Да, для Домбровского я поляк, а для Фридриха немец; для Жоржа и Марии я, конечно же, француз. Слишком сложно будет объяснить им все тонкости моей проблемы с самоидентификацией.
Фридрих тем временем осмотрел меня с головы до ног:
А ты нисколько не изменился за столько лет-то.
Молодой дух не стареет никогда.
Я улыбнулся и покачал головой:
Куда ни погляди: в Париже кругом одни приезжие и иностранцы, будто для них был построен этот великий город и именно им выбирать его судьбу. Именно нам с тобой и не важно, на каком языке мы будем это делать.
По необъяснимым причинам мы засмеялись друг для друга и натянули на себя улыбки, обращаясь ими к Парижу и ко всему миру в целом.
Пойдём, я покажу тебе одну кофейню, сказал ему я и добавил, впрочем, ты и так, наверное, знаешь, про что я. Все якобинцы, анархисты и противники власти с шестьдесят восьмого года встречаются и проводят свои собрания именно там.
Кофейня «Утомлённое солнце» мы оба прекрасно знали, что означают эти слова.
Да что ты
Ты обязательно должен её увидеть.
Кофейня находилась на несколько улиц левее от Латинского квартала совсем неподалёку от богатых районов, но и не отдаляясь от бедных.
В былые времена художники и ораторы могли встречаться здесь и обсуждать последние новости, свободно высказывать своё мнение и не опасаться жандармов, в любой миг грозивших вломиться в эти двери. В те прекрасные месяцы кофейня была главным храмом и штаб-квартирой подпольной оппозиции. Но теперь, когда давняя мечта о новой революции свершилась, почти все завсегдатаи кофейни переехали в городскую мэрию и их места заняли пьяницы и гуляки.
Несмотря ни на что, народу в кофейне было больше, чем когда-либо; хозяин и несколько официантов едва успевали разносить заказы. И если раньше здесь было шумно, то теперь гам стоял такой, что невозможно было услышать даже собственные мысли.
Что-то это не похоже на место, где зародилась революция, сказал Фридрих, когда мы зашли внутрь, но мне нравится.
Он снял шляпу и закричал на всю кофейню:
Товарищи, да здравствует Коммуна.
Да здравствует Коммуна! раздался крик в ответ.
Здесь всё слишком изменилось. Прошло всего несколько часов.
Давай лучше покурим на крыльце внутри нам всё равно протолкнуться не дадут.
Так мы и поступили.
Хозяин, знавший меня уже не один год, всё равно вынес нам две чашки с кофе, за что я наградил его однофранковой монетой. За эти деньги можно было позволить себе целый обед в какой-нибудь дешёвой забегаловке, но я не мелочился.
Я бы вынес вам стол и стулья, развёл в стороны руками хозяин, но вы сами видите всё занято.
Ничего. И без них обойдёмся, и я добавил, а ведь эта толпа бушует уже третий день на улицах. Теперь вот к вам пожаловать решили.
Пока платят не выставлять же их.
Интересно, откуда у них деньги, что хоть целый дворец возвести можно?!
Но на этот вопрос, естественно, ответа не последовало. А сам хозяин удачно скрылся где-то в гуще толпы.
Я засмолил папиросу и сделал первый глоток кофе; Фридрих тем временем вовсю дымил своей трубкой.
Вижу, великий революционер ещё не отвык от роскоши.
Перестань; настанет время каждый сможет позволить себе маленькие радости жизни. Как ни крути от своей семьи человеку всё равно никак не избавиться. Особенно, если она, к несчастью, так богата, влиятельна и знаменита.
Он перешел на шепот, разделавшись одним глотоком с доброй половиной чашки:
А эта мадмуазель и месьё в соседнем окне Прости, что спрашиваю сейчас, но они выглядели настолько буйными и страстными, что я просто не мог тогда не остановиться у твоего окна.
А я ведь думал, что это ты меня заметил.
Нет, тебя-то я конечно рад видеть тоже. Но эти двое особенно мадемуазель Париж, что и говорить люди здесь более открыты.
Не засматривайся на неё, и тут я поймал себя на ревнивом тоне, её кавалер мой лучший друг в этом городе. Конечно, я тебя с ними познакомлю. Но Жорж на штык посадит любого, кто только посмеет обидеть её.
Конечно! Я ни о чём таком и подумать не мог.
А я мог стыдно признавать, пусть даже и перед собой. Я нарочно отпугивал Фридриха взрывным характером Жоржа он хоть и служит в национальной гвардии, настоящего ада сражения ещё не видал и был таким себе примером детской наивности.
А Мария в ней было нечто волшебно-человеческое и правдивое. То самое свойство, что в глазах других и старуху запросто может превратить в девочку. Этим она притягивала всех, кто её окружал; и даже тех, кто видел её впервые. Но это, конечно, было лишь первым впечатлением. Чем ближе ты подбираешься к ней, тем больше понимаешь, сколько слоёв скрывается под её невинно чистой кожей. Дьяволица, принцесса; невинная и распутная это всё была она. И как только такой герцогине сердец было достаточно одного Жоржа маленького и наивного солдата, которого вскоре неизбежно позовёт за собой судьба в преисподнюю передовой?! Ей нужен был такой как я опытный, мудрый и видавший больше, чем кто-либо из людей. Она нужна была мне разбавить собой серую горечь бесконечно тянущихся вдаль дней. Я должен был ждать, пока они закончат свой танец вдвоём, чтобы втиснуться в него в самый подходящий момент. Ждать, а затем появляться вовремя это то, чему я учился не одно столетие и в чём достиг несравнимого совершенства. И Фридрих мог помочь мне в этом по-своему.
А Мария в ней было нечто волшебно-человеческое и правдивое. То самое свойство, что в глазах других и старуху запросто может превратить в девочку. Этим она притягивала всех, кто её окружал; и даже тех, кто видел её впервые. Но это, конечно, было лишь первым впечатлением. Чем ближе ты подбираешься к ней, тем больше понимаешь, сколько слоёв скрывается под её невинно чистой кожей. Дьяволица, принцесса; невинная и распутная это всё была она. И как только такой герцогине сердец было достаточно одного Жоржа маленького и наивного солдата, которого вскоре неизбежно позовёт за собой судьба в преисподнюю передовой?! Ей нужен был такой как я опытный, мудрый и видавший больше, чем кто-либо из людей. Она нужна была мне разбавить собой серую горечь бесконечно тянущихся вдаль дней. Я должен был ждать, пока они закончат свой танец вдвоём, чтобы втиснуться в него в самый подходящий момент. Ждать, а затем появляться вовремя это то, чему я учился не одно столетие и в чём достиг несравнимого совершенства. И Фридрих мог помочь мне в этом по-своему.