А дальше началось, как сказал известный историк, «собирание факторов!» Денег особых не было, не говоря уже об иностранной валюте. И я скрупулёзно, как мог, честно пытался найти вспоможение. Я планомерно обходил одно за другим банковские учреждения, где меня неизменно встречали парни в малиновых пиджаках. На территорию модного «тогда» евроремонта, меня, как дворнягу с улицы, не пускали. Мне приходилось с порога излагать свою затею о предстоящем путешествии в Германии на веломобиле. Я показывал фотографии почти готового агрегата, описывал принцип его действия, вдохновенно раскладывал перед охранниками (жуть, как вспомню!) карту предполагаемого маршрута. Я демонстрировал им, придуманную мной печку из жести, на которой мы с женой собирались готовить себе еду. Однако дело дальше пустых разговоров не шло, и меня вежливо, а, порой, не очень посылали за ворота.
Но я до того расхрабрился, что однажды прямо-таки ввалился в посольство Финляндии! Но, очевидно, и там я молниеносно перешёл границы дозволенного. К примеру, я пытался рассказать финским друзьям о съёмном колесе веломобиля, на котором «без проблем» я мог бы из любой колобашки вытачивать круглые рамочки для фотографий или художественной вышивки. К тому же, без электричества, без капли бензина. Такое, знаете, шоу на городских площадях для развлечения туристов. Но! Мне всё-таки разъяснили, что, ни в Финляндии, ни в Швеции, ни в Норвегии, ни в Дании с рамочками для фотографий дефицита нет. Следовательно, ни в какие организации, связанные с экологией и дружбой народов с городами-побратимами, посольство Финляндии обращаться не станет.
Я не сдавался. Я воевал. Я отправлял множество увещевательных писем различным благотворителям, в редакции своих любимых «тогда» московских журналов: «Моделист-конструктор», «Наука и жизнь»; особняком в General Motors Corporation, причем на английском языке, взяв в союзники, текст битловского шлягера «The fool on the hill»1
Он день за днем на склоне холма
Сидит и смотрит вокруг с улыбкой глупой весьма.
И никто его знать не хочет всем понятно, что он дурак
Писем было множество. Отклик один: формальный, однако учтивый отказ из Америки.
Людмила, стенал я, что делать? Смириться? А как быть с приглашением? Да ведь обидно! Честное слово, бездарно, если профукаем ситуацию, не сумеем воспользоваться. Ведь сколько положено усилий, сколько труда! И напрасно?
Я полагаю, на редкость спокойно прервала поток моих словопрений Людмила, я полагаю, повторила она, что нам пора покупать билеты на паром «Анна Каренина».
Что? удивился я. Билеты? На паром «Анна Каренина»?!
Да, дорогой, ты не ослышался, милый. Пришло время и нам подняться на борт фешенебельного, огромного, белоснежного как Арктика, парома «Анна Каренина». В Китае стена. В Иерусалиме стена. В Берлине слава Богу уже растащили. Стены надо ломать пора выходить в люди!
В итоге: квартиру на все лето мы сдали в аренду. На руки получили девятьсот баксов, и поверьте, «тогда» это был единственно возможный вариант наступления!
7. Спросите: зачем?
Спросите: зачем ехать куда-то сломя голову за семь вёрст киселя хлебать? Может не зря мои друзья-доброжелатели у виска пальцем крутили. Ведь для рассудочного, вдумчивого интеллектуала путешествие на самодельном, к тому же, не испытанном веломобиле, мягко сказать, нелогичный поступок, «базар и павлиньи перья». Для рабочего человека человека активного действия уход кривляние, фокусы, пустая трата времени, денег и сил. Пусть я обычный пацан, получивший свои первые непритязательные знания жизни в послевоенной, коммунальной квартире дома с колоннами, стоящего прямо напротив Московского вокзала. Пусть я учился в школе на бывшей улице Знаменской, работал на колоссальном машиностроительном предприятии, там же впервые с трепетом вышел на сцену Народного театра. А дальше? Ведь, можно сказать, повезло: я поступил выучился на актера в престижном московском вузе, казалось бы, радуйся!
Ухарь ли куражится во мне лихой человек, но где, какое тут петушиное слово?
Бог весть!
Однако во время оно, в означенный день и час на рассвете, пока улицы пусты и прохладны, а мосты едва сомкнули над свинцовой водой свои стальные ладони. Под шепот капризного, балтийского бриза новые пилигримы покидали чертоги величественного и всё-таки любимого Города!
Ухарь ли куражится во мне лихой человек, но где, какое тут петушиное слово?
Бог весть!
