Ночь печной сажей красила в поливную чернь. Григорий и Федор и без того молчаливы, сейчас совсем онемели. Словно враз потеряли интерес и к новому месту и к новой жизни. Какое-то оцепенение сковывало члены. Надо идти в дом, а будто стреножили. Поднялся ветер, ледяным холодом пахнуло. Подумалось, что принесло привет с далекого Марфино, с земли, на которой родились, но не было на их родине такого мертвого холода, такого ветра, что забирался под кожу и разрывал ее изнутри. Какая-то шевелящаяся туча надвигалась с востока.
Это что, братка? разлепил губы Федор.
Да вроде мыши летучие, хотя странные ни шелеста, ни писка.
Идти надо к бабам.
Но не успели братья подняться, как туча вихрем налетела, рассыпалась множеством спутанных куделей. Они цеплялись, прилипали к телам, скользили, вызывая нетерпимый зуд, опутывали, скручивали, стягивали. Кровь хлынула из множества порезов, но не успевала стекать на землю. Серые спутанные кудели втягивали плоть со свистящим звуком. В несколько мгновений от братьев и следа не осталось, а распухшие темно-серые клубы вереницей потянулись на запад.
Авдотья и Анна слышали странный свист со двора, но так и не решились выйти искать мужей.
В барских покоях темно, гулко, лишь старый дворовый Арефий дремлет у закрытых дверей барской спальни. Он настолько стар, что плохо понимает, что происходит вокруг. Его не удивляет, что вся дворня давно уже пропала, не удивляет, что некогда роскошные покои опустели, что в кухне не топят печей, а посуда опутана паутиной. Все дни и ночи проводит он в каморке на людской половине, изредка протапливая маленькую печь. Раз в несколько дней он варит себе в чугунке кашу, из круп, что находит в кладовой. Это отнимает у него последние силы, и он подолгу спит на лавке, укрывшись старым тулупом. Долгие годы в услужении стерли его память, выветрили все мысли, страх сжег чувства. Он в полусне ходит за водой к колодцу, в полусне ходит за дровами, в полусне заваривает скромный обед. Он не видит снов, лишь белесую муть, в которую изредка вторгается властный голос, заставляя его брести на половину барина, к этим дверям с облетевшей позолотой. Он не замечает жуткого холода, исходящего не от заледеневших окон и промерзших дверей, холода, который исходит от барской спальни.
Клим Захарыч тормошит старика, вытаскивает из муторного забытья.
Очнулся Павел Александрович?
Не знаю, батюшка, белесые сухие губы еле шевелятся.
Плохо службу несешь.
Управляющий еле открыл смерзшиеся двери. Совсем недавно в барскую спальню он входил в поклоне. Но на смену страху, который сгибал его спину, пришел настоящий ужас. Каждый шаг давался с трудом, но медлить нельзя, Павел Александрович должен видеть его в первые минуты своего бодрствования. А то, что он очнется именно сегодня, сомнений не было ночью пропали первые переселенцы. Дрожники получили дань.
Еще год назад он и не слыхивал об этих дрожниках, служил себе управляющим в поместье Павла Александровича Вистунова. Барин редко наезжал, но в приезды был лют. Все казалось, нерадивы крестьяне, вороваты да ленивы, потому и доход падает. Но не успевали рученьки крестьянские за прытью барской у стола, зеленым сукном подбитого. Не успевали за лихими наездами молодого повесы в магазины, сверкающие от безделиц для обольстительниц сработанных. Лютовал барин, марал руки кровью, но крестьяне молчали, лишь сильнее страх клонил к земле. В минувшее лето забрела в их края странница, шедшая на богомолье. Остановилась у реки, перекусить, да видно что-то пригрезилось в полуденном мареве. Побежала по домам, стуча по воротам клюкой.
«Дрожники, дрожники, у вас повсюду дрожники, сгинете все», кричала она исступлении. Ее хотели изловить, да куда там. Она так и металась, выкрикивая что-то про бесов страха, которые высасывают жизнь до последней капельки. Мол, оглянуться не успеешь, а человека-то и нет, даже памяти, что душа на земле оставляет, не остается. Ничего. Мол, беда, если кто-то с ними договор заключит, ему служить будут, а остальных не помилуют.
