Назвать ее глупой, как женщину, тоже нельзя было: её жизнь ничем особенным не была отмечена. Впрочем, этот термин имеет столь многослойное значение, что применить его можно было не только к Галине Васильевне, но практически к каждому человеку, отличающемуся не совсем обычными поступками.
По общему мнению, Галине Васильевне, давно разведенной и бездетной, вполне можно было позволить вести себя не особенно строго, да что там, куда веселее могла бы она жить. Но жила она спокойно, так что и за манеру жить никто назвать её глупой всё-таки не мог. Хотя она имела, по общему мнению, полное право не делать многое из того, что делала совершенно добровольно. Галина Васильевна как-то не озаботилась эти мнения не то, что услышать, но и учитывать, почему и вела себя, как Бог на душу положит. Делала, не заботясь, что о ней люди скажут, то, что считала необходимым и правильным делать.
Не то, чтобы её не заботило, какой она выглядит в плазах людей, нет, просто, имея на руках «забытого» у неё первым мужем (кому бывшая жена оставила ребёнка и исчезла к неизвестном направлении) сынишку, будучи обязанной успевать везде и всюду: за отца и мать чужого, по сути, дитяти, вместо канувших неведомо куда родителей, за работника, да и оставаясь дочерью довольно пожилых родителей, она могла бы от всех этих хомутов легко избавиться. А, освободившись, вполне себе позволить то самое лёгкое поведение, которое якобы неизбежно для таких женщин, как она, лишь умозрительно.
Нельзя было назвать её глупой и потому, что разведенная. Ни потому, что не обладала никакими особенными талантами ни особым в чём-то мастерством, ни какими-то недюжинными способностями, ни даже красотой особой она не отличалась и её было очень удобно использовать в качестве образца среднестатистической женщины. Ни красивой не была, ни уродливой, ни гениальной, ни тупой везде и во всём золотая середина, которая никогда к себе не привлекает пустых взоров.
Правда, иногда что-то странное вдруг загоралось в её глазах, в глубине зрачков её не то серых, не то светло-синих глаз и пронзительно сияло на всё встречаемое, превращая её обычно серое, заурядное лицо в нечто манящее и загадочное. Тогда на неё оглядывались не только абсолютно все мужчины, вдруг понимавшие, что у этой женщины, которой ещё минуту назад, при попытке определить возраст, можно было дать и двадцать лет, и тридцать пять, но и женщины, с изумлением обнаруживавшие, что у них, прямо под боком, есть такая красавица, мимо которой ни один принц не пройдёт. То есть такая конкурентка, которой они ещё час назад совершенно не опасались, во внимание не принимали. Потому что у Гали становились волшебно прекрасными не только черты лица, не только волосы становились такими, что к ним невольно тянулась всякая рука погладить, не только возраст совершенно терял всякое значение, но исчезало и всякое сомнение в том, что ей назначено было стать кем-то куда большим, чем занятое ею положение, которое назначила ей реальность: стерев краски с её лица, смазав чёткие рисунки с её облика, так что хочется попробовать угадать, каким же всё-таки есть настоящее предназначение этой такой постоянно невзрачной особы.
Но это бывало редко Очень редко. И для неё самой настолько неожиданно, что только по вдруг изменявшемуся поведению окружающих она понимала это в себе изменение. Галина пыталась понять, что это, откуда, как возникает Вспоминая, сопоставляя, анализируя, она пришла к выводу, что это ярчайшая иллюстрация закона о переходе количества в качество. Когда шла полоса удач и одно за другим случалась хорошие события, у неё, мало-помалу, день за днём улучшалось настроение, а потом что-то случалось с душой. И в какое-то мгновение она, от какого-то микроскопического, ею самой не осознанного и не отмеченного, повода становилась непостижимо загадочной, мимо которой совершенно невозможно пройти.
Нужно признать, конечно, что конкретных событий должно было случиться или много мелких достаточно длительное время или несколько крупных. Притом неважно, в чём именно они заключались: неожиданная премия равнялась прекрасному солнечному дню, неожиданно подаренному букету, удачной покупке, завершению рабочего задания и так далее. Что самое смешное, цветы ей дарили не тогда, когда она в этом нуждалась, а тогда, когда она и так уже была счастлива.
