окружающем место их рождения, пространстве, своих материальных отражений». Гуйманн, когда впервые услышал эту формулировку, лишь беспомощно развел руками и покачал головой. Качал, правда, довольно долго, сам того не сознавая, отдавая, таким образом, определенную степень уважения свежеродившемуся философскому принципу «доморощенного гения» Боброва.