На этой фразе Генри состроил хитрое лицо, закурил сигарету и сделал себе перерыв.
Метавестика
Изложение основ мира в исполнении Генри явилось для Рауля откровением. Весь секрет в том, что Генри сводил сложные понятия к простым.
Все определяет сознание: и эту воду за бортом, и нас с тобой, и чаек это известные вещи, французские импрессионисты поняли эту штуку в девятнадцатом веке и наворотили тако-о-е искусство! В России потом отголоски слышались, но там все в революцию переросло, так сильно их схватило. К слову сказать, символическим моментом той революции был корабль «Аврора» в аллегорическом смысле дедушка нашей посудины. Не было бы «Авроры», не видать русским их революции. Не было бы «Робокола», наши судьбы имели бы другую направленность.
Извечное сопротивление судьбе, продолжил Генри, Когда выразилось противоречие между рекомендациями Такпана и нежеланием людей подчиняться и идти коротким путем, Такпан сделал вывод, что должен утончиться, сделаться неразличимым с пространством. Поводом для этого были враги и посерьезнее, чем отдельные недоверчивые личности.
Такпан усовершенствовал себя, понимая, что должен становиться все более невидимым. Он исчез как приложение, а потом и как цифровой код. Это стало первой технологией, которая потеряла свою цифровую идентичность. Он перестал быть чем-то придуманным, удалив все признаки техничного. В восприятии большинства людей Такпан стал такой же промежуточной новацией, как факс, или видеомагнитофон предметы почти забытые из-за появления более продвинутых средств коммуникаций. Поэтому люди стали судачить, что Такпан забрали на службу Небеса. В небеса верят чрезвычайно мало людей. Все сопряженное с этой риторикой теряло серьезность и уходило из обсуждений.
В результате получилось, что Тапкан, или Небеса его приютившие, получили возможность служить людям без одобрения самих людей. Когда в человеческой среде очень низкий уровень веры в существование технологии, принципа, или явления это лучше всего работает на благо людей. Незримо, и без сбоев.
Вот, Пеле, тебе предыстория! глаза доктора блестели. Он наконец отвернулся от собеседника, и руки его загремели по пробиркам. Выхватив одну, он, не разбирая пути, направился к шкафу, потом зашел за него, будто что-то потерял, но оттуда буквально прибежал бегом и возобновил рассказ:
Чудилы, изучающие историю технологий, обратили внимание, что Такпан не имел автора в виде одного человека, или группы разработчиков. Авторство приписали системе монастырей в горном Тибете. Только представь, без связи одного с другим, монастыри смогли изобрести такую мощную штуку. Но не один только Тибет. Одновременно активность исходила из Египта, от поклонников древнего культа совершенства. В противоположность доминирующей там мусульманкой вере о совершенстве одного только Аллаха, культ возразил что Всевышний повелел людям стать совершенными, как и он. Иначе умрет вся природа. Человек, правильно прошедший каждый из данных ему жизненных путей, приближался к самому Вседержителю.
Потом произошло что и как слово, Такпан постепенно вышел из лексикона. Ты же до этого дня не слышал о нет, так? В нашем мире его отдаленным эхом остался навигатор, устанавливаемый ежедневно миллионами копий. Чисто прикладной инструмент, который не требовал, не навязывал, а услужливо подсказывал дорогу. Изменять техническое устройство навигатора могут все добавлять карты, дорожные события и всякие характеристики.
Всем нужны правильные указания. Если подсказки приходят из собственной головы, люди склонны слушаться и принимать решения как им сказала голова. Такпан понимал свою задачу в том, чтобы выдавать лучшее из всех возможных направлений, и на частоте, приемлемой для разума. В этом была его угроза для большого числа рыночных технологий. Имея все ресурсы, мировой рынок сумел затереть последние упоминания Такпана.
Явных голосов в голове боялись во все времена. Одержимость дьяволом была страшным делом. Вдобавок, возможности людей принимать новое, были низкими. Только появившись на свет, Такпан проделал работу по расширению возможностей человека, так как включал в себя подсказки, локацию, направления, узнаваемость, цель. Чтобы сочетать указания, Такпан должен был выйти из области науки, а вернее, сделать невозможным для науки его изучение. Отправным принципом для него стало, что власть науки многократно уменьшала возможности Такпана какие как рекомендации направления и цели.
Рауль все время внимательно слушал и решил, что надо попробовать послать этому человеку мысль прочтет он ее или нет? Слишком уж он разошелся про интуицию, на практике надо посмотреть.
