Александр Вырвич
Великая Победа
Чтоб сказать о Великой Победе,
Я из сердца слова достаю
И под звуки ликующей меди
Их на память всем вам раздаю.
Разве можно отнять у народа
День, которым гордится народ,
День сродни ощущенью свободы,
Без которой никто не живёт?
Разве можно забыть миллионы,
Что в сраженьях за жизнь полегли?
И хранит земля раненых стоны,
Что живыми остаться смогли.
Не дождутся враги униженья,
Мать-Земля даст Отчизне бойцов,
И на смену придут поколенья,
Что заменят в сраженьях отцов.
Возродится родная Держава,
Не ржавеет ведь Невского меч.
Наших прадедов грозная слава
Помогает нам землю беречь.
Леонид Вьюнник
Живи, отец
К ужину, а может быть, к обеду,
На неделю иль на пару дней
Я всегда, отец, к тебе приеду
Нет души мне ближе и родней.
В человечьей жизни есть пределы.
Как трудился! Родине служил!
Что бы для тебя такое сделать,
Чтобы ты ещё, ещё пожил?
Перекоп. Атаки не дождаться
Бьёт прожектор на передовой
В памяти твоей огни Гражданской
И огни Отечественной войн.
И не раз в боях, от взрывов тёмных,
Ты вверялся собственной судьбе.
Сами Ворошилов и Будённый
Руку жали храброму тебе.
А сейчас беспомощным ребёнком,
Молчаливым, строгим, как всегда,
Ты лежишь в тени, от нас в сторонке,
Ветеран сражений и труда.
Но глядишь в глаза ты людям смело
Не жалел для них ни сил, ни жил.
Что бы для тебя такое сделать,
Чтобы ты, отец, ещё пожил?
Андрей Галамага
Связь
Удел связиста это ли не рай?
Удачливей на фронте не найдёте.
Наладил связь сиди и ожидай,
Тебе не лезть под пули, как пехоте
Я, устранив на линии обрыв,
Ползком открытым полем пробирался.
Со всех сторон гремел за взрывом взрыв,
А немец будто бы с цепи сорвался.
Я цел и невредим дошёл назад.
Не то чтоб думал, ждут меня объятья;
Но лейтенант лишь бросил беглый взгляд:
«Опять обрыв. Давай, ползи обратно».
И я пополз второй раз в этот ад.
Фашист сплошным ковром по полю стелет,
И каждый пролетающий снаряд,
Казалось, прямо на меня нацелен.
Не буду врать, я страха не скрывал,
Но чувствовал нутром, что не погибну;
И только непрерывно повторял
Рассказанную бабкою молитву.
Мне не избавиться от этих снов.
Но кто однажды видел смерть так близко,
Тот навсегда постиг значенье слов:
На фронте не бывает атеистов.
Александр Гирявенко
«Что-то нужно забывать, а что-то помнить»
Что-то нужно забывать, а что-то помнить
Прошлое со мной уселось рядом.
Уши сжав, бежит покой из комнат,
Слыша голоса визжащие снарядов.
Вижу: на далёком полустанке
Плачет, бьётся мать над телом сына.
Кладбища-кресты на башнях танков.
Чёрные кресты и над Россией.
Прорывая взглядом толщу лет,
Где разрывы землю злобно грызли,
Я опомнился, увидел на столе
Пепельницу из зелёной гильзы.
Безмятежный сигаретный дым.
Мрак исчез. Ни грохота, ни воя.
Жив отец. Я тоже невредим.
Тишина. Но что-то нет покоя.
Евгений Глушаков
Поход эшелонов
Не отличен от прочих в шеренге.
Те же скулы, сведённые в хруст,
Те же через овраг печенеги,
Та же в тяжком беспамятстве Русь.
Неустанный поход эшелонов.
И знакомой рукою отца:
«Черпаками высоких шеломов
Мы напьёмся воды из Донца.
Мы прорвёмся за огненный Одер,
Доберёмся до кёльнских святош,
Вынося бесноватые орды
На раскатистом гребне даёшь!.
И на приступе главной атаки,
В километре от вражеских стен,
Мы заправим кремлёвские танки
Из баварских клеймёных цистерн.
Заозёрье заснеженных Ладог,
Самый важный приказ передав,
Назовёт нам пароль Сталинграда
На стоянках своих переправ.
И, приветствуя старт эскадрона,
Сквозь морзянок свистящих гудки
Прозвучат на волне шлемофона
Позывные сибирской пурги»
Валентин Голубев
Блокадное
Моей маме Серафиме
От Фонтанки декабрём блокадным
Вдоль разрух к Никольскому собору
Мать идёт (а я ещё «за кадром»)
И несёт подарочек с собою.
Семенит, ведь еле держат ноги,
По Сенной, над нею снега зёрна,
С хлебушком, чтоб дать потом убогим,
Бережно в кармане припасённым.
Между артобстрелами затишье
От врага, мол, малость пожируйте
А в каморке дворницкой детишки
Ждут у остывающей «буржуйки».
