Я не стал спрашивать, что всё это значило, да и не хотел знать. Спина больше не болела, и я, вернувшись домой, сразу приступил к регулярным тренировкам.
Почти все из моих товарищей по команде побывали в этом учреждении. К сожалению, выступая на международном уровне, было трудно избежать травм разной степени тяжести.
Дольше всех наверно держался Юра Королёв, но и он перед олимпиадой в Сеуле травмировался. У него оторвалось ахиллесово сухожилие. В тот день я ему написал такие строчки:
Восемь лет пронеслось на взводе,
Вдруг от боли скривило рот.
Нет, не всё иногда выходит,
Но проходит, и это пройдёт.
Нам ли в травмах искать причины?
Знаешь сам в этом толку нет.
Ведь на то мы с тобой и мужчины,
Чтобы выше быть собственных бед.
Утренняя тренировка подходила к концу. Несмотря на относительную свободу выбора упражнений во время этого сеанса, некоторые были обязательными. Например, в этот раз перед тем, как её закончить, нужно было сделать несколько элементов в соскок с батута три раза без ошибок в приземлении. Я легко справился с двойным сальто назад в группировке и двойным сальто назад с поворотом на 360 градусов, но застрял на двойном сальто вперёд. Мне никак не удавалось его исполнить без ошибок.
Мой тренер наблюдал за моими попытками издалека. Мы были вынуждены работать много времени вместе, и он старался не надоедать и не вступать в контакт со мной без необходимости. Ну вот он не выдержал и подошёл ко мне.
Алексей, перестань смотреть на ноги при приземлении! сказал он. Смотри перед собой и держи спину прямую, а то так и без завтрака останешься.
Так точно, шеф! засмеялся я, и тут же выполнил этот элемент в доскок.
Геннадий Никифорович удовлетворённо кивнул и сказал:
Запомни, Лёша, опуская глаза, гимнаст автоматически опускает немного голову, а это способствует округлению спины. Учи биомеханику это не абстрактная наука!
В сборной команде большое внимание уделялось детальной отработке сложных элементов, однако точность в приземлении после комбинации часто имела решающее значение для победы. Было бы непрофессионально с нашей стороны надеяться на безошибочное исполнение соскоков со снарядов без отработки этого на тренировках. Совершенно не случайно на чемпионате мира 1985 года в день обязательной программы четверо из нас на опорном прыжке сделали переворот вперёд сальто вперёд в группировке в доскок, а ведь этот прыжок очень сложно выполнить совершенно без потерь.
После тренировки в раздевалке я неожиданно стал свидетелем разговора, в котором Геннадий Александрович Фаляхов сказал: «Тренер это садовник, гимнаст это цветок. Каким тренер его сделает, таким цветок и вырастет. Без садовника цветок не сможет вырасти ни красивым, ни оригинальным». Я оделся, отправился на завтрак. Всю дорогу эта мысль о садовнике и цветке не давала мне покоя:
«В принципе он прав, но существуют ведь и простые полевые цветы. Значит, цветок может вырасти и без садовника. Он будет диким, может быть, не таким ухоженным, но вырастет. А садовник? Садовник без цветка даже не садовник. Например, в пустыне или на Луне, там, где ничего не растёт. Садовник действительно может посадить зерно и из него вырастить цветок. Да, но зерно происходит из другого цветка, а не сделано самим садовником. Выходит, значение имеет и цветок, давший это зерно, и в случае с гимнастом таким цветком являются его родители. Вывод прежде всего нужно зерно надлежащего типа, а потом уже садовник, который должен поместить его в соответствующие условия и суметь вырастить из него цветок необыкновенный».
Размышляя, я не заметил, как подошёл к четырёхэтажному корпусу, в котором находилась столовая. Открывая дверь, я подумал: «Ну ты нагородил садовник, цветок То же мне философ-натуралист!»
На нашем столе было чем подкрепиться: свежий хлеб, масло, сыр, творог, сметана, яйца, бутерброды с красной и чёрной икрой
Как говорится, завтрак съешь сам процитировал я и подмигнул Саше Тумиловичу, садясь за стол.
А бутерброд с чёрной икрой отдай товарищу! подхватил он. Он знал, что я предпочитал красную икру чёрной.
Некоторые считают, что чёрная икра полезнее, поэтому и дороже. На самом деле состав этих морепродуктов в целом одинаков, просто в красной икре больше жиров и белков, а в чёрной железа. Мы обменялись бутербродами, и Саша спросил:
Ну как Америка?
Америка загнивает, катится и падает в пропасть, улыбнулся я.