Имея такие возможности во времена свечения охмурить кого угодно, она ни в один из этих периодов так и не завела себе никого. Из страстно желающих и желание это облекавших во вполне конкретные действия вот что самое странное! Ну, как её дурой не назвать? Правда, Галина Васильевна вращалась в среде инженерно-научной, так что и тут её дурой назвать вряд ли было бы верно. Слово это здесь использовалось только когда, когда сотрудники яростно воздевали руки горé, страстно возмущаясь очередным поступком Галины Васильевны из разряда тех, что ни в какие ворота
Имея такие возможности во времена свечения охмурить кого угодно, она ни в один из этих периодов так и не завела себе никого. Из страстно желающих и желание это облекавших во вполне конкретные действия вот что самое странное! Ну, как её дурой не назвать? Правда, Галина Васильевна вращалась в среде инженерно-научной, так что и тут её дурой назвать вряд ли было бы верно. Слово это здесь использовалось только когда, когда сотрудники яростно воздевали руки горé, страстно возмущаясь очередным поступком Галины Васильевны из разряда тех, что ни в какие ворота
Как было доподлинно известно, в былые времена Юрий Петрович был великим эрудитом и ещё большим талантом. Во времена оны он разрабатывал какую-то сногсшибательно серьёзную штуку. Настолько сногсшибательную, что им, то есть разрабатываемой этой штукой, заинтересовался ВПК. Но и им самим, конечно, тоже, ведь штука была очень серьёзной. В общем, предприятию проект должен был принести неслыханные прибыли, а самому автору, как минимум, патент и солидную кучу денег. Юрий Петрович прошёл уже три четверти пути, притом в одиночку. Что он там придумал, теперь, за давностью лет, установить трудновато да и кому это нужно?
Юрий Петрович последнюю часть пути не прошёл. А почему? жена бросила! Не вынесла, что муж не только днюет и ночует на своем заводе но и дома настолько закопался в свои чертежи и писанину, что и грома не слышит ни настоящего, небесного, ни искусственного, женой организованного. Поднимет голову, и: «А? Что? Где?» и уже на «где?» сам себя не слышит. Так что жене приходилось либо закрывать рот, не высказавшись, либо высказываться безответно.
Казалось, разве Юрию Петровичу нужна жена? Нет, тысячу раз нет: он и забыл, как она выглядела в последний раз. Однако, когда жена исчезла из дома, он, обнаружив это, правда, где-то дня через три, когда понял, что его перестали кормить, и выяснил, что случилось он впал в депрессию столь необъятную, сколь необъятной была его рабочая углублённость в дело, в себя.
Ну, свет не без добрых людей, которые помнили Юрия Петровича компанейским, весёлым товарищем до штуки, станка или чего-то там. В общем, налили раз, налили два, а в третий он сам попросил. Доверчив был, как последний дурак: не могли же его обмануть, сказав, что это залечивает раны. Залечился так, что
Вот в этот период его и встретила Галина Васильевна. Какая нечистая сила занесла её на предприятие Юрия Петровича, что Гале было там нужно, уму непостижимо. Однако занесла. Юрий Петрович, как и всегда, сидел в холле своего этажа и курил. Потому что не только кабинета у него не было давным-давно, но даже и рабочего стола. Любой уважающий себя человек, а тем более женщина, прошли бы, естественно, мимо. Галина Васильевна же стала именно у него выяснять, туда ли она попала, да на месте ли тот, к кому она пришла, да действительно ли таковы его имя-отчество В общем, Юрий Петрович настолько почувствовал себя уважаемым человеком, что слово за словом, перешёл на себя и прочёл Галине Васильевне длиннейшую слёзную лекцию о коварстве женского рода вообще и его конкретной бывшей жены, в частности.
И она ну, не глупая ли? слушала его со всем возможным вниманием, словно родного начальника, поручающего ей работу государственной важности. Конечно, вступить с Юрием Петровичем в контакт на уровне первичных вопросов, а то и, при соблюдении некоторых условий например, все прочие сотрудники испарились от летней жары или стоят в очереди за австрийскими сапогами, мог каждый. Но только до этой грани. Если бы очередь продвигалась из рук вон медленно, мог бы и выслушать исповедь Юрия Петровича. Однако, естественно, ограничился бы в беседе с Юрием Петровичем ответной краткой нотацией о нехорошем отношении к женщинам. В самом крайнем случае расщедрился бы на несколько практичных, но невыполнимых житейских советов.
Невыполнимых потому, что всё ведь зависит от того, сможет ли получатель совета его осуществить. Но первый же взгляд на внешность Юрия Петровича убедительнейше свидетельствовал, что он подобные советы может разве что услышать. Даже в отношении понимания гарантий не было. Куда уж тут выполнять!
Внешность Юрия Петровича была довольно примечательная. Народ нынче, слава Богу, на работу одевается не хуже, чем когда-то в праздники, а посему крайне затрапезный вид Юрия Петровича просто автоматически останавливал на себе любой взгляд. Мало того, создавалось впечатление, что этот человек спит, не раздеваясь, уже очень долгое время, да ещё и в подвале, ибо его одеяние издавало какой-то тошнотворный гнилостный запах. А между тем было известно, что у Юрия Петровича прекрасная двухкомнатная квартира. Кроме всего остального, взгляд на него немедленно вызывал к действию все возможные отрицательные рефлексы здорового организма.