А в углу, за самодельным вольером, словно в зоологическом питомнике, где проводят опыты, похрюкивало, прохаживаясь, сытно домашнее животное. Филологическая гордость с разумным пятачком. Сюда и привёл Никита наёмную рабочую силу для секретного научного эксперимента.
Ослепленные могучим знанием, глаза привыкали к серой обстановке.
Ух ты, сколько хламу!
Это не хлам, а списанный казённый инвентарь. Подлежащий реставрации. тут же отвечал Пётр Михайлович.
Ух ты, у него здесь свинья!
Нет, это скромный воспитанник, завхоз представил питомца и поведал его родословную.
Забавный одомашненный кабанчик. Питается преимущественно съедобными объедками из точек общественного питания, расположенных на территории учебного корпуса. Санитар природы и друг человека. Близкое и дорогое мне существо.
Друг заместителя декана радостно захрюкал, приветствуя его как родственника, бодро хлопая жалостливыми влажными глазками. В самом сердце первой столицы, в кулуарных будуарах гуманитарного вуза, набирало вес и повышало упитанность любимое чадо Петра Михайловича. За обе щёки наворачивая гуманитарную помощь.
А это эволюция башмака, на стене?
Это крокодил-кайман в засушенном виде. Редкостный экземпляр в моем кабинете. На воле обитает в естественном бассейне Амазонки. Отмечен в Красной книге и у меня в инвентарном журнале.
А это чья клеть? Пугачёва?
Это клетка моя личная, скромно пояснил он, не вдаваясь в подробности. И Андрей представил ситуацию
Скрипело несмазанное тяжёлое солнце. Выползал из предрассветного подземелья сырой день.
Как народный заступник Емельян Пугачев, заместитель декана Петр Михайлович в железной клети въезжал на лобное место альма-матер.
Преклонив голову, молчало студенчество. По докторской щеке декана скользила слеза. Технический персонал взял «на караул» инвентарь.
Ага, проскрежетал ректор.
Вот этот несчастный завхоз, принародно объявивший себя заместителем декана по хозяйственной части!
А из скрипичного футляра приятель извлекал музыкальный топорик, навострив камертоном лезвие.
Тридцадцать лет безупречной службы! защищался обвиняемый.
Верой и правдой. Работал, не покладая ног. Лишнего гвоздя не забил. В храме науки свинство воспитывал. А уборщиц заразил половой чистотой!
Махнул ректор платком.
Амнистия. Нужный человек для института. Чистокровный завхоз советской кладовой.
С холодным менталитетом разведчика Петр Михайлович давал характеристику предстоящей секретной операции. В нордический характер кабанчика требовалось внести коррективы. Хирургическое вмешательство в интимную жизнь. И пускай себе бесится с жиру счастливый холостяк. Скальпель ветеринара должен отсечь ему нечто.
Кабанчика необходимо: транспортировать, оперировать, госпитализировать и доставить больного на стационар, то есть в кладовку завхоза.
А нельзя провести кастрацию, то есть, операцию, в домашних условиях?
Исключено. Кабанчик будет некультурно кричать. А нам это не нужно. он обвёл присутствующих проницательным взглядом.
А местный наркоз?
Отпадает.
Общий?
Категорически. Кабанчик будет оперирован квалифицированным способом и надёжным специалистом. Всякие знахарские штучки не уместны.
За оказанную санитарную помощь и за здоровье больного, Петр Михайлович радушно выставлял скромный презент, бутыль домашнего производства. Ёмкость дожидалась своего звёздного часа, настаиваясь слезой.
Косте Вижульману захотелось помогать тотчас. Бутыль искушала его, приглашая хлебнуть настойку.
Завхоз отдал приказ, как старшина роты, к захвату портянок и трусов.
Кабанчик тянул на спелого борова и был не таким безобидным. Заметив повышенное внимание к себе, он начал выпрыгивать из стойла, как мустанг. Лягнул, исподтишка, копытом Вижульмана в пах. Костя поскользнулся на нечистотах, вспомнив недобрым словом мать кабанчика. Его отстранили от операции. Вторым заходом, как егеря, на него пошли Патриарх и Савелий. Сила столкнулась с силой. Шифоньер Савелий давил его, как Геракл немейского льва. Кабанчик сопротивлялся не менее героически, с львиной отвагой. Безумные глазки его выпрыгивали. Патриарх насунул на голову мешок, как приговорённому за дерзкое ношение мошонки. Тот утих. Никита с техаской ловкостью стреножил копыта. Будто занимался этим всю жизнь и прибыл в вуз, между прочим, не для изучения учительского ремесла, а для повышения ковбойских навыков. Кабанчик был повержен. Пётр Михайлович трубил отбой. По лбу Савы сальными горошинами скатывался жирный пот. Заиграл солнечный зайчик на лысине Патриарха.
