В Подмосковной Малаховке он закончил десятилетку и спокойно поступил в Школу имени ВЦИК.
И вот уже капитан, недавний до поступления в академию командир разведроты, а теперь, почитай, комбат.
В середине мая все московские заботы и проблемы остались позади. Капитан Теремрин отправился на Курский вокзал, откуда шли поезда в родные края. Вокзал был полон пассажирами, отправляющимися на отдых: в Крым, на Кавказ. Теремрин в хорошо подогнанной военной форме, стройный, подтянутый, прошёл по перрону, привлекая внимание прохожих ярко сиявшим на груди орденом Красного Знамени, очень в ту пору почётной наградой, и сел в скорый поезд. В военной форме тогда было принято ходить почти постоянно, даже порой и в отпуске народ уважал своих защитников.
Скорые поезда на небольшом полустанке Тульской области не останавливались. Теремрин тем не менее взял билет именно на скорый, чтобы сойти в Туле и пересесть на рабочий поезд, кланявшийся каждому полустанку.
Москва провожала совсем ещё молодой листвой, но Теремрин знал, что родные края встретят уже листвой более зрелой. Всё ж на двести с лишним километров южнее.
Сел в поезд ранним утром. Нужно было успеть добраться до небольшой станции с таким расчётом, чтобы засветло совершить двадцатикилометровый марш пешим порядком до деревни Тихие Затоны.
Вспомнил, как шёл в первый лейтенантский отпуск, разумеется, тоже в военной форме, как встретили его сельчане с уважением встретили, даже с каким-то особым почтением. Всё-таки красный командир!
Ну а ныне и вовсе выпускник академии «академик», как полушутя таковых называли в войсках.
В тот первый приезд с разговорами о политике особо никто не приставал, как-то успокоился народ после бурь Гражданской войны. А тут вдруг, едва поезд тронулся, сосед по купе, пожилой мужчина, весь седой от волос до бороды, с некоторыми намёками на былую выправку, сразу спросил:
Ну что, командир, воевать с германцем будем?
Вот это «с германцем» сразу указало на то, что бывал старик в делах боевых, наверняка бывал.
Конечно, руководством страны прилагаются все силы, чтоб избежать войны, заученно проговорил Теремрин, не ведая, как лучше отвечать на подобный вопрос. Но, он развёл руками, понимая, что хоть что-то надо сказать бывалому воину, но не всё от нас зависит, далеко не всё!
Вижу, что боле ничего сказать не можешь, вздохнув, проговорил старик. Вижу! Да только и другое вижу готовится германец, а уж если начал подготовку, непременно пойдёт на нас. Будет делать этот, как его дрыг нах остэн
Drang nach osten! с улыбкой поправил Теремрин, но старик рассмеялся и заметил:
А я говорю «дрыг», потому как заставит его наша Красная армия ножками дрыгать А? Как, товарищ капитан, заставим? И он засмеялся, радуясь своему неожиданному каламбуру и представляя, как дрыгают ногами эти самые немцы.
Если пойдёт на нас, заставим дрыгать! весело сказал Теремрин и ловко перевёл разговор на Первую мировую, на, как тогда говорили, германскую.
Старик рассказал, как воевал, как был ранен, как принял революцию. И, уже посерьёзнев, прибавил:
Дрыг-то оно дрыг. Но скажу тебе, командир, что немец противник серьёзный. Верю, что одолеем, но придётся нелегко, ой нелегко.
Немного помолчали. Но путь неблизок, поговорить было время.
А орден-то за что? Великий орден! Почётный! вдруг спросил старик и сам подсказал: За японскую?
Так точно, за неё самую.
Ну понятно, что за Хасан или Халхин-Гол?! Для той-то, давней Артурской, молод ещё, заметил старик, назвав этак вот по-своему Русско-японскую войну 19041905 годов.
Не то что молод вовсе не родился, засмеялся Теремрин.
Ну а я на той давней Артурской, ещё при царе-батюшке, хватил лиху. Молодым ещё хватил. А вот уж на германской-то в годах воевал, поведал старик, к удивлению, произнеся вот это самое при царе-батюшке.
Теремрин снова увёл разговор от себя, стал расспрашивать про ту, давнюю, названную стариком Артурской.
Пожилая женщина, сидевшая напротив, долго прислушивалась к разговору, а потом, тяжело вздохнув, сказала с нотками печали в голосе:
Э-х! Дед Мы-то с тобой пожили на свете белом. По-разному, конечно, кто как, но пожили, а у него-то, она кивнула на Теремрина, и у его сверстников, почитай, только жизнь начинается, а тут Опять этот германец поганый лезет. Что б ему пусто было.
Ничего, не волнуйтесь, мы свой долг выполним! бодро сказал Теремрин, а она не ответила, только посмотрела на него как-то очень тепло и мягко, по-матерински, и, отвернувшись к окну, смахнула слезу.
