И когда он снял шестую печать
произошло великое землетрясение,
и солнце стало мрачно как власяница
и луна сделалась как кровь.
И звёзды небесные пали на землю
И небо скрылось, свившись как свиток;
и всякая гора и остров двинулись с мест своих.
И цари земные, и вельможи, и богатые,
и тысяченачальники, и сильные,
и всякий раб, и всякий свободный
скрылись в пещеры и в ущелья гор
Ибо пришёл великий день гнева Его,
и кто может устоять?
И когда он снял седьмую печать,
сделалось безмолвие на небе,
и как бы на полчаса.
(Апокалипсис. Гл.6 п.п.12 15, 17, Гл.8 п.1)
6.2. Гранит науки
6.2.1. «Гранит» плюс
Грызу «Гранит» науки:
Евгений Иванович Хлыпало и его зам;
Толя Тарасов: «И ты, Брут!». Рядом со мной мой соратник Саня Дрёмин;
русские «Поляны».
Когда я с Дрёминым попал в ЦНИИ «Гранит», я испытал глубокое разочарование и уныние. В лаборатории профессора Евгения Ивановича Хлыпало, заслуженного деятеля науки и техники, разрабатывали активную лазерную головку самонаведения морских крылатых ракет. Но лазеры там были в самом зачаточном состоянии. По сравнению с ГОИ всё было убого: маленький примитивный лазер, разработанный в каком-то учебном институте, укреплённый на табуретке, охлаждался с помощью садового насоса, погружённого в ведро.
Сам доктор Хлыпало был специалистом по автоматическому регулированию, в лазерах что-то понимали только два человека: руководитель нашей группы кандидат наук Константин Всеволодович Тюфяев и старший инженер Анатолий Тарасов. Но, конечно, такого специального лазерного образования, как у нас с Саней, они не имели. Мы же были простыми инженерами-исследователями, и иногда было трудно выносить ненормальное положение, когда начальники понимают меньше, чем рядовые исполнители. Из-за этого мои отношения с Толей были немного напряженными, но главным нашим бичом был заместитель начальника лаборатории Ростислав Дмитриевич, который, в отличие от других наших начальников, скажу дипломатично, не отличался эрудицией и имел психологию сержанта.
Мы с Саней рьяно взялись за перенесение опыта, полученного в ГОИ, в «Гранит». На опытном производстве заказали сварные стенды, поставили оптические скамьи и стали экспериментировать. В просторном помещении лаборатории у нас была узкая выгородка-стендовая, где мы с увлечением возились с аппаратурой и при этом пели и насвистывали мелодии «Битлз». Время от времени это счастье прерывалось запретом входить в стендовую из-за мелких нарушений правил техники безопасности. Зам знал, что для нас это самое суровое наказание.
Конечно, и здесь на нас как на самых молодых выезжали, когда надо было послать кого-нибудь на сельхозработы в подшефный совхоз «Поляны» недалеко от Приозерска. И я хлебал там кашу в полевых условиях.
Хотя перспектива получить Нобелевскую премию, о чём мечтали некоторые наши однокашники, оставшиеся в ГОИ (например, Юра Сидоренко), в «Граните» практически отсутствовала, но были свои плюсы. Например, у «Гранита» был ведомственный дом отдыха «Кубань» вблизи Туапсе. Ещё одним плюсом в «Граните» были частые командировки, как в Ленинграде, так и по стране.
Мы поддерживали связь с лабораторией в ГОИ, ведь там остались работать ребята из нашей институтской группы. И ГОИ, и «Гранит» были режимными учреждениями. Для прохода надо было иметь допуск по секретности, командировочное удостоверение и заявку на пропуск от принимающей лаборатории. С нашими друзьями, которые занимались в ГОИ той же проблемой увеличения частоты повторения импульсов неодимовых лазеров, мы обменивались последними лазерными новостями, а также выпрашивали у них оптические элементы лазеров: активные стержни, лампы накачки, осветители, интерференционные зеркала, призмы и прочее, и выносили их на своем теле из ГОИ к себе в «Гранит». Таким вот не вполне официальным, но вполне бескорыстным способом двигался технический прогресс.
Хотя перспектива получить Нобелевскую премию, о чём мечтали некоторые наши однокашники, оставшиеся в ГОИ (например, Юра Сидоренко), в «Граните» практически отсутствовала, но были свои плюсы. Например, у «Гранита» был ведомственный дом отдыха «Кубань» вблизи Туапсе. Ещё одним плюсом в «Граните» были частые командировки, как в Ленинграде, так и по стране.