Однако во время оно, в означенный день и час на рассвете, пока улицы пусты и прохладны, а мосты едва сомкнули над свинцовой водой свои стальные ладони. Под шепот капризного, балтийского бриза новые пилигримы покидали чертоги величественного и всё-таки любимого Города!
Фары, поворотники предательски глючили. Я мыкался с паяльником до последней минуты. Таможенники и те удивились. Видавшие виды, они, при оформлении выездных документов, даже опешили, увидев веломобиль. А потом пришли в замешательство. Опытные пограничники толком не знали, как классифицировать «четырёхколёсное чудо». Они долго судили-рядили, даже хотели развернуть нас обратно, но, разглядев, наконец, подпись одного из членов правительства Города, вписали веломобиль как «мотоцикл с коляской».
Радость, свобода нас обуяли! Еще бы! Вместо примитивной бибикалки впереди нас победоносно неслась раздольная, великая русская песня «Катюша»! Улыбчивые такелажники поместили веломобиль в лоне многоэтажного, как сказочный сон корабля, пока мы, вымотанные до предела, воспринимали происходящее с помехами, точно через комнатную антенну телевизора советского образца. Я даже не помню, как мы добрались до своей каюты. Не помню, как обрушились в сон. Оттого, наверное, не было, ни пафосных слов, ни ностальгических взглядов назад
Город трёх революций, вечного «Преступления и наказания» расплылся, растаял в сердцах «Униженных и оскорблённых», которым любить было легче честнее, чем ненавидеть!
8. Мрак слепил
Мрак слепил. Я проснулся среди ночи, стараясь сообразить: откуда доносится монотонный гул и что это значит?
Людмила, позвал я жену, спишь?
Включи свет, послышалось снизу.
В кромешной, казалось, плотной как картон тьме, я перекочевал на нижнюю полку. В памяти постепенно восстанавливалась картина вчерашнего, суматошного дня.
Волнуешься? отчего-то шепотом спросила Людмила.
Нет. А ты?
Выбрались из каюты. Казино, рестораны крутились. Держась за руки, мы плутали по кораблю, наугад перемещаясь на лифтах. На верхней палубе нас приняла под свои могучие своды божественная, роскошная полночь. Безоблачный горизонт беспрепятственно тянулся и стремился по кругу. В вышине блистали недостижимые звёзды, они, точно «золотые яблоки солнца» отражались в маслянистой, перекатной волне. Творящая, щедрая сила царила над нами. И казалось, что мы не плывем, а летим на невероятно большом, космическом корабле через пространство и время, туда, где нет, ни корысти, ни зависти, ни злобы, где нас без сомнения любят и ждут. От переизбытка восторженных чувств, хотелось смеяться, петь, танцевать, кричать от радости и плакать одновременно! Казалось, что мы были в объятьях Вселенной, испытывая, поистине волшебное очарование, как предвкушение долгожданного, величайшего покоя и абсолютного, гармоничного счастья!
Лишь на рассвете мы вернулись в каюту и поняли, что в животах у нас дует. По расписанию поднялись в ресторан. Вокруг звучал непривычный для нас коктейль из иностранных словечек. На столах, в дурмане трепетных ароматов «шведского стола», изобилие разных вкусностей. Бананы, соки в ассортименте. Естественно, что поначалу мы растерялись, подталкивая один другого, осваивались, что называется, на ходу. Смятение долго не покидало нас. Представьте пару, одетую в синие, хлопчатобумажные, советские треники, футболки неважнецкого, мятого вида, а на ногах, само собой, всепогодные, вседоступные «скороходы», то бишь нормальные советские кеды, да? И всё это на фоне пёстрой, импортной made in. Вокруг дамы и господа и мы два товарища.
Под ногами ковры. Мы внимательно смотрели под ноги, боялись оступиться, или, того хуже, споткнуться, и, не дай Бог, двинуть какого-нибудь подносом с едой. Впрочем, выручала профессия: лицедейство. Да и атмосфера вполне дружелюбная. Насытившись, сдуру набрали в карманы йогурта, притащили в каюту сыр, сливки, которые съесть не успели, а может, уже не могли. Зато за коньяком и шоколадом в магазине беспошлинной торговли (duty free) интурист проворней нас оказался. В основном шведы хапали наперегонки. Они чуть ли не в драку брали, судача между собой: «Good, cool, дескать, не дорого, бла-бла-бла!» Но мы-то считали валюту. Для куража тяпнули по грамульке да и вышли себе на палубу, комики, рассекать под солнышком, типа: можем и мы от нечего делать просто так прошвырнуться.