Умяв нехилую порцию жрачки, этот представитель гордой породы кошачьих вымогателей осоловелым взглядом окинул гнездо ползунков и решил их не трогать. Так происходило каждый раз, когда он сваливался в нашем доме на постой (иначе бы я его на порог не пустил) и поэтому все ползунки у нас до сих пор живы (с другой стороны и Малыш до сих пор жив). Сладко почивал он там, где падал, а приземлялся там, где ему надоедало жрать. В этот раз Малыш растянулся в углу гостиной на коврике под цвет своей шерсти: белая туша на белом ковре, а коричневые лапы доставали до темных некрашеных досок пола, усища левого борта торчат по-военному в потолок, но никакого беспокойства ползункам не доставляют. Даже наоборот, жители верхатуры устроили шубуршащий хоровод вокруг спящего а значит, без всякого сомнения, доброго Малыша.
А ещё благодаря художникам моя благоверная покрасила плащ в радикально жёлтый цвет. Не на долго до первого ливня, который смоет иллюзию погода у нас изредка балует и ливень может пройти днём при королеве такого не было! Но пока это был чудо плащ, жёлтый аки полуденное солнце или глаза яичницы Эльзя придерживалась правильной стратегии в ношении плаща: ноги всё равно промокнут, так зачем их закрывать, тем более, если они такие красивые? Так что фигуристые ножки моей женушки плащ закрывал не более, чем на два дюйма, ну и приличия соблюдались или нарушались в меру мужчины на улицах не могли спокойно смотреть на шагающую на высоких каблуках в таком коротком плащике Эльзу и я их прекрасно понимаю.
Ползунки
В гости к нашему лопотуну, а «нашим» мы называем лопотуна, в пещере которого мы свили гнездо, пришли цветники. Цветники это такая порода лопотунов, которые всё вокруг себя измазюкивают разноцветной пылью. И ведь знают же, что большая вода с неба сотрет всю эту мазню в тёмное время, но все равно копошатся внизу и не дают нам заниматься серьёзными делами, вроде похода за крепкой веревкой или смотрения сказки. Да и какими делами можно заниматься, когда пришли цветники наблюдать за ними просто умора и даже угрюмый Борщ выполз из гнезда и самодовольно потащил свою раковину к карнизу; прикрепившись к нему прочной верёвкой, он с видом осы, которой все в мире давно знакомо и которую ничем нельзя удивить, стал пялить на цветников свои фиолетовые глазища, которые были больше чем у любой осы нашего Верескового роя раза в два. Он прятал усмешку в усы, но меня обмануть не смог я слишком наблюдателен, чтобы не заметить Борщу нравится смотреть на то, как внизу цветники делают смешные вещи. В этот раз цветники нарисовали усатых всадников на лошадях и пони с большими зубами, но лошадки и поньки у них получились какие-то плоские. Нет, положительно цветники не умеют точно малевать окружающий мир, зато они могут делать весело, а значит, они нужны там, в тяжёлом мире.
Магистр
Читаю сводки полиции нравов и чуть не плачу. Как под копирку индекс доверия к магистру (то есть ко мне) увеличился на столько-то пунктов, тревожность населения уменьшилась, количество правонарушений снизилось, раскрываемость повысилась и так далее Сопли в сахаре! У силовиков чем ближе к коллегии ведомства, тем сводки всё лучше и лучше, а после итогового совещания индексы начнут лёгкое снижение (не падение, а именно снижение), чтобы через полгода отправиться в уверенный рост и так до новой коллегии они так и не поняли, что я вечный и всё точнее почти всё! помню.
Даю указание ужесточить борьбу с запускателями змеев. Сегодня они что-то в небо запускают, потом начинают задумываться, а потом полезут на колокольню, чтобы проверить миф нет, королева не проснётся! Она никогда не проснётся! Я об этом позаботился. Улыбаюсь, и от моей улыбки замирает сердце секретаря боится, значит уважает.
Так надо.
Боцман
Ночь. Ветер. Дозор серых. Вот странно, у нас же сейчас всё серое: и магистрат, и магистр, и знать, и простой люд, и стража, однако только к патрулям прилип обыденный для нашего королевства эпитет "серая". И вот серые крысы в мундирах протопали по нашей улице теперь можно выходить. Я пробрался на чердак, потом на крышу, потом перепрыгнул на соседний дом. Порядок. Здесь меня уже поджидал Шкет, под мышкой он держал своего нового змея. Мы стали топтать крыши домов, следуя намеченному загодя маршруту.
Всё тихо? спросил я у Шкета.
Серые прошли, ответил он. А ветер знатный!
Всё тихо? спросил я у Шкета.
Серые прошли, ответил он. А ветер знатный!
Да, самое то.
Выйдя на точку сбора, мы подождали Малоя, который ростом был ниже Шкета, но зато у него была почти абсолютно круглая голова, и Винта, тот был тощ так, что более напоминал гвоздь, но, как говорится, прозвище если уж раз пристало, то на всю жизнь. Теперь можно начинать. Но нужно ещё проверить ветер. Я дотронулся языком до нёба, а потом до неба, это сделать легко: надо только вытащить язык изо рта как можно дальше и запрокинуть голову тогда он достает аккурат до небес.
