Нет, не смейся, это так и есть! Разве не идут за возлюбленными на край света, разве мама не пожертвует всем, что у неё есть, ради счастья дочки? Разве дети и родители могут предать друг друга?
Ты об Эросе или о любви в понимании Платона?
Ой, брось, опять ты со своими штучками! Я не о каком то там Платонове, а о своём Дорогом! Он меня вообще перестал замечать, понимаешь? Мама уже всерьёз завелась. Что я не скажу он в ответ: «Да, дорогая, как скажешь, дорогая!», а сам даже не видит меня и не слышит, словно я пустое место! Мама сдавленно всхлипнула, но через мгновения собралась и продолжила: Ты ведь знаешь, он никогда не был особенно пылким. Он всю жизнь зовёт меня «Дорогая «или просто Лада. Не «Ладочка», не «Ладушка», не «кисулька мышулька» или, скажем, «Сладенькая» нет, просто полным взрослым именем, никаких уменьшительно ласкательных суффиксов или как там это называется! И вообще, все эти его принципы «в здоровом теле здоровый дух», «труд делает человека свободным» или «верь в доброту» и всё такое Я согласна с ним на все сто, но мне кажется, что с годами наш брак сделался не любовной историей, а воплощением его идеи гармоничного развития человека. И ничто не сможет нарушить этой гармонии, даже если кто-то при этом страдает!
Мама действительно страдала Долли ощутила это всем своим существом и сжалась от страха. С того самого октябрьского вечера накануне трагедии с Эдом она старалась убедить себя, что она тут ни причём, что всё это просто случайность, что в кукольное царство никто никогда не захочет и не сможет принести беду, что старый друг Эд никак не связывал её со своим горем и он зашёл к ней почти случайно. Но вот мама уж точно приехала сюда специально. Она хотела поговорить со своей дочерью!
Дол начала бормотать что-то ободряющее, но сама уже слышала тяжёлые шаги беды. Нет, ещё не звук, но пока ещё далёкие вибрации И мысли её стали путаться, натыкаться на стеллажи вдоль стен, терялись в картонках с обрезками вуали, пытались выбраться на улицу, к алмазам Снежной Королевы Но снова возвращались к маме и её мужу, к её страданиям, возвращались и окрашивались серыми и болотными цветами страха. В минуты страха мысли становились для Долли чем-то материальным, она была готова потрогать их, легонько толкнуть они делались всё ощутимее и не приятнее. Они начали даже опутывать её какой-то прочной бечёвкой, заворачивая в душный жёсткий кокон, и вот она становится неподвижной беспомощной куколкой Смешно: Долли «куколка»! В тесноту кокона пробрались обломанные недоразвитые мысли ни о чём. Это опять мозг работает на холостом ходу как всегда в предчувствии беды. Долли усилием воли собралась, вырвалась из морока дурных предчувствий. Собственно, ничего плохого пока ведь не случилось! Правда, если прекрасная Лада так растрепала свои чувства, то что-то непременно будет.
Понимаешь, он ведь теоретик идеального мира, у него обо всём есть собственное мнение и на всё есть способ улучшить это самое «всё». Как продавец недвижимости, он точно знает, что и кому нужно, но да, он всего лишь теоретик! Практика его не интересует! Его ничто, похоже, уже не интересует! Я говорю ему: «Со мной что-то не так, я неважно себя чувствую!» А он мне: «Брось, дорогая, ты как всегда ослепительна!» А сам даже не смотрит на меня. Сидит, понимаешь, читает Достоевского! Мама немного помолчала.
Нет, ты можешь себе представить Достоевского!» Униженные и оскорблённые», «Преступление и наказание»! Ну ничего себе! И это в конце 21 го века! Вечная классика ему, видите ли, понадобилась! Я ему говорю: «Достоевский умер, его проблемы кончились, а я тут, перед тобой, я плохо себя чувствую, тебе что, всё равно?»
А он что?
А он говорит: «Ну, дорогая, обратись к врачу! Но я уверен, ничего серьёзного!» О, господи, да у него всегда так «ничего серьёзного». Я помню, как его мать умирала от рака. Запущенная форма, осложнения
Да, я помню Долли содрогнулась от воспоминания. Мамина свекровь так долго прятала голову в песок, ничего не хотела знать. К врачам не шла, пока не стало поздно.
Да да, время было упущено, сделать ничего было нельзя. А он говорил: «этого не может быть, какая ещё онкология! Всё обойдётся, обычные женские штучки!» И не навещал её почти, только чтобы не видеть, как она угасает. Тоже прятал, как ты выразилась, голову в песок, до самого конца. Боже мой, как вспомню, как она умирала! Долли накрыла ой пальцы матери, тихо погладила.
Не надо, мама, не бери в голову.
Ты же знаешь, детка, я никогда не смогу забыть этого. Не дай боже так умереть! Это такой ужас!.. И вот я говорю: «со мной что-то не так; я, кажется, нездорова, я плохо себя чувствую!» А он, мой дорогой страус, говорит: «ну так сходи к врачу, какие проблемы!» Долли с тихой злостью покачала головой.