Андрей уже подавал машину. Изгибаясь под тяжестью туши, бригада приступила к погрузке. Петр Михайлович руководил: «Майна! Вира!» Впрыгнули в кузов.
Всё прошло без эксцессов. Добрый доктор Айболит, приняв микстуры, вострил буланый скальпель с лихостью Бармалея. Он дрожал в его хирургической руке. Дело он своё разумел. С гроссмейстерской лёгкостью стерилизовал пациента.
Через час друзья-санитары достойно прибыли в амбулаторный центр Петра Михайловича.
Больной похрюкивал за изгородью. Снизу вверх рассматривая шедевры классиков, принимая духовное успокоение. Печальный взгляд его остановился на кисти Сурикова «Утро стрелецкой казни». Он хрюкнул, хлопая рыжей ресницей. Суровая правда жизни раскрывалась перед ним.
Домашними сладостями наполнялся столик. Лоснящейся сальностью и хрустящей зеленью. Потекла его жирная сочность по пальцам. Патриарх отцентровал очки. С солидностью главврача скомандовал:
Ёмкость. Стакан.
Буль-буль-буль.
А у меня рюмочка маленькая попалась. И без ножки.
Сетовал Костя Вижульман.
Согрелась душа, разомлела, выползает пооткровенничать. Экономику взрыхлить. Ядерный потенциал дёрнуть за одно место. Политическое кредо прощупать. Или сойтись в словесный поединок. Принял и ты Наполеон. Язык желает словесной баталии.
Ещё?
Можно.
Добавим?
Непременно.
Хорошо.
Но мало.
А у меня рюмочка совсем никуда. Мне два раза положено.
Мычит душа коровка недоенная. Челюсти надо погонять сплетней. Туда-сюда. Или в спор вскочить, раскудахтывая всех. Свою истину кукарекнуть. Бегут учёные острословы учебную марафонскую дистанцию глупости. А истина была и есть. Пылает, как олимпийский огонь.
Еще по одной?
По одной.
Поехали?
С богом.
А я в рюмочку сам наливать буду. А то мне повторить забывают.
Компания уже пустила живительный сок жизни и расцвела розовым румянцем. Апельсиновое солнце каталось в глазах. Весенние запахи кружили пчёлами. Зелёной мухой зависало над столом благовоние.
Савелий Морозов человек и Шифоньер, в гамлетовской позе наблюдал за ораторствующими. Пузатая бутыль лукаво сияла полупустым стеклянным боком. Солнечный блик, попавший туда, набух и отяжелел, превратившись в хрустальный айсберг, качающийся на волне. А симфония алкогольного сияния выедала мозги зудящей скрипкой.
Сава Морозов был недюжинных способностей. В один дых мог осушить поднос пива. Иногда в нём просыпался дремлющий дух спартанца. Он разминал голеностопную мышцу, наматывая круги вокруг общежития. Вижульман, наблюдавший из окошка, только качал головой: « Лучше бы ты в гастроном за спиртным, с пользой носился». Сейчас, в погоне за мыслью, он измотал свои богатырские силы.
По маленькой?
По чуть-чуть.
Может, хватит?
На посошок.
Обладатель рюмочки не откликался. Он спал, раскрыв рот в подаянии. Откинувшись на стуле, как на стоматологическом кресле.
Зелёный бешеный мул сбросил всадника на обочину. Под малиновой рубашкой болталось тело. Сава отгонял муху, кружившую над ним. Сны в изобилии рукоплескали ему. Косте снилась испанская коррида. А сам он в камзоле матадора укрощал свирепую «зубровку». Прозрачная рюмочка без ножки, проскочив сквозь его пальцы, откатилась в сторону, ахнув «3вон победы раздавайся!» Тело матадора уложили на диванчик, прикрыв кумачовым полотнищем.
Ботиночки снимите, заботливо попросил завхоз.
Гордый варяг моремана Никиты давал течь. Он отстреливался крупнокалиберным краснобайством из всех эрудитных запасов. Патриарх из засады обстреливал мудрствующей остротой. Очки его поблёскивали как снайперский прицел. Алкоголь горячим дыханием зализывал линзы, создавая оптический обман. Андрей дремал. Канонада аргументов утихала.
Ну вот, тогда одно государство, наше конечно, посредством экономической мощи сможет влиять на весь мир. продолжал Никита.
Неужели одно? изумлялся Патриарх.
Ну, допустим, пока не одно, похрустывая огурцом, продолжал Никита.
Мы, он загнул один палец, раз. Штаты два. Германия, хрен с ней, три. Япония. Кто там ещё? он сунул кулак под нос Шифоньеру. Мощь! Только как их к коммунизму привести?
Никита всех стремился привести к коммунизму, как к присяге.
Было время и многие верили в это, что наступит час справедливого равенства и трудолюбия.