Испытайние - Семёнова Елена Владимировна 2 стр.

Папе

Воду крутя и пену бросая,
Вот перед нами вал вырастает.

Да, он последний. Но все потонуло
В мрачном потоке водного гула.

Мир перевёрнут. Все стало вверх дном.
Всё будто скрылось под водным шатром.

Брызги взлетают всё выше и выше
Но лютый гул вдруг становится тише,

Вниз убегают те бурные воды,
Падают, рушатся мрачные своды,

Тихим становится водный простор
Бурям и ветру наперекор.

В центре города, у Арбата
Мы с тобой целовались когда-то,
И весь мир, расцвечённый огнями,
В этот миг сомкнулся меж нами.

Не смотрели мы в лица зданий,
Обступивших нас тесным кругом,
А устав от душевных скитаний,
Мы смотрели в глаза друг другу.

И для никто во Вселенной
В этот час уже не был нужен:
Ветер в трубах пел незабвенно,
И луна отражалась в лужах.

Золотые метались тени
И тотчас же на нас осыпались.
Я хотела б, чтоб мы все время
У Арбата вот так встречались.

В.Т.

Прячешь сердце краденое?
Я подстерегу.
Я с пустою впадиною
Выжить не смогу.

Вижу у забора
Ты к земле приник
И повадкой вора
Выдаешь тайник.

Так смешно и грустно
Накопал песка.
Прячешь безыскусно,
Незачем искать.

Скрипнет тихо дверца
Я покину сад,
Краденое сердце
Не возьму назад.

Как же это сладко
Вспоминать, дрожа,
Как его украдкой
Ты в руках держал.

Ты его похитил?
Что ж, не обессудь.
Ты его хранитель
И при нём ты будь.

Лес встряхнулся мокрым псом,
Смутно знаемое эхо
Прокатилось колесом
Позолоченного смеха,

Куст схватился за бока,
Сотрясается без звука,
И несётся в облака
Эта дьявольская мука.

Смех повсюду, смех во мне
Он в моем струится теле,
И щекочут по спине
Захлебнувшиеся тени.

Ночью выпадет смерть
На вздыхающий город
Будут крыши болеть
Загнивающим сором.

И впитают сугробы
Наказанье проказы
Город, взятый на пробу.
Грязной марлей обвязан,

Рыжей слякотью залит,
Грузным небом контужен.
И спасет только память
Угнетённую душу.

И приснится мне ворон
Весь растрёпан и грязен,
Скажет: верь в этот город,
Труд не будет напрасен,

Поглощаю отбросы,
Как желанную пищу
Будут светлые росы,
Будет город очищен.

Встань богатая почва
Материнского чрева
За побеги хлопочем
Восходящего древа.

Ты сумеешь воспеть,
Ты поверить способна:
Ночью выпадет смерть
Та, что жизни подобна.

Пахнет воздух мороженым,
Пахнет палой листвой,
Пахнет тем, что возможно
В сердце вызвать прибой.

Пахнет фразой подслушанной,
В вездесущей толпе.
Пахнет песней не сложенной,
Посвящённой тебе

Похвалой незаслуженной,
Что в уме я несу,
Пахнет звонким оружием,
И щекочет в носу.

Пахнет саблей и ножнами,
Пахнет дикой тропой,
Сталью, мехом и кожами
И ружейной пальбой.

Пахнет болью и порохом,
Ты постой, погоди
Пахнет горестным вздохом
Из сожжённой груди

Ах, и в небе разбуженном
Улетает куда?..
Запах тонкого кружева
И холодного льда

бешено звонящие
летящие
вдребезги разбивающиеся
телефоны и будильники
тянущиеся бесконечно
путающиеся
руки и провода
РУКИ И ПРОВОДА
бросающийся под ноги
голый
совершенно голый лёд
безнадёжно поставленный
выразительный
в микрофоне голос
уважаемые пассажиры
при обнаружении
подозрительных предметов
при обличении
подозрительных лиц
при облачении
ваших тел
при обнажении
ваших душ
просьба обратиться обратиться
обратиться

Зима была тёплой, а сердце большим и седым,
И хлопья, как белые птицы, кружились над нами,
И в лужах промозглых, в святилище мутной воды
Похмельное утро солдатскими шло каблуками.

Зима была долгой (так часто бывает с зимой)
И смутно носила в себе ощущение долга,
Какого-то долга, что с лета хранился за мной,
И вот в январе он явился ни мало, ни много

Зима была трудной А что в нашей жизни легко?
(Достаточно вспомнить хотя бы шахтёров в забое)
И вот хлопотливые хлопья кружат над рекой,
Как ком, облепляя собой моё сердце седое

Зима была тёплой, а сердце большим и седым,
И хлопья, как белые птицы, кружились над нами,
И в лужах промозглых, в святилище мутной воды
Похмельное утро солдатскими шло каблуками.

Зима была долгой (так часто бывает с зимой)
И смутно носила в себе ощущение долга,
Какого-то долга, что с лета хранился за мной,
И вот в январе он явился ни мало, ни много

Зима была трудной А что в нашей жизни легко?
(Достаточно вспомнить хотя бы шахтёров в забое)
И вот хлопотливые хлопья кружат над рекой,
Как ком, облепляя собой моё сердце седое

Заостривши края, как лезвия,
Не считаясь с критикой и цензурой,
Безраздельно зияет поэзия
Раздробленной амбразурой.

Застыли края от наледи,
И зыбкою облеплены грязью.
С этой раной выходишь на люди
Я такому молюсь безобразию.

Потому что из раны-жерла
Ножевой, но жива, неистасканна,
Словно из хрустального фужера
Проливается влага ручья Кастальского.

В малороссийских садах почернели черешни,
Поезд несётся вперед к урожаю поспеть
В пыль полустанков и в полдень от зноя сопревший,
Степью сухой захлебнуться, исчезнуть, истлеть

Дон свои воды несёт чистоглазая птица.
Солнце в зените, слепит меловая гора.
Видно не тело, а сердце сумело родиться
В этом краю, где станицы, поля, хутора

Каждая клеточка прячется в зрелое лето,
Вновь тарахтит на реке деловитый паром.
Надо с парома нырнуть кто способен на это?!
Слиться с течением кожей, глазами, нутром,

Выйти на берег лиловым, в мурашечной сыпи,
Броситься в запах речного песка и лозы,
Лодку встречать и в рокочущем вёсельном скрипе
Тянущий, гулкий и донный услышать призыв

Я всегда думала: откуда берутся стеклянные шарики
Прозрачные, нежно-зеленоватые,
С мелкими пузыриками воздуха внутри,
С чуть заметной щербинкой на поверхности?

Может быть, их мастерят на специальной фабрике
Фабрике детских неформальных игрушек,
Чтобы дети могли катать их и думать при этом,
Что они делают нечто запретное?

Может быть, все эти стеклянные шарики
Детали какой-то большой и сложной игры?!
Только вот, видел ли кто-нибудь ее
В собранном виде?

А может, они сами по себе вызревают
В чёрствой земле пустырей и свалок,
Постепенно спекаясь из осколков
Бутылочного стекла, омываясь дождями
И обтёсываясь в кирпиче и булыжнике?

А вдруг, они миниатюрные магические кристаллы,
Которые волшебники раздают детям тайком от взрослых,
Чтобы они могли видеть в них своё будущее и прошлое.