Пожилая женщина, сидевшая напротив, долго прислушивалась к разговору, а потом, тяжело вздохнув, сказала с нотками печали в голосе:
Э-х! Дед Мы-то с тобой пожили на свете белом. По-разному, конечно, кто как, но пожили, а у него-то, она кивнула на Теремрина, и у его сверстников, почитай, только жизнь начинается, а тут Опять этот германец поганый лезет. Что б ему пусто было.
Ничего, не волнуйтесь, мы свой долг выполним! бодро сказал Теремрин, а она не ответила, только посмотрела на него как-то очень тепло и мягко, по-матерински, и, отвернувшись к окну, смахнула слезу.
Было заметно, что в Москве люди как-то очень благодушно воспринимают то, что творится в мире. То ли большой город не даёт сосредоточиться на тревогах и опасениях, то ли кажется им, уже вкусившим и удобств, и прелестей городской жизни, которая была к тому времени уже полегче деревенской, что вот так всё в мире устроено, что будет незыблемым и спокойным.
Наконец поезд остановился в Туле. Теремрин вышел на перрон и тут же увидел палаточку со знаменитыми тульскими пряниками, памятными ещё с детских лет. Рабочий поезд отходил через час. Побродив по вокзалу, накупил пряников, ну и дождался, наконец, когда подали короткий всего в несколько вагонов состав. До станции Лазарево поезд тащился долго, хотя и ехать-то всего ничего километров сорок.
Наконец кондуктор объявил станцию, Теремрин взял чемодан и спустился на низкую, едва возвышающуюся над железнодорожными путями платформу. Рабочий поезд продолжал стоять, как выяснилось, пропускал скорый, потому что Теремрин не успел дойти до станционного здания одноэтажного, выкрашенного в грязно-жёлтый цвет, или просто перекрасившегося от постоянной копоти железной дороги, как в южном направлении промчался пассажирский состав со сливающимися на скорости в сплошные полоски вагонными окнами. Дал гудок паровоз, на платформу упали клубы паровозного дыма, всё вокруг наполнилось шумом и грохотом.
Теремрин проводил взглядом скорый и, не заходя на станцию, направился к большаку, который сначала спускался в низину, а затем поднимался в гору мимо расположившейся слева от него машинно-тракторной станции. Дальше путь лежал по проселкам, по чернозёму. Радовало, что не было дождя, а то ведь в Черноземье, едва ли ни при первых дождевых струях дороги мгновенно превращались в чёрное, мягкое, скользкое маслянистое покрывало, особенно весной, когда земля ещё не совсем просохла, и осенью, когда дожди заставляют её набухать от непросыхающей влаги.
Шёл споро, легко, весело вспоминая прибаутки типа: «Пехота! Сто прошёл ещё охота!»
Наконец с возвышенности, по склону которой спускались к реке деревенские домики, увидел «каменку», дорогу, выложенную ровными, обтёсанными камнями. Сверкнул вдали синий глаз Ключей, небольшого озерка со студёной и необыкновенно вкусной водой. А скоро вдали показались высокие лозинки на косогоре, сквозь ещё не слишком сочную листву которых краснели капельки крыш.
Остановился у Ключей, присел, зачерпнул пригоршню студёной воды, напился с пылу и жару дороги, оросил лицо и, легко поднявшись, бодро зашагал дальше.
Если в дороге особо с расспросами не приставали может, потому что сосед попался грамотный, понимавший, что не всё может в это суровое и неясное время сказать военный, то здесь дело другое. Тут его ещё мальцом знали.
Конечно, в основном все в поле, но и в деревне у кого-то дела есть. Встретился ехавший на телеге по каким-то делам колхозник.
Тпрууу! остановил он лошадь. Николай, аль ты?! Ишь ведь и не узнать. Каким стал!
Я-я, дядь Кузьма.
На побывку?
В отпуск! Ну а потом к новому месту службы.
И далече?
В Белоруссию! В Западный Особый военный округ.
Лучше б не говорил. Кузьма спрыгнул с телеги, подошёл, спросил тихо, заговорщицки:
Скажи, война-то будет аль нет?
Ну что тут ответить? Как сказать, чтоб удовлетворить далеко не праздное любопытство.
Эх, дядь Кузьма, кто ж знает, будет иль не будет?
Понимаю, понимаю. То, что рано или поздно будет это всем ясно. А вот будет в году нонешнем аль нет?
Могу сказать одно, вздохнув, ответил Теремрин, очень бы хотелось, чтоб не было. Наша Красная армия перевооружается, оснащается новейшей техникой. Нам бы ещё годик-другой, да хотя бы и годик!
А ноне что ж, аль не готовы, что ль?
Готовы! Долг каждого военного всегда быть готовым, в любую минуту. Но лучше бы ещё немного, ведь промышленность только недавно стала осваивать выпуск новейшей боевой техники между прочим, лучшей в мире.