Интересен способ магического превращения мага в животных. В сказках повторяется один и тот же сценарий этого превращения: перед тем как стать, например, волком, маг "ударяется оземь" (т.е. о землю). Можно предположить, что дух двойника выходит из человека, что сопровождается потерей сознания и падением на землю бездыханного тела. И пока оно пребывает в состоянии похожем на ёговское саматхи, двойник вселяется в животное, которое становится им одержимым, и используется в военных целях. После выполненной задачи это животное тоже ударяется оземь (т.е падает на землю), а маг оживает в своем прежнем человеческом теле. Волх Всеславьевич был далеко не единственным военным чародеем на Руси. В "Слове о полку Игореве", например, рассказывается о Всеславе Полоцком, который "в ночи волком рыскал: из Киева дорыскивал до петухов Тмутараканя". Самоидентификации некоторых горских племен, в том числе чеченов, как народа, имеющего "волчье" происхождение уходят в ту же мифо-поэтическую символику древности. В том числе повторяющийся у разных народов миф о том, что их предка выкормила волчица. Например, под волчицей, выкормившей Ромула и Рема, надо понимать просто колдунью, женщину из рода волхвов-оборотней. Тюркское "хан" или "кан" означает "потомок волка". Слова "каган", "пахан" "эльхан" имеют то же происхождение.
Наверное, где-то в те времена не покорившаяся новой военной власти арийцев часть бывшего когда-то царственным жречества была изгнана и в сопровождении оставшегося ей верным немногочисленного военного сопровождения эмигрировала на юг и на территории нынешней Англии и, может быть, частично Франции слилась с местным жречеством и оставила след в истории, как мистическая культура друидов. Сейчас ее дух иногда чувствуется в музыке стиля "кельтик", например, ирландской певицы Энии. Интересно, что похожая история произошла в Индии. Когда арийцы завоевали Индию, местные военные были перебиты, хозяйстенники-флегматики стали неприкасаемыми, а жрецы-сангвиники ушли, ставши бродячими цыганами.
Это изгнание жрецов осталось в глубинной памяти северо-арийского народа как некий архетип и, возможно оно повторялось в новых вариантах неоднократно. Например, сразу после великой революции 1917-го года ситуация в России опять таким знакомым образом повторилась, и в итоге территория нынешней России оказалась практически лишенной своих собственных сангвиников, если не считать, например, обрусевших евреев. И русские, стали по преимуществу нацией военных и отчасти хозяйственников. По какой-то странной причине на протяжении тысячелетий свои собственные сангвиники в России всегда были "врагами народа" и их, как правило, одиночек, методично притесняли, а иногда и уничтожали. Народ их не любил, правители и подавно. Что касается сангвиников из евреев, армян и прочее, то они выживали благодаря тому, что держались в национальных диаспорах, и их положение было безопасней и вообще благоприятней, чем у сангвиников из россиян или полукровок. А те сангвиники, что и жили в России (кстати, обычно, недолго) всю жизнь "стонали" от несчастья и одиночества (вспомним Пушкина, Лермонтова и др.), а так же от сексуальной и семейной неустроенности. В этом отношении интересна биография Надсона или Гоголя. Хотя, всякий раз, говоря о