Куда ветер дует? спросил меня Винт, дождавшись окончания ритуальных манипуляций.
Змеи будут довольны, сообщил я ему и всем остальным благостную весть.
Мы стали отпускать с катушек суровые нитки и "сплавлять" наших змеев на волны ветра. Мой змей почти стандартный в виде ромба, но большой аршин в ширину и полтора в длину, хвост тянул так вообще на все три. У Шкета оказалась этажерка (я в темноте не заметил сложности конструкции его змея подумал сначала обычный прямоугольник), причём сделанные на её плоскостях надрезы нежно шептали в ночь: "фьють-фьють". Малой как всегда проявил чудеса аэродинамики и сделал нечто похожеё на мохнатого шмеля, даже я не очень понимал, за счет чего это сооружение летало, и уточнил:
Ползунков мертвых внутри нет?
Обижаешь, Боцман! строго ответил Малой.
Я ему поверил: использовать мертвых ползунков в конструкции чего-либо летающего было дурным тоном всех змеевиков. Винт запускал парного змея: на катушке вращались две вогнутые лопасти, они загребали воздушный поток и быстро поднимали змей в высоту, чем сильнее был ветер тем больше подъемная сила, я даже порой боялся, что змей унесет Винта в небо. Он бы стал первым винтом, завёрнутым в небеса! Но обошлось, а с другой стороны можно поинтересоваться: «зачем небу винт? оно же и так там на верхотуре неплохо держится».
Где-то час мы резвились, а потом нас заметила стража. "Змеевики, сдавайтесь!" завопили серые нам снизу, на что мы ответили дружно на счет три-четыре: "Пархатым крысам серая смерть!" Стражники не очень-то любят, когда их называют крысами, ну а от крыс-пархатых вообще заводятся по полной, то есть окрысиваются до звериного состояния. Мы рассыпались и стали уходить огородами (на нашем арго, огороды это оранжереи любителей цветиков и прочей ботвы). Змеев оставили привязанными к угловым ограждениям крыши, и они ещё долго нарушали ночной порядок, ведь ведущую на крышу дверь мы основательно подперли хорошими брусьями такие ломай не ломай, а раньше чем за полчаса не протаранишь. Проснулись окрестные жители и стали выглядывать в окна: вид четырех гордо реющих змеев и бессилие стражников веселило народ. Акция удалась на славу и закончилась без потерь все благополучно добрались до родимых гнёзд. А я долго ещё сидел на крыше своей хибары и просто глядел на звёзды. Когда я таки добрался до спальни, Эльза уже спала полупроснувшись от качки, которую я вызвал на кровати, и от запаха ночи, что я принёс с собой в постель, она что-то невнятно пробормотала и отвернулась от своего благоверного, то есть от меня.
С утра я мучался: Эльза не одобряла мои занятия змеями в целом и запуск их по ночам вопреки запрещающему указу магистра (а есть, интересно, что-нибудь разрешающие указы Маркела?) в частности. Мне было немножко стыдно, но не потому, что я был виноват нет, а потому, что грустна была моя половинка, а когда твоя любимая на тебя сердится, на душе становится тяжело. У Эльзы есть три степени осерчания на меня: стадия первая, когда она шлепает меня рукой или чем потяжелее, например, скалкой, и говорит всякие резкие слова. Эта стадия легкая и часто заканчивается объятиями, поцелуями и другими приятственными занятиями. Стадия вторая, когда она плачет. Это жутко при виде такой мокрой картины у меня сердце кровью обливается, и я места себе не нахожу. Готов на всё, в том числе на подвиги, к примеру, сменить работу на более денежную, завязать со змеями и так далее в русле «выпрямления» образа жизни. И наконец самая страшная третья стадия, когда Эльза не ругается, не плачет, а лишь молчит и вздыхает тихо-тихо, вот так: "ах". Тут моя житейская мудрость дает сбой, я мучаюсь от вида супружницы в таком состоянии, от осознания того, что в этом виноват я-чурбан-неотесанный, и пуще всего потому, что ничем не могу это её состояние изменить, хотя бы даже на стадию вторую. Хорошо, что у Эльзы третья стадия была всего два раза за время нашего брака и ещё один раз до. Значит, этот раз аккурат четвёртый. А главное я начало проморгал. Только художников проводил, они на заработки пошли у семейства Лужниных на носу маячил юбилей и они заказали расписать их дом в розовых тонах; только вернулся, чтобы сказать любимой и единственной, а также кормилице и умнице, что она любимая и единственная, а также кормилица и умница, а она молчит и только так тихо-тихо вздыхает: "ах". Кошмар продлился целый день и о ужас! целую ночь, то есть цельные, крепко сбитые календарные сутки. На следующий день у меня была смена, и я пошёл на шлюз с тяжелым сердцем, но все легче работать, чем сидеть дома в напряжении, давая пустые обещания и мучаясь. Эльза же знает, что с такой левой рукой как у меня другая должность для меня заказана, что змеев я не брошу, как не брошу и ночные вылазки с мальчишками, что да много чего знает моя умница!