Часть 2
Платный свет в дукане Агарагима
В длинном, как туннель, дукане (магазин. Прим. авт.) не было окон. Наличие маленькой витрины не было достаточным для полного освещения всего помещения. С задачей освещения «справлялись» две большие керосиновые лампы. Вдоль стен этого торгового туннеля были установлены в два, а где и в три яруса полки с товарами различного назначения. В помещении сильно пахло специями и пряностями. В конце торгового заведения спиной к входу сидел занятый чтением молодой парень. Однако спина молодого человека говорила об обратном; позвоночник вырисовывался, словно зигзаг, ребра отчетливо просматривались под белой рубахой, на голове была надета тюбетейка белого цвета, вместо набедренного ремня он был подпоясан веревкой, обычно используемой для увязки мучных мешков.
Сгорбившись над книгой, парень, раскачивая свое тело, в ритм выговаривал фразы на арабском языке. Судя по монотонному наговору, молодой человек был увлечен чтением религиозной литературы.
В дукан вошел посетитель. Молодой человек поспешил к покупателю. Торопясь к клиенту на худых кривых ногах, он с трудом выдавил на своем лице натянутую улыбку.
Рад служить вам, что изволите? тонким голосом спросил работник дукана.
Посетитель бросил беглый взгляд на продавца и, ничего не ответив, направился к выходу.
Подонок! громко выразился парень, однозначно желая, чтобы мужчина услышал оскорбление в свой адрес. На него посмотрите, даже слово в ответ не пожелал сказать, как будто меня здесь нет!
Внезапно вызванный гнев сдвинул широкие брови молодого человека к переносице крючковатого носа. Редкие усы не смогли скрыть напряжение сжатых губ.
Хосров! парня назвали по имени. Зачем так сквернословишь, люди на улице могут услышать, стыдно, никто после твоих слов в наш магазин заходить не захочет.
На другом конце дукана за прилавком стояла женщина, вероятно, вошедшая в магазин со служебного входа.
Ну и пусть, раз не хотят меня замечать, и что им во мне не нравится? обиженно заявил молодой человек, направившись к прилавку.
Сынок, на что ты злишься? женщина приблизилась к парню и попыталась погладить его по лицу.
Не надо, ана (мама. Прим. авт.), ни к чему это Хосров решительно отстранил руку матери и хотел было пройти к своей книге, как вдруг обратил внимание на ее оголившуюся руку. Что с твоей рукой? Почему она опять в синяках?
Хосрову захотелось рассмотреть руку матери вблизи, однако женщина резким движением спрятала ее в рукав одежды.
Не надо, все в порядке, просто ушиблась, оправдывалась женщина.
Это не ушиб, мама, это опять Хосров не успел договорить.
Не надо тебе вмешиваться, сынок, мы с твоим отцом сами разберемся, мать отвела грустные глаза в сторону.
Хосров не унимался, продолжил допытываться:
Зачем он тебя бьет и почему по рукам? Отчего обижает? сын еще раз попытался разглядеть руки матери, но она в очередной раз этого не позволила. Разве не видит, какие они у тебя красивые?
Именно, что понимает, и поэтому с ними такое вытворяет, тяжело вздохнув, отметила женщина.
Чем он тебя бьет?
Ты разве не знаешь, чем? сердито спросила женщина. Последний раз ты сам помогал ему наказывать меня, я помню, как ты держал меня за ноги.
Хосров бросился к матери и, опустившись на колени, обнял ее ноги.
Прости, он меня заставил это сделать, говорил, что мужчинам женщины не должны перечить, и, если однажды мужчина уступит женщине, то на него самого надо надеть женское платье. Грозился и на меня надеть, если я не буду удерживать твои ноги.
Хосров заплакал и принялся через одежду целовать материнские ноги.
Не плачь, родной мой мальчик, я тебя понимаю, нежно поглаживая голову сына, мать пыталась успокоить его. Он твой отец, и его слово не только для тебя, но и для меня закон, у нас такое общество женщина хуже бездомной собаки Будь такое общество проклято! Была бы у меня родня в Баку, забрала бы тебя и ушла.
В эмоциональном порыве Хосров подхватил руки матери и стал жадно их целовать. Женщина со страхом наблюдала за его нежностями.
Мама, я очень люблю твои руки! Хосров не унимался, не переставая, целовал руки и вдруг, рассмотрев их внимательнее, воскликнул: Это не синяки, это же
Парень не успел высказать мысль в дукан, волоча увесистый мешок, вошел молодой работник магазина, Аббас. Заметив приватную сцену матери с сыном, мужчина быстро опустил глаза, тем самым показывая, что он никого не замечает.
