Так, окурок чистый, без следов помады. И духами не провонял. Маловероятно, что он «из женщины». Да и обслюнявлен хорошо Хорошо, доктор?
Эксперт оторвался от трупа.
Хорошо.
А не слишком ли хорошо?
Я может, и не хотел, так мои губы сами растянулись в усмешке. Эксперт посмотрел на фильтр и «прилегающую к нему область» в лупу.
Ну, насчёт слюны вряд ли Но тут даже фрагмент отпечатка имеется Может, это слишком? Такие сигареты грязными руками не курят. Ну, руками алкаша.
Вдохновлённый анализом, я на время позаимствовал у эксперта «монокль».
Браво, медицина! Хоть зачисляй Вас в резерв опергруппы. Правда, фрагмент вряд ли пригоден для идентификации Семёныч?
Пожилой эксперт НТО отделился от группы и от стены, которую он ковырял скальпелем.
Чего?
Отвлекись от раскопок. Кстати, чего ты там накопал?
Вместо ответа Семёныч протянул мне фрагмент кафельной плитки. Я даже не стал приглядываться: сразу же покачал головой.
Смотри, ты! А что: «сгодится нам этот фрайерок»!
«Фрайерком» работал бурый отпечаток пальца, вполне пригодный «для запуска в производство».
А у тебя, Петрович чего?
Мы, «практикующие юристы» люди простые: если я ему «Семёныч», то он мне, самой собой, «Петрович».
Да, вот, взгляни.
Семёныч лаконично приложился глазом к лупе и тут же покачал головой.
«Не прохонжэ».
Тогда я надеюсь на твой.
А что тебе ещё остаётся? хмыкнул эксперт.
Ладно, ковыряйся дальше, не остался я в долгу. Так, джентльмены, и что мы имеем, так сказать, «итого»? Окурок, отпечаток, пуговица, «палец» на стене Ах, да: ещё покойник в резерве.
Без должного, а заодно и недолжного, почтения к умершему негодяю, я вывернул карманы его брюк и пиджака. Улов оказался богатым: пачка «сотенных», лишь слегка початая, два презерватива в упаковке товарищ явно не собирался ограничиваться «одним заходом» и несвежий уже носовой платок, явно заменивший владельцу салфетку.
Наибольшего внимания заслуживали две вещи: записная книжка и монета достоинством в одну копейку. Последнее само по себе уже не могло не вызвать законного любопытства: товарищ сотенных не считал, и уже не только рублей. А тут копейка! Да ещё не простая. Нет, не золотая: согнутая посередине. Аккуратно согнутая, как по линейке.
Любопытно
Я обратился за солидарностью к коллеге из прокуратуры, но тот «солидаризовался» со мной лишь выпученными глазами и слегка отвешенной челюстью. Поскольку товарищ подводил меня, пришлось и мне подводить его к ответу.
Никаких аллюзий, как говорит наш словоохотливый Михал Сергеич?
Хм хм старательно прочистил горло коллега.
Знак? ещё решительней подтолкнул я товарища. Или подсказка?
Знак?!
Лоб коллеги проявил удивительные способности в деле формирования морщин: они избороздили там всё пространство. Но отвешенной челюсти «на выходе» это мероприятие не отменило.
Не понял
Вижу, не пожалел я коллегу: оно и для ума полезней. «Судьба индейка, а жизнь копейка». А жизнь этого типа и гроша ломаного не стоит.
Челюсть коллеги отвисла ещё ниже, но во взгляде появился смысл.
А ведь верно! Бандитский знак!
Или наводка на него, приятель. Иначе говоря: подсказка нам
с тобой. «За так», но не просто так.
Что-то вроде крючка?
Не исключено
Я покачал головой: ну, вот, не люблю я, когда много всего. Потому что на месте происшествия много всего это слишком много. Это чересчур. Да, чаще всего, по глупости. Но нередко и от большого ума. А это уже совсем нехорошо.
Ладно, заглянем в записную книжку.
Я веером развернул записную книжку и опять удивился. И опять неприятно.
Ба, да кто-то уже заглянул в неё до нас!
Заинтригованный прелюдией, коллега простонародно выглянул у меня из-за плеча. Не меняя «диспозиции», я «ткнул» парня «глазами» в книжку.
Видишь: несколько страниц отсутствуют. И вырваны они явно не в стерильных условиях: наспех, грубо, да ещё грязными пальцами Семёныч, это по твоей части.
Эксперт НТО, уже откровенно скучающий у стены всё, что можно было взять от неё, он уже взял присоседился к «следаку».
Приглядись, Семёныч, к первой от «демонтажа» странице.
Эксперт вооружился лупой и последовал указанию. Пару раз он вынырнул у меня из-за плеча, а потом это ему надоело и он протянул руку:
Дай сюда!