Батюшка скорбит от аналоя
На прореху в стенке: «Помоги нам,
Господи Осталось только трое
Певчих, остальные по могилам»
Я в конце сороковых явлюсь здесь
Сорванцом, хотя ещё младенцем,
Матерью гордясь, мол, полюбуйтесь
На сиё молитвенное действо!
Выживут и брат мой, и сестрёнка,
Тешась кипяточком с сухарями,
И отец живым вернётся с фронта.
Знать, Любовь какая-то над нами.
Иван Гришанов
Валентин Голубев
Блокадное
Моей маме Серафиме
От Фонтанки декабрём блокадным
Вдоль разрух к Никольскому собору
Мать идёт (а я ещё «за кадром»)
И несёт подарочек с собою.
Семенит, ведь еле держат ноги,
По Сенной, над нею снега зёрна,
С хлебушком, чтоб дать потом убогим,
Бережно в кармане припасённым.
Между артобстрелами затишье
От врага, мол, малость пожируйте
А в каморке дворницкой детишки
Ждут у остывающей «буржуйки».
Батюшка скорбит от аналоя
На прореху в стенке: «Помоги нам,
Господи Осталось только трое
Певчих, остальные по могилам»
Я в конце сороковых явлюсь здесь
Сорванцом, хотя ещё младенцем,
Матерью гордясь, мол, полюбуйтесь
На сиё молитвенное действо!
Выживут и брат мой, и сестрёнка,
Тешась кипяточком с сухарями,
И отец живым вернётся с фронта.
Знать, Любовь какая-то над нами.
Иван Гришанов
Огневые дальние налёты
Огневые дальние налёты
Сокращённо безобидно ДОН.
Попадёшь в такие переплёты,
Если вдруг прольётся с неба он.
Дыбом встанут рощица и поле,
Небосклон крутнётся, как волчок
А когда-то, было это в школе,
Вдоль по Дону плавал я, сморчок.
Песни пел, удил штанами рыбу,
Доставал на глуби ила твердь
И не знал, что ДОН стальная глыба
И несёт осколки, кровь и смерть.
Но и всё ж в тугих разрывах ДОНа
Я сквозь гибель честно проходил,
Чтоб на речке мирной возле дома
Мальчик пел и окуней удил.
Алла Губанова
Память
Войну я знаю не по кинофильмам
По летописи маминых тревог,
По братским обихоженным могилам
Да обелискам строгим вдоль дорог.
И мне война оставила в наследство
Одну лишь фотографию отца,
Голодное и латаное детство
Со строгостью недетского лица.
Склоняюсь я и горестно и свято
Пред памятью погибших на войне.
Осколок, что отца убил когда-то,
Навечно он остался и во мне
Борис Гучков
Послевоенная пора
А земля залечивала раны.
Мать гасила, экономя, свет.
В тёмном доме кончилось так рано
Детство без игрушек и конфет.
Я носил отцов пиджак с заплатками,
Мать вздыхала горестно: «Война»
Поднимала на ноги несладкая,
Золотая каша из пшена!
Елена Данилова
Берёзе Пруссии
Нашему деду, Герою Советского Союза
Ткаченко И.Ф., командиру разведроты,
в течение 11 часов вызывавшему огонь
на себя в бою под Бартанштейном, посвящается
Ну, здравствуй, дерево. Узнаешь ли меня?
Касаясь изувеченной коры,
Шепчу: «Спасибо. Ты защитой мне была,
Берёза страшно-огненной поры».
Ты помнишь, милая, уселись под тобой
Разведчики, устало гомоня.
Как символ Родины, безмолвной, дорогой,
Там, в Пруссии, краса твоя была.
Нас только четверо, а Бартанштейн, гляди,
Врагами полон, техникой набит.
Февраль по-здешнему купается в грязи,
Берёзовый лишь сарафан рябит.
Летит снаряд! Минуты счастья сочтены.
Огонь вокруг взъерошился стеной.
И через час на высоте в живых лишь мы:
Я с рацией, да скорбный шелест твой.
И, корректируя огонь до хрипоты,
Я в штаб координаты диктовал.
Я глох, стонал, но, не давая здесь пройти,
Кричал: «Огонь!..» На нас залп направлял.
В тот жутко трудный день я выжил лишь один.
Одиннадцать часов бесился бой.
Я явно чувствовал, от взрывов защищён
Был ветками, как маминой рукой.
Пришла пора, уходим вновь тропой войны.
Последний раз стою перед тобой.
Мы породнились, за сравнение прости,
Как ствол, стал крепок, как кора, седой.
Николай Дмитриев
«В пятидесятых рождены»
В пятидесятых рождены,
Войны не знаем мы, и всё же
В какой-то мере все мы тоже
Вернувшиеся с той войны.
Летела пуля, знала дело,
Летела тридцать лет подряд,
Вот в этот дом, вот в это тело,
Вот в это солнце, в этот сад.
С отцом я вместе выполз, выжил,
А то в каких бы жил мирах,
Когда бы снайпер батьку выждал
В чехословацких клеверах.