Ну да. А мы оттуда наблюдаем? рассмеялся он и продолжил. Тебе привет от Виктора.
Спасибо. Как он?
Ничего, отходит. Ты знаешь, он мне рассказал, что твои стихи про комбата на съезде ветеранов прочитал, так его сразу спросили, в какой части ты служил в Афгане.
Я налил себе кофе и промолчал. Осенью Саша приезжал на Круглое озеро с новым молодым тренером. Его постоянный тренер не смог приехать и попросил Виктора, бывшего ученика их спортивной школы, временно заменить его. Во время ужина мы оказались с ним за одним столом. Мы привычно заняли наши места, и тут Виктор попросил меня поменяться с ним, ему почему-то не хотелось сидеть спиной к окну. Мне хотелось спросить его почему, но было неловко расспрашивать его в первый же вечер. Несмотря на его внешнее спокойствие, в нём чувствовалось какое-то необъяснимое напряжение, и я не хотел напрягать его ещё больше.
Постепенно выяснилось, что он недавно демобилизовался. Служил он в десантных войсках и вторую половину своего двухгодичного срока воевал в Афганистане. Я знал, что обстановка в этой стране была серьёзная, уже двое парней из нашего двора погибли там, и их тела привезли в Сибирь в цинковых гробах. Мне было неудобно его расспрашивать о том, что там в действительности происходило, но любопытство не давало мне покоя.
Постепенно наши взаимоотношения стали более доверительными, и, когда однажды после ужина мы присели на скамейку возле корпуса нашей гостиницы, я не выдержал и спросил:
Витя, а тебе приходилось стрелять в человека?
Он, словно ожидал этого вопроса, сразу ответил:
Алексей, мне не очень хочется говорить об этом.
А в тебя стреляли? не унимался я.
Стреляли во всех и отовсюду.
Тебе было страшно?
Да. Мне было страшно не только за себя, но и за моих товарищей, из которых некоторые не вернулись, погибли, затем помолчал немного и добавил. На войне вообще первыми погибают лучшие.
Я удивился этому замечанию и переспросил:
Почему именно лучшие?
Он не ответил, взглянул на меня, как бы раздумывая, и вдруг начал рассказывать:
Однажды наш батальон застрял возле узкого входа в горное ущелье из-за нескольких хорошо расположенных снайперов противника. Уже один из наших товарищей был убит, и один ранен их неожиданным прицельным огнём.
Наш командир батальона сказал: «Необходимо подавить снайперские точки до наступления темноты и проскочить, как можно скорее, это злосчастное ущелье. Вертолёты на этот раз не могут нам помочь из-за низкой облачности. Имеются ли среди вас добровольцы?» Первым на вопрос откликнулся парень из Смоленска и стоявший рядом длинный худощавый сержант из Рязани. Им дали по две дополнительные гранаты, и они исчезли за грудой камней.
Снайперов по меньшей мере было двое. Они расположились на противоположных сторонах ущелья и таким образом прикрывали подходы к их месту расположения на расстояние броска гранаты. Минуты тянулись, слышалось только журчание протекающей внизу небольшой, почти пересохшей реки. Вдруг мы услышали отдалённые звуки выстрелов, затем раздался взрыв гранаты и ещё один выстрел. Наступила тишина. Комбат стал выкрикивать имена солдат, но никто не откликался. Он попытался рассмотреть в бинокль, но за каменными завалами ничего не было видно. Он опять обратился к нам с вопросом:
Кто пойдёт добровольно?
Все молчали. Тогда он сказал:
Если нет добровольцев, я буду вынужден приказывать!
Я пойду, командир, вызвался невысокий смуглый паренёк из Казахстана, но мне нужно прикрытие.
Комбат указал сурово на трёх ребят:
Ты, ты и ты, по двое на каждого снайпера.
Они молча взяли гранаты и стали пробираться между камней по направлению к снайперским позициям.
В коротком завязавшемся бою ещё один солдат был ранен, но им удалось подорвать гранатой одного из снайперов. Второй снайпер исчез, оставив свою позицию. Мы нашли тела товарищей из первой группы, один был ранен в грудь и лежал без сознания, у другого граната разорвалась в руке, после того как пуля попала ему в шею.
Нам удалось пересечь ущелье ценою двух убитых и трёх раненых бойцов. Вдвоём с товарищем мы несли тело рядового из Смоленска. Я шёл с тяжёлым чувством, как будто был виноват перед ним. В моей голове стучало: «Ему оставалось три недели до дембеля, и он пошёл добровольно рисковать своей жизнью он, а не я! Он был храбрее и лучше, чем я. И он погиб, а я жив!»