Старуху прогнали, но в тот же вечер слег барин. Доктора приезжали разные, даже из столицы. Привозили порошки, какие-то бутылочки с питьем и обещали скорое выздоровление. Но барин хирел. Пока в одну из ночей у него не случился приступ. Он метался по комнате, крушил мебель и с кем-то спорил. Дворовые, было, попытались войти, но побоялись. А к утру стихло. Когда вошли, барин уж остывать начал. Послали за доктором, священником, да не доехали одного лошадь понесла, а второй и вовсе сгинул, будто и не рождался. И в тот же день младенчик Нюрки Михайловой от родимчика помер. Бабки говорили, что испугался чего-то. А за ним и сама Нюрка в тот же день будто плачем изошлась.
Не дождавшись ни доктора, ни отходной панихиды, дворовые принялись за обмывание тела. И тут барин открыл глаза
Вглядывался Клим Захарыч в темный угол, но близко к постели не подходил. Наконец еле заметное шевеление вывело из оцепенения. Управляющий поспешил зажечь свечи.
Долго спал? Голос Павла Александровича еще не набрал нужной силы.
Так, почитай, три месяца. Пока я, по вашему приказанию, сделку оформил, пока привез.
Езжай поутру опять. Этих и до лета не хватит.
Да как же, Павел Александрович?
Делай, что сказал, барин поднимался с обледеневшего ложа, не я господин дрожникам, они надо мной властвуют. Только и отдыхать дают, пока сыты. Думаешь, знаешь, что такое настоящий страх? Нет, братец, ты и близко его не познал. Не сплю я и не мертвый. Уж лучше бы умереть мне тогда. Ты вот говоришь, что три месяца, а мне они в тридцать лет показались, каждую секунду в страхе. И передышки нет. Езжай, не спорь. Слаб я еще.
Но надо же людишек устроить, наделы раздать, со скотинкой решить.
Езжай, я тебе говорю. Не помнят они больше о скотинке, да и про наделы скоро забудут, как себя забывают.
Светало в Ворожихе медленно, лениво. Авдотья и Анна поднялись с лежанок, глянули в угол нет икон, занесли было руки перекреститься, да тут же забыли. Как забыли о своих мужьях, что пропали в ночи. Как не помнили младенчика Анны, которого схоронили в дороге. Мельтешили по избе, затапливали печь, варили кашу. А старая Морозиха больше не плакала, лишь перебирала узелок со смертным.
Покорение мира
30.03. «Привет, дорогой мой друг Серега. Мы третий день на месте, обживаемся. Не могу выйти на связь онлайн, с интернетом проблемы, хоть агент и обещал бесперебойный и скоростной. Все подвисает, только почту отправляю. Хорошо хоть работы отложенной накопилось. А вот Аська скучает без своего инстаграма. Нашла в машине парочку гламурных журналов, читает, хотел ей книжку подсунуть, номер не прошел. Я тут обнаружил весьма неплохую для старого деревенского дома библиотеку, буду перечитывать классику и дышать свежим воздухом. Завидуй! Как вы там, в душных квартирах? Как Геля? Удается не скандалить? Все же хорошо, что мы сюда переехали, неизвестно, когда этот домашний арест закончится. Места здесь фантастические: деревушка со всех сторон окружена лесами, километрах в пяти озеро. Там пока не были, но в лесу гуляли. Полное ощущение, что попали в какой-то сюрреальный мир, и название совершенно сказочное Ворожиха. На улицах никого не видно, впрочем, я погорячился, улица здесь всего одна. Дома расположены на значительном расстоянии друг от друга и в окружении такой буйной растительности, что можно разглядеть лишь убогие крыши, впрочем, за высокими и крепкими заборами. Представляешь, за три дня не встретили ни одной живой души, не считая облезлой кошки, впрочем, мы особо по деревне не гуляем, мало ли Ты спрашивал, как здесь с продуктами. Мы рассчитываем пополнять какие-то запасы у местных жителей, с собой привезли достаточно, в конце концов, доедем до соседней деревни, там есть магазин. Все, пошел, Аська просит печку растопить. Вот видишь, какие экзотические навыки я тут осваиваю».