В них начинали мы службу Атону, и главным жрецом был у нас сам Божественный сын фараона Аменхотепа III [23], к тому времени соправитель отца. Мы соскребали имена других богов со всех камней храмов, мы были теми, перед кем упадала ниц вся Кемет. Жрецы Амона, уходя в тень, становясь всё более слабыми, огрызались. Не упускали они власть, держались за неё. Божественный сын фараона, Аменхотеп IV [24], настаивал на преимуществе Атона перед другими богами, отец его сердился и возражал, подкрепляемый доводами разобиженных и обделенных жрецов. А когда и впрямь вконец разошлись их дороги (ведь сын и отец часто выбирают разное!), отец был рад, что сын решил уйти. Он был сломлен уже своим бессилием, своим безвластием, и радовался, что мятежный сын сойдёт со двора, тот, который стыдился писать имя отца, содержавшее имя Амон
И имя матери писал иначе, чтоб не упомянуть имя Мут [25] великой, не прославить триаду Нэ [26]. Трудно любить сына, который отвергает всё, что есть ты сам!
И печалился отец, вместе со своим двором. Осиротел Нэ с отъездом. Веками был фараон отцом народа, защитником и Богом его. С горсткой избранных удалялся он теперь куда-то вдаль, пусть возмутитель спокойствия, но царственный властитель и отец народа
Джехутимесу, закипели воды Нила под ударами весел. Тысячи кораблей, барок и лодок, нагруженных людьми, их имуществом и скарбом, двинулись навстречу судьбе. На золотой корабль свой взошла Нефертити Божественная, и села под балдахином. Руки её были прижаты к животу: беременной была женщина. В третий раз. Сияли её глаза, обращённые вдаль, и ни на миг не обернулась она к городу, который оставляла. Она ждала ребёнка, мечтала о сыне. Начинала жизнь заново, что ей горожане, выстроившиеся у причала, на берегу, а ведь многие простирали к ней руки в тоске.
Балдахин, украшенный её собственными изображениями, Джехутимесу, о, что это был за балдахин. Эта женщина рождена была для власти, Джехутимесу. Она не боялась никого и ничего, и лишь предначертания самого Атона сумели свернуть её с пути. Атон не дал ей сына; всё остальное было у неё. Вот балдахин, например, балдахин, вышитый её изображениями. Она не была дочерью фараона, но стала его женой; другая бы удовольствовалась этим. Но не женщина по имени Нефертити, нет. На балдахине были сцены её жизни, недопустимые для Кемет. Нефертити с фараоном у жертвенника, Нефертити, поющая гимны, Нефертити в кругу семьи, на коленях у мужа, о Джехутимесу! Нефертити на охоте! Неприемлемо для Кемет, и многие, в том числе я, отводили глаза от балдахина. Но отвести глаз от неё, Божественной, прекрасной женщины, я не мог! Не могли и другие. А она поводила своей шеей, что с лебединой только и сравнишь, и каждый поворот головы её был царственным, исполненным величия, чьей бы дочерью она не была; пронизывала жгучими глазами, повелевала и повиновения ждала в ответ, и той, что дочерью фараона не была, повиновались безусловно Единое всеозаряющее животворное солнце! Она была подобием твоим на земле!».
Глаза Мозе устремлены были к лицу жреца. Он видел то, что было явным: любовь. Немыслимую и невозможную, да ещё и к женщине, что была самому Мозе ненавистна. Но вот кто-то пылал же к ней страстью. К ней, что была злой судьбой Мозе. Ведал ли сам Мери-Ра, какое чувство пытал к Нефертити?
Жрец, будто бы я не знаю, каким был исход из Нэ. Об этом написано, рассказано несчётное число раз. Я слышал стенания Пареннефера [27]: он оставил свою гробницу в Нэ. Не мог и продать её, ведь уже приготовил и расписал стены. Пришлось готовиться к смерти дважды, вначале в Нэ, потом в Ахет-Атоне. Он находил это разорительным. Многие находили этот отъезд досадным
Но не я. И не мы.
Это было бы странно. Ты выигрывал всё.
Нет поначалу. Я не первый Верховный, ты ведь знаешь. Первым был твой отец.
Они помолчали, осознавая то, что свершилось между ними. Мозе впервые слышал это: «твой отец», по отношению к тому, кто был богом Египта. Это не просто поднимало ввысь, это давало преимущество перед самим Мери-Ра, который не мог не осознавать этого. И он осознавал. Сегодня вместе с Мозе он испытывал влияние перемен: Мозе поднимался, жрец опускался. И ощущалось это обоими.
