Плавучий мост. Журнал поэзии. 4/2019 - Коллектив авторов 2 стр.

И рыбе не уйти от долгих бредней,
И сердцу не укрыться от страстей,
Когда оно, как пасынок последний,
Безмолвствует среди родных детей.

С любым искусом, будь он стар ли, нов ли,
Дряхлеет плоть, а воды велики,
И государевы большие ловли
Кипят в низовьях матушки-реки.

Кровь приливает к жабрам или фибрам
Души, и отзывается она,
О месте злачном и о месте гиблом
Самим рожденьем предупреждена.

  Соли Большие, Малые,
  Волга, закат над ней
  Вымыли воды талые
  То, что всего солоней,
  И золотой зарницею
  Льётся с высот струя 
  Над рекой Солоницею
  Пресного жития.

Рыбою, огородами
Выживем, не помрём,
С вечными недородами,
Берестяным добром.
Кроме Европы-Азии
Есть некрушимый край,
Твёрдо стоит в бесквасии,
Хоть ты всю жизнь помирай.

   Над хлебозаводом клекочет вороний посад,
   Над рабским трудом потешается братство живое.
   То к небу взметнутся, то долу поникнут назад,
   То крыльями машут, то тесто клюют дрожжевое.

А что человек понаставил холмы кирпича,
То хоть бы не ставил, породу не выправишь птичью:
Под чёрными перьями алая кровь горяча 
Кто дал ненасытное горло, Тот даст и добычу.

Люблю эту родину; как ты ни правь, ни дурачь,
Разумливый царь, что ни делай с пернатым народом,
Навеки протянутся смех, пересуды и плач
Над пустошью, над пепелищем, над хлебозаводом.

   Правдивейших сказаний переписчик
   Что видит ныне?  немоту и ложь,
   Где нищие оплакивают нищих
   И вор у вора отбирает нож.

Но было так и при царе Горохе,
Не даст соврать уступчивый монах,
А манны утешительные крохи
Равны во всех превратных временах.

Кто долго жил, тому обман не диво,
Молва не враг, безпамятство не плен:
Во всяку ночь одна звезда правдива,
И меч востёр, и нож окровавлен.

   Вот бы встать, довериться зрению и посоху
   И шагать, как в юности, по водам ли, посуху
   В те края, где светится, смутно сердце трогая,
   Эта даль далёкая и любовь нестрогая.

И со всеми сущими, с малыми и нищими
Всё идти без устали мхами, городищами,
Ямами бездонными, храмами нежданными
И без слов беседовать с теми горожанами,

С молодцами ясными, их детьми и жёнами,
То ль давно прошедшими, то ли нерождёнными,
Зная, что душа моя, всем им соплеменница,
Тоже не состарится и не переменится.

  Не гул военного набата,
  Не детство в снежной белизне 
  Давно умершие котята
  Ко мне являются во сне.

Вот белый с пятнышком на шее,
Печальный, жил четыре дня
Другой в полоску, веселее,
С неделю радовал меня

А третий шкурка, как в металле,
Игрун, последыш, дуралей
Пушинки на весах печали,
А скольких тягот тяжелей!

   Преизбыток проходит, как тень,
   Всевеличие чахнет в анналах,
   А лишения, тягость и лень
   Прорастают в сынах исхудалых.

Лысый Карл, Безземельный Иван
И Безумная донна Хуана
Всё живее, чем гордый болван,
Усмиряющий два океана.

Таковому радеть о земле,
Ждать письма от далёкой невесты
И тянуть по линованой мгле
Родословья, полки, манифесты.

А над тем, кто писал поперёк,
Искра Божия треснет и вспыхнет:
Недостаток, увечье, порок
Исцелится, изгладится, стихнет.

Как деревце возле дома,
Близ рая растёт она 
Палима, но не жегома,
Сердечная купина,
Вся мелким, невзрачным цветом
Зачем-то испещрена,
Не спрашивает об этом,
Не ведает времена.

А пламя играет в сучьях,
И горести жития
В соцветьях сквозят, в созвучьях,
В беззвучии у нея.
И время раскатом грома
Ей скажет, зачем горит,
Палима и не жегома,
И что она сотворит.