Некоторое время он молча вертел блокнот под разным углом к источнику освещения: забранной в металлическую сетку люминесцентной лампе. Спасибо «Ахмеду»: прежде здесь тускло мерцала покрытая слоем пыли и мушиного кала двадцатипятиваттная лампочка накаливания одна на весь туалет, тогда ещё уборную.
Знаешь, Петрович, можно попробовать
Методом съёмки в косопадающих лучах?
Эксперт ухмыльнулся.
Ну, ты же дока в наших делах Хотя кое-что я и сейчас могу сказать. На первой «живой» от последней вырванной странице остались вдавления каких-то цифр. Что-то с нулями. Ещё просматриваются крестики. Остальные подробности завтра.
Сегодня.
Семёныч отдернул рукав пиджака.
Тьфу, ты: и в самом деле!
«Ах, как скоро ночь минула», поработал я «немножко Остапом Бендером».
Вот именно, декадентски хмыкнул Семёныч. Ладно, звони после обеда: что-нибудь «нарисую».
Я разогнул спину.
Ну, что: для начала хватит добра?
На этот раз коллектив моментально выказал сплочённость: все дружно загудели в ответ: «Хватит» Хватит!». Понять товарищей было несложно: каждому хотелось поскорее в душ и к обеденному столу, чтобы слегка взбодриться перед очередным «забегом на длинную дистанцию»: ненормированный рабочий день явно просматривался на неделю вперёд. Почему именно на неделю? Никакой тайны: практика. Например, раскрытие дела по «очень горячим следам» это в течение суток. Раскрытие по «горячим следам» до трёх суток включительно. Раскрытие по ещё «тёплым следам» когда ещё теплится надежда в течение недели. Раскрытие в течение десяти дней это уже комбинация из «ещё не совсем простывших следов», фарта и случая. То есть, уже «как карта ляжет».
После десяти дней исключительно «делопроизводство»: работа на бумагу. Для объема. Для проверяющих. Для того чтобы «замазать глаза» и «отмазаться». Потому что декада вхолостую это «висак сто процентов». Нет, «висаки» тоже иногда раскрывали, но исключительно в двух форматах: либо чудом, либо «перевешиванием на добровольца» в порядке «аналогии преступлений». Не знаю, как в других областях, но в нашей дело вместе с «делами» обстояло именно так. Первые три дня мы «рыли носом», до недели включительно «рвали пупки и жилы», «на автопилоте» дотягивали до десятидневного «юбилея» и, наконец, переводили дух. Именно так: не «капитулировали», а «утирали заслуженный трудовой пот»: «я сделал всё, что можно пусть другой сделает больше».
Тогда по коням?.. Отставить!
Товарищи ещё не успели испугаться, а я уже уточнил формат команды:
«Не пужайтесь, граждане»! Это скорее, «задание на дом». Как мы видим, «наш подшефный» не сверкает ни золотом, ни бриллиантами. А это не очень вяжется с его «обликом выходного дня». Отсюда задача: установить, не сняли ли с этого хмыря «что-нибудь на память»? Ну-ка, дайте сюда уборщицу!
Один из оперов быстро метнулся к двери: видимо, ему больше всех хотелось домой. В проёме он столкнулся с движущимся во встречном направлении коллегой. Не моим: его.
«Ахмеда» привезли!
Моя бровь без спроса выгнулась дугой.
«Ахмеда» привезли»?! Смелые люди!
Я не иронизировал: этот «авторитет» был таковым не только в кавычках. Как говорил Аркадий Райкин: «Всё городское начальство туваровед любит, ценит, увжает!». В нашем случае поправку нужно было делать лишь на уровень начальства: «любило», «ценило» и «уважало» «Ахмеда» всё областное начальство. Но за то же самое, что и городское коллегу «Ахмеда» по юмореске: как и «туваровед», «Ахмед» «сидел на дефсыт». Только уровень «дефицита» у «Ахмеда» был выше: в эпоху всеобщего дефицита этот товарищ мог обеспечить не только белужью икру, дачу, иномарку или шикарную девочку, но и «переход в другую лигу»: из политиков в бизнесмены и наоборот. А «материальную помощь» это, уж, как водится.
Поэтому областное начальство горой стояло за «Ахмеда» и свои привилегии. А уже поэтому доставка «авторитета» в порядке навязчивого сервиса была сродни подвигу.
Пока «доставляли» «Ахмеда», я успел переговорить с уборщицей, «насмерть» запуганной вопросом о «перемещении материальных ценностей» из гражданина бывшего начальника юстиции.
Клянусь, товарищ господин гражданин
Ну, так, уж, и сразу: «гражданин»! решительно снизошёл я.
Для того чтобы сделать это, мне достаточно было одного взгляда на изуродованные хлоркой руки уборщицы, и её не менее изуродованное но только жизнью лицо.