Здравствуйте, Парвана ханум (уважительное обращение к женщине. Прим. авт.), рад вас видеть. Не знал, что вы здесь.
Аббас, стесняясь, улыбнулся.
Парвана не ответила, лишь еле заметно кивнула головой.
Не подскажите, наш хозяин в магазине? не отрывая глаз от Парваны, спросил работник.
Да! Мой отец тут, с нами! опередив мать, громко произнес Хосров, желая перевести взгляд Аббаса с матери на себя. А тебе, если что надо от моего отца, можешь спросить у меня, добавив жесткости в голос, Хосров даже не попытался скрыть своего возмущения, будучи недовольным тем, как Аббас смотрит на его мать.
Просто хотел понять, куда тащить мешок в амбар или его оставить в магазине, виновато оправдывался работник.
Отряхнув руки от пыльного мешка, Аббас вышел из магазина на улицу.
Зачем ты с ним так расстроенно спросила сына Парвана.
Почему он на тебя так смотрит Хосров обиженно покосился на мать. Отцу это не понравится.
А как он смотрит? И что ты видишь в его взгляде? Парвана заметила в лице сына ревность.
Плохо Грязно Отец за такое тебя может наказать, а его убить, зло буркнул в ответ Хосров.
Убить?! с иронией переспросила Парвана. Ну конечно, может Знает ведь, что за меня некому заступится
А я разве тебе не защитник? насупившись, спросил сын мать.
Парвана улыбнулась, но тут же погасила на лице улыбку; пропало и желание говорить на эту тему.
Почувствовав, что мать не забыла старую обиду ведь он когда-то помогал отцу наказать ее, Хосров резко отстранился от нее и буркнул себе под нос:
Не хочешь помощи, тогда сама за себя заступайся!
Хочешь заступиться? Тогда смотри! Парвана резко выбросила перед собой руки, обнажив запястья. Полюбуйся, что твой отец каждый раз со мной вытворяет! от воспоминаний женщину передернуло.
Увидев материнские руки, Хосров впал в оцепенение, ему от волнения не хватало воздуха.
Это укусы? выдавил из себя парень, нахмурив брови. Зачем он это делает? Он же может просто ударить, а не кусать, у тебя же такие красивые руки
Волнения сына были необъяснимыми и странными, его заботили только руки матери, но никак не ее поруганная душа и оскорбленное достоинство.
Ты не можешь меня защитить, ведь ты, как и я, зависишь от него. Меня он попрекает хлебом с первого дня моего замужества, тебя с раннего детства, с того дня, как ты осознал, что такое обида.
Он же верующий, как он смеет! Я напугаю его именем Бога, с этими словами Хосров взял в руки богословскую книгу и выставил перед собой, словно пытался кого-то остановить.
Парвана усмехнулась:
Сколько раз я от имени Бога обращалась к нему Даже имя Господа его не остановило!
Слово не остановит, остановлю руками, Хосров вытянул руки и сжал перед матерью свои кулаки.
***Кого хочет остановить мой сын? голос отца умерил боевой пыл Хосрова, он тут же спрятал руки за спину и покорно опустил голову. От образа смелого парня не осталось и следа.
За прилавком появился хозяин дукана и отец семейства Агарагим.
Мужчина был невысокого роста, с покатыми плечами и длинными руками, несоразмерными его телосложению.
Так, кому нужна помощь и кого надобно остановить?! Агарагим повторил свой вопрос, но уже более требовательно. Парвана! Может быть, тебе нужна помощь? муж вплотную приблизился к жене. Разве тебя здесь кто-то обижает, или ты голодаешь, или ходишь голая? при слове «голая» Агарагим приподнял заросшие брови, на его лице появилась многозначительная улыбка, и, начиная раздражаться, он прошипел: Хотел бы знать, чем ты дуришь голову моему сыну? Замышляешь подлость за моей спиной? Давно тебя не наказывали? Так я быстро тебе это устрою, не правда ли, сынок? Агарагим посмотрел на сына и ехидно ему подмигнул.
Это было настолько унизительно, что Парвана интуитивно отшатнулась от человека, который намеревался расправиться с ней руками их общего ребенка. И не пожелала заглянуть в глаза сына, дабы не прочитать в них страх и трусость. А ведь он, ее частица, должен был бы по определению быть единственной опорой матери и ее последней надеждой на защиту от посягательств мужа.