Каким он был для тебя? Для тебя, который всё знал
Жрец смотрел на Мозе с пониманием. Он сказал с придыханием:
Он тот, кто умножает добро, кто умеет дарить. Он Бог, царь Богов. Он знает всех, кто его знает. Он вознаграждает тех, кто ему служит. Он защищает своих сторонников. Он Ра, чье видимое тело солнечный диск, и который живёт вечно. Я происходил из бедной семьи и небольшого города, но владыка обеих стран оценил меня. Я занял большое место в его сердце. Царь, подобие солнечного бога, в великолепии своего дворца призрел меня. Он нашел меня, весть обо мне дошла до его сердца. Я не хочу знать ничего о том, что его не стало. Я сожалею о том, что не стало также и меня
Жрец смотрел на Мозе с пониманием. Он сказал с придыханием:
Он тот, кто умножает добро, кто умеет дарить. Он Бог, царь Богов. Он знает всех, кто его знает. Он вознаграждает тех, кто ему служит. Он защищает своих сторонников. Он Ра, чье видимое тело солнечный диск, и который живёт вечно. Я происходил из бедной семьи и небольшого города, но владыка обеих стран оценил меня. Я занял большое место в его сердце. Царь, подобие солнечного бога, в великолепии своего дворца призрел меня. Он нашел меня, весть обо мне дошла до его сердца. Я не хочу знать ничего о том, что его не стало. Я сожалею о том, что не стало также и меня
Мозе был вынужден слушать жреца долго. Когда плотина долго сдерживаемых мыслей и чувств прорвалась, не остановить заговорившего, а жрец молчал долго, десятилетия. Совсем неважно было Мозе знать, как стал Мери-Ра верховным жрецом Атона. Ни к чему были длинные описания церемоний. Как выстроились домашние и соседи, приветствующие отъезжающего во дворец счастливца. Как ждали все, кого награды манили и почести, появления фараона в верхнем этаже. Как слуги фараона выбрали первым Мери-Ра. И когда у обрамленного цветами лотоса окна появилась царственная пара, сановник вскинул обе руки в приветствии, и упал на колени. «Встань, сказал фараон. Выслушай меня стоя, мой верный слуга. Я посвящаю тебя в верховные жрецы Атона в моем храме Атона в поднебесном городе Атона. Я делаю это из любви к тебе и согласно желанию твоему, ибо ты был слугой моим, который был послушен учению моему во всём, что говорилось. Сердце моё радуется от дел твоих. Я передаю тебе эту должность и говорю тебе: ты будешь вкушать пищу фараона в храме Атона!».
Жреца подняли на плечи потрясённые небывалой его удачей друзья и враги. Владычица обеих земель обласкала Тинро [28], назвав её «любимицей своей». Потерянная, потрясенная супруга Мери-Ра плакала от небывалого счастья
Глава 4. Заговор жрецов. Рождение Мозе.
Мозе устал слушать о былом счастье Мери-Ра. Он хотел знать, как свершилось собственное его несчастье. И потому перебил старика:
Расскажи обо мне, учитель.
И столько в этом было смирения и просьбы, что изумлённый Мери-Ра осёкся, смутившись вдруг. И стал говорить о другом.
Небетах, ставшая Бакетатон, была скромной смиренницей в ногах у брата своего и мужа. Но назвать её покорной всем остальным трудно. Не потому, что возносилась она над всеми, но потому, что сторонилась. Вечно прислушивалась к жизни, что внутри души. То, что вокруг, словно не было ей родным. Задумчива, хоть не грустна. Молчалива, хоть и не безгласна.
О том, что прекратились у неё месячные истечения, и уж третий месяц, сомнений быть не может, жрец узнал от прислужницы, бывшей его осведомительницей.
Только не у одного Мери-Ра были осведомительницы. Его собственная, например, догадалась о том, что происходит, когда у хозяйки в загородном дворце оказался Верховный жрец Амона. Может, и сама будущая мать обратилась к этому врагу
Бакетатон, любившая брата, к первой его жене, ко всему тому, что было с ней связано, испытывала нелюбовь. Долгое время оставалась она с матерью своей, Тийе, и отцом, Аменхотепом III, в Нэ. Тийе и отец Бакетатон, Аменхотеп, невестку не жаловали. Многое из того, что делал Эхнатон, приписывалось Нефертити. В том числе, отказ от старых богов. Неверным было мнение такое, да что ж взять со свекрови со свекром? Редка родительская любовь подобной пары ко вновь приобретенной дочери. А тут не дом на руки невестке отдаёшь. Страну огромную, цветущую и богатую. Немало твоей заслуги в том, что она такая, а сын с невесткой, приняв дар, тут же повернули все, да как! В другую сторону; когда бы знать ещё, что к добру. Миттанийка, дочь Тушратты, Нефертити могла бы быть доброй египетской женой, как её свекровь Тийе, но была чрезмерно независима, и была женой сыну, и без того проявлявшему непокорство и вольнодумство. О многом мог сожалеть Аменхотеп: о том, что разрешал сыну своеволие без конца и края. Что отдал ему женщину, которую взял себе от её отца, пойдя на поводу у юной любви. О том, что отдал сыну и власть, отдал рано, не дав окрепнуть, не дав прорасти в сыне египетскому, родному, больше, нежели общечеловеческому. Мало, что объединяет всех под рукою одного бога, так ведь все равны под этой рукою, что египтяне, что жители Сирии или Миттани
Склонялась и та, чьё новое имя означало «служанка Атона», Бакетатон, вовсе не к образу солнечного бога вслед за родителями. Мила была ей триада богов Нэ. И Верховный жрец Амона был ей не чужим, роднёй по крови.