Мы поддерживали связь с лабораторией в ГОИ, ведь там остались работать ребята из нашей институтской группы. И ГОИ, и «Гранит» были режимными учреждениями. Для прохода надо было иметь допуск по секретности, командировочное удостоверение и заявку на пропуск от принимающей лаборатории. С нашими друзьями, которые занимались в ГОИ той же проблемой увеличения частоты повторения импульсов неодимовых лазеров, мы обменивались последними лазерными новостями, а также выпрашивали у них оптические элементы лазеров: активные стержни, лампы накачки, осветители, интерференционные зеркала, призмы и прочее, и выносили их на своем теле из ГОИ к себе в «Гранит». Таким вот не вполне официальным, но вполне бескорыстным способом двигался технический прогресс.
В Ленинграде я ездил ещё и на Ленинградский завод оптического стекла, и в ЛОМО, и в «Ленинец», и в ЛЭТИ, и в ЦНИИ им. Крылова, где тоже завёл полезные и приятные знакомства, не говоря уже об альма матер. Я регулярно посещал все международные и общесоюзные научно-технические выставки, устраиваемые в Ленинграде и Москве, старался познакомиться там с представителями разных фирм, в том числе и иностранных, занимающихся похожей тематикой, и набирал кипы проспектов с интересной информацией, т.е. старался быть в курсе новейших достижений.
Аналогичным образом я общался с контрагентами в других городах, куда я ездил в командировки. Так я облетал и объехал всю европейскую часть Союза. Деловые встречи я совмещал с осмотром достопримечательностей и научился плотно сжимать время. Так, однажды за двое суток я успел прилететь в Минск, пообщаться там в Белорусской Академии наук, в тот же день улетел на Западную Украину в Черновцы, устроился в гостиницу, посмотрел этот старинный университетский город, утром сделал свои командировочные дела и улетел в Москву, так как прямого рейса в Ленинград не было. Ближе к ночи я приземлился в аэропорту Быково, успел на такси в складчину доехать до Ленинградского вокзала, вскочил на последний поезд и утром был дома. После рабочих встреч зимой в лютый мороз в Свердловске нашёл и обошёл замечательный горный музей, в Одессе бывал на Привозе, но вечером в Оперный театр не попал. Харьков запомнился бетонно-серой конструктивистской архитектурой.
В Москве я бывал особенно часто и облазал все московские и подмосковные музеи. Бывал в Останкино, Кусково и Архангельском. Особенно мне полюбилось Коломенское, куда я ездил неоднократно. Посетил музей Рублева в Спасо-Андрониковом монастыре, Донской и Новодевичий монастыри и многие другие московские церкви, иногда весьма удалённые.
Перед поездками я обычно составлял планы посещения достопримечательностей. В московские театры попасть было трудно, но мне повезло купить с рук билеты и в Большой театр на «Травиату», и в театр на Таганке на «10 дней, которые потрясли мир». Каждый раз я старался побывать в ГМИИ имени Пушкина и в Третьяковке, ходил по Кремлю.
Однажды в Кремле произошла невероятная встреча. Спускаясь по ступенькам Дворца Съездов, я неожиданно нос к носу оказался перед Леонидом Ильичём Брежневым, который пешком гулял по Кремлю с американским президентом, кажется, Фордом. Вся свита с автомобилями тихим ходом следовала за ними. Видимо, эта прогулка пешком была экспромтом, и охрана недоработала. Я мог зонтиком дотянуться до генсека, но, увы, стоял столбом, вытаращив глаза.
Кроме самой Москвы, много раз я бывал в Подмосковье, особенно часто в Лыткарино и в Загорске на заводах оптического стекла. В Загорске, конечно, моим любимым местом была Троице-Сергиева лавра с ракой святого Сергия Радонежского, «Троицей» Андрея Рублева, патриаршей ризницей и могилами Годуновых. Бывал и в таких захолустных городках, как Сергач, где, однако, выращивали кристаллы по новейшим технологиям. В Реутово в НПО Машиностроения, подмосковной фирме нашего заказчика Чаломея, меня поразили ангары огромных размеров, аэродинамическая труба и спускаемые аппараты «Востоков» и «Союзов», в которых мне удалось даже посидеть.