Нет, мама, ты уж прости, но к разговору о Достоевском выходить за муж за таких преступление, а жить с ними наказание! Подари ему книгу «Идиот»! Мама невесело хохотнула, девушка тихо улыбнулась в ответ. Типичный женский разговор!
Да, а к врачу ты всё-таки ходила? Мама ответила не сразу, потом протянула, скучно и равнодушно:
Ну, ходила. Да что они понимают? Опять помолчала.
И?
И ничего! Всё в норме! Лёгкое сезонное недомогание, как у всех северян, чуть понижен общий тонус! А так всё в норме. Внутренности внутри, красота на виду А я чувствую себя так, будто Я точно знаю, это болезнь! На глаза ей навернулись слёзы.
Долли тоже была готова расплакаться. Она почувствовала, что настаёт время перемен, и, скорее всего, перемен не к лучшему! Мама почувствовала эти перемены и назвала их болезнью. Но ведь это нельзя ни вылечить, ни пережить. Девушке вдруг нестерпимо захотелось, что бы всё осталось, как есть, и мама всегда была бы молодой и красивой, и что бы время замерло Но огромные часы «Стивена Кинга» были неумолимы, и они беспокоили зимнюю дрёму магазинчика, да и всего квартала, а может, и всего мира топотом быстрых бессердечных секунд, каждые полчаса боем напоминая, что всем вокруг есть о чём подумать. И Долли думала, и понимала, что уже ничто не будет прежним, ведь это не лечится!
У этой болезни было только одно название старость. Мама начала стареть, и где-то в глубине души это знала. И не хотела этого знать. Но каждую секунду своей новой, стареющей жизни она получала очередную порцию разочарования. Конечно, она была красива и стройна, но молодые самцы лишь вскользь задевали её взглядами, почти всегда случайно. Даже среди золотистых пляжей Испании или Египта, где женские прелести скорее откровенны, чем целомудренны, особи мужского пола смотрели больше сквозь неё, как будто её и не было. И она испытывала острые приступы раздражения, почти ненависти, когда видела их двадцатилетних подруг. Именно этим девицам, а не ей в модных магазинах глупые суетливые продавщицы предлагали самые сексуальные, откровенные и эффектные наряды и украшения, а ей ну элегантные, ну стильные, ну дорогие и только то! Да и в салоне красоты не лучше.
И представляешь, детка, эта гусыня и говорит: «Этот крем идеально подходит для увядающей кожи». Увядающей, ты только подумай! Это у меня то увядающая!
Мама не готова была смириться. Естественный ход времени она воспринимала как что-то неприемлемое, мучительное и унизительное, как неприличная болезнь. Это необходимо лечить. И иногда даже кажется, что болезнь отступает, что подлое время остановилось. Правда, теперь нужно ложиться на час раньше, и вместо трёх коктейлей только два, и вообще стоит снизить физическую активность, но в целом всё на пятёрочку! Достаточно только заправиться как следует стволовыми клетками, почистить организм, вытряхнуть какие то шлаки, опять же вегетарианство и никакого сахара и о ля ля! как в песне поётся, «вот такая, блин, вечная молодость!» Но это только если верить сторонникам Дарвина и Павлова. И уж если ты произошёл от обезьяны, то любые проблемы можно решить с помощью биологии и химии. Или по крайней мере попытаться. Но то, что создано по образу и подобию Божьему, знает часы тикают! Время идёт, время уходит. Его не остановить, не обратить, не купить оно бесценно и конечно для каждого. И это нормально, это не страшно! Это переход от одного состояния к другому, это просто новая история Но потомки приматов не готовы к переменам. И после того, как мы перестали опираться кулаками в землю при ходьбе и сдали в утиль хвосты, красота стала единственной ценностью, достоинством, утешением, товаром, если угодно! И как страшно, как нестерпимо это потерять! Теперь, к счастью, стало намного проще удержать ускользающее чудо просто немного больше с каждым днём процедур, опять же есть специальные препараты, гормоны Но однажды, останавливаясь возле зеркала, с любовью и тревогой всматриваясь в своего прекрасного двойника, несчастный примат встречается взглядом с убийцей. Убийца смотрит на свою жертву с той же любовью из глубины Зазеркалья, что и из глубины сознания, со дна души. Убийца уже здесь нет, он всегда был здесь! Он неумолим и неподкупен, его нельзя обмануть или остановить, он должен сделать и он сделает это! Частица за частицей, атом за атомом, красота, сила, сама жизнь тела всё это распадётся, незаметно рассеется в пространстве, будет забыто. И в предчувствии этого разрушения вся сознательная часть существа содрогается и заходится беззвучным воплем НЕТ! НЕТ! НЕ Я! ТОЛЬКО НЕ Я! И слабые отзвуки эха этих страданий выплёскиваются в мир живых и мы это слышим, и сострадаем, и так же испытываем страх только кто больше, а кто меньше.