Юноша задал вопрос: «Робокол» пиратский корабль который использует этот Такпан? Он ждал, прозвучит ли в той или иной форме ответ. Пока же Генрих разводил руки и демонстрировал какую-то величину, про «Робокол» речи не шло.
Понимаешь? Миллионы ходят по земле без указаний, поэтому легко попадаются на удочку охотников. Кто-то и с защитой залетает под сачок все справедливо: не захотел бы, не попался. В эту забаву богов не стоит вмешиваться, но капитан вторгся. Он вроде пирата, да! Сказал там в раю: эти ребята мои, и все. А с той стороны, значит, ему в ответ давай откуп!
Но что порадовало молодого человека, так это упоминание о пиратах. Возвращаясь в свою каюту, он напевал что-то в ритме танго и с удовольствием наблюдал, как блестят волны: море сегодня будет спокойным. Незнакомый матрос с нижней палубы произнес: «Это же надо, запел кто-то, видно, подружка уже с берега зовет» Рауль вспомнил про Элизию и решил отыскать интернет на этой посудине, чтобы написать ей свои впечатления да отправить несколько сделанных тайком фотографий.
Тем временем его сосед уже интенсивно собирался: «Брать самое необходимое, чтобы не вызывать подозрений только что буду использовать в первый день, остальное докуплю Так, так, что у нас с наличными? Тысяча четыреста евро. Хватит добраться до Токио, а там разберемся Выдадут мне, наконец, паспорт?!» В каюту боком протиснулся упитанный дежурный Маквэйн и протянул Диме конверт с паспортом и деньгами полумесячный аванс в японских иенах.
Дима изобразил равнодушие и произнес:
Почему все в иенах, мне все за сутки потратить, что ли?
Я тоже не в восторге, отозвался вечный дежурный. Парень будто был рожден все время нести вахту, хотя засыпал возле каждого леера.
В офисе сказали, что с прошлого раза иен много осталось, а в Сингапуре курс был неудачным, ну и потом, на кой нам Синга-баксы?
Угу, согласился Дима, ты-то на берег идешь?
А как же! Здесь вот только распишись, что получил иены и паспорт
Кто же на вахте тогда? Как корабль обойдется без хранителя?
Не, ну, служба безопасности, там пара человек, капитан, как всегда, а на вахте новенький, бразилец.
Дима нахмурил брови.
Ты что, не знаешь? округлил глаза Маквэйн. Он вроде как твой сосед
Толстяк тряхнул головой и вышел. После этого Дима заметил посторонние вещи на верхней кушетке, но было не до того, времени оставалось четверть часа.
Последним на скромную стопку вещей лег портрет матери, который за трехсекундное путешествие из чемодана в сумку успел два раза поменять выражение лица: равнодушное, когда портрет извлекали, и ехидное, когда клали в сумку.
«Как рассудок водит за нос! Сто тысяч раз смотрел на нее, те же черты, а из-за настроения кажется, что меняются. Добавленная стоимость какая-то»
И когда команда погружалась в катер, и все сорок минут, пока плыли до порта, Дима думал об этой необъяснимой штуке изменчивости фотографической картинки. Эта мысль заняла его настолько крепко, что берега он не видел, не слышал бодрых разговоров моряков, а, главное, совсем забыл думать о побеге. Собственно, и побегом такое назвать нельзя, никто за ним не следил просто все условились быть на пристани через двадцать часов и все.
Миязаки не представлял для Димы интереса, он сразу двинулся на железнодорожную станцию и купил билет на скоростной поезд до Токио. Отчего-то Дима стал обращать внимание на видеокамеры в подземных переходах и на крупных перекрестках. Подспудно его преследовала мысль, что за ним следят, но, сколько он ни оглядывался, все время видел озабоченных своими делами и куда-то торопящихся японцев. Диме вспомнился пограничный чиновник в порту, просматривавший его паспорт. Как же дрожали у него колени! Даже когда проштампованный паспорт вернули, облегчение настало лишь на пару секунд. В голове не умещалось, как ни капитан, ни Хэндборо не догадались, что он, нещадно обиженный, брошенный в пасть к акулам и возненавидевший всех этих карателей, как такой разочарованный человек захочет вернуться в их тюрьму? Конечно, они, да и не они только, а все матросы могли это предвидеть. Но ведь отпустили же.
В другое время Дима оценил бы комфорт и скорость японских поездов, то, как бесшумно они проглатывают километры, доставляя пассажирам удовольствие от причастности к невероятной силе вовне и спокойствию внутри мягких, светлых салонов. Всего этого Дима не замечал.