На это многое можно возразить вам, Варвара Васильевна, остановил он поток её речей.
Что же, возражайте! разрешила она с улыбкой. Вы, конечно, разнесёте меня.
Постараюсь. Прежде всего, каких вы русских авторов читали?
Разных впрочем, все они одинаковые. Вот, например, Сальяс он подражает французам, но плохо. Впрочем, у него русские герои, а разве о них можно писать интересно?
Ещё многих читала Тургенева, Марковича, Пазухина, даже по одной фамилии уже видно, что он не может хорошо писать! Вы его не читали? А читали ли вы Фортюнэ де Буагобэя? Понсон де Терайля? Арсена Гуссэ? Пьера Законнэ? Дюма, Габорио, Борна? Как хорошо, боже мой! Знаете что? Мне в романах больше всего нравятся злодеи, те, которые так ловко плетут разные ехидные сети, убивают, отравляют умные они, сильные и когда, наконец, их ловят меня зло берёт, даже до слёз дохожу. Все ненавидят злодея, все идут против него он один против всех! Вот герой! А те, другие, добродетельные, становятся гадки, когда они побеждают И вообще, знаете, мне люди до той поры нравятся, пока они хотят чего-нибудь, куда-нибудь идут, ищут чего-то, мучатся но, если они дошли до цели своей и остановились, тут они уже неинтересны
Возбуждённая, она медленно шла рядом с ним, красиво подняв голову и сверкая глазами.
Он смотрел ей в лицо и, нервозно покручивая бородку, искал таких возражений, которые сразу сорвали бы с её ума эту грубую пелену пыли. Но, чувствуя себя обязанным возразить ей, он хотел ещё слушать её наивную болтовню, ещё видеть её увлечённой своими суждениями и искренно раскрывающей пред ним свою душу. Он никогда не слыхал таких речей; они были уродливы, но в то же время всё, что говорила она, как нельзя более гармонировало с её немного хищной красотой. Пред ним был ум неотшлифованный, оскорблявший его грубостью, и женщина, соблазнительно прекрасная, раздражавшая его чувственность. Эти две силы давили на него всей энергией своей непосредственности, и нужно было что-нибудь противопоставить им. У него была ясная логика, он хорошо спорил с людьми своего круга. Но как говорить с ней, чтоб вызвать ум её на правильный путь и облагородить душу, изуродованную глупыми романами и обществом мужиков, солдата, пьяницы-отца?
Ух, как я заговорилась! воскликнула она, вздыхая. Надоело вам, да?
Нет, но
Я, видите ли, рада очень вам. Мне до вас не с кем было поговорить. Ваша сестра, я знаю, не любит меня и всё сердится на меня должно быть, за то, что я даю водки отцу, и за то, что побила Никона
Вы?! Побили! Э как это вы? изумился Полканов.
Очень просто, отхлестала его папашиной нагайкой, вот и всё! Понимаете, молотьба, страшная горячка, а он, скот, пьян! Я рассердилась! Разве он смеет напиваться, когда кипит работа и везде нужен его глаз? Эти мужики, они
Но, послушайте же, Варвара Васильевна, убедительно и как только мог мягче заговорил он, разве это хорошо бить слугу? Благородно ли это? подумайте! Разве те герои, пред которыми вы преклоняетесь, бьют своих преданных Сади-Коко?
О, ещё как! Граф Луи однажды такую пощёчину влепил Коко, что мне даже жалко стало бедного солдатика. И что же я могу делать с ними, как не бить? Хорошо ещё, что могу я ведь сильная! Пощупайте, какие у меня мускулы!
Согнув свою руку в локте, она гордо протянула её к нему. Он положил ладонь на её тело выше локтя и крепко сжал пальцы, но тотчас же опомнился и, смущённый, с краской на лице, оглянулся вокруг. Всюду безмолвно стояли деревья и только
Он вообще не был скромен с женщинами, но эта своей простотой и доверчивостью делала его таким, хотя и разжигала в нём чувственность.
У вас завидное здоровье, сказал он, пристально и задумчиво рассматривая маленькую загорелую кисть её руки. И я думаю, что у вас очень хорошее сердце, неожиданно для себя вырвалось у него.
Не знаю! отозвалась она, качнув головой. Едва ли, у меня нет характера: иногда я жалею людей, даже тех, которых не люблю.
Иногда только? усмехнулся он. Но ведь люди всегда достойны сожаления и сострадания.
За что? спросила она.
Разве вы не видите, как они несчастны? Хотя бы эти, ваши мужики. Как тяжело им живётся и сколько несправедливости, горя, мучений в их жизни!
Это вырвалось у него горячо, и она внимательно взглянула в лицо ему, говоря:
Вы, должно быть, очень добрый, если так говорите. Но ведь вы не знаете мужиков, не жили в деревне. Они несчастны это верно, но кто же в этом виноват? Они ведь хитрые, и никто им не мешает сделаться счастливыми.
Не знаю! отозвалась она, качнув головой. Едва ли, у меня нет характера: иногда я жалею людей, даже тех, которых не люблю.
Иногда только? усмехнулся он. Но ведь люди всегда достойны сожаления и сострадания.
За что? спросила она.
Разве вы не видите, как они несчастны? Хотя бы эти, ваши мужики. Как тяжело им живётся и сколько несправедливости, горя, мучений в их жизни!
Это вырвалось у него горячо, и она внимательно взглянула в лицо ему, говоря:
Вы, должно быть, очень добрый, если так говорите. Но ведь вы не знаете мужиков, не жили в деревне. Они несчастны это верно, но кто же в этом виноват? Они ведь хитрые, и никто им не мешает сделаться счастливыми.