   То время тянется, то пулею летит,
   И роду смертному превратность не претит:
   Едва наскучишься домоуставным бытом,
   Как битва иль пожар теряют счёт убитым
   И глохнут певчие, но песнь собой сама
   Слагается и впредь идёт во все дома.

Есть равновесие меж бурей и затишьем,
Когда и мышь слыхать с её семейством мышьим,
Ютящихся в углу, под дедовским столом,
Но и грозу слыхать, спешащую в пролом
Воздушной крепости, где земнородных виды,
Соседствуя, живут без страха и обиды.

  Я меньше всех, мой разум мал,
  Но я уже младенцем знал
  Об этом и открыто
  Глядел на мiр: он был велик.
  Я видел: липа больше лык
  И поле больше жита.

А человеку все должны.
Он больше мира и войны,
Труда или неволи.
Я понял: даль моя близка,
Песчина я того песка,
Что с морем в общей доле.

Я знаю: всякая река
Своим призваньем велика
И морю влагу копит,
Обременяясь и боля,
А море больше корабля,
Но и его не топит.

   Не утешит меня мусикия,
   Посетившая мiр;
   Разве бедствуют кости сухие
   В ожиданье тимпанов и лир?
   Их проймет лишь трубы говорящей
   Повелительный зов.
   Так и я, оглушенный и зрящий,
   Не обыденных жду голосов.
   Вот уже сладкопевцам в досаду 
   Поднимается гуд,
Вихри близятся к мёртвому стаду,
Обнимают его, стерегут,
И погибший народ шевелится,
Воскресает родня,
И когда-то прекрасные лица 
Краше прежних глядят на меня.

   В ольховом шелесте, в дрожанье паутинок
   Тревога слышится всему один конец,
   И лишь сосновый пень безмолвствует, как инок,
   Не лжет чернец.

Доверчивый народ под небом светло-серым
Доверил выстоять на радость и беду 
Дубам-ослушникам и елям-староверам
В одном ряду.

Тут любит зверь нору, гнездо лелеет птица
И есть пристанище уставшему от дел,
И каждая семья дерзает приютиться,
Где Бог велел.

По ровной скупости осеннего уюта
Уже холодные морщины пролегли,
И голоса детей доносятся как будто
Из-под земли.

Улыбнётся и вечно печален,
Угнездится и вечно летит
Над тоскою родимых развалин,
Перед цаплей ничем не умален,
Перед гоголем рохлей глядит.

Без боязни греха и безсилья
Жизнь кружит, не имея цены,
В вековечном дому изобилья,
Где усталые лапки и крылья,
Как и слабое сердце,  сильны.

Нет же смерти, ликуй, орнитолог,
Чти пернатый завет и залог:
В оке светится счастья осколок
И дрожит, по-весеннему долог,
Двуединый живой хохолок.

   Из мёртвых городов беги в лесистый рай,
   Где живность весела и благодать безкровна,
   И сосны красные не почитай за брёвна,
   И птицу утреннюю в клеть не запирай.

Всё веждь, всему внемли, а сам не говори,
Но помни старый мiр, как в нём безлюдно стелют,
Как грустные ежи, и лисы, и хори
Незваные придут, развалины поделят.

   В лазоревых снегах ютится тишина:
   Тут песни не сложить и солнца не дозваться,
   Тут испокон веков нелепа и грешна
   Услужливость купца и трезвость рудознатца.

Что долговременье железа, серебра
Пред кротостью луча на материнском насте,
Пред ожиданием покоя и добра,
Постоя и тепла в отеческом ненастье?..

   Притронусь к черепу, ощупаю виски 
   Подкостные ручьи медлительны и вязки,
   Как реки подо льдом, и на подъём легки,
   Звяцают бубенцом, исполненные ласки.

Я знаю эти швы, я помню этот плеск.
Когда забвенному переглянуться не с кем,
Он проникает в кровь, и угашает блеск,
И зрение томит мерцанием нерезким.

И вот уж на скале не ель, а кипарис,
И мрамор на море белеет, а не льдина,
И византийский свет над теменем навис,
И в костнице моя глава не сиротина.

Пусть боль пульсирует. Прости, забытый брат,
Молчи и поминай безроднейшего братца.
Теперь везде тепло Ты сам глядел назад
И знаешь, каково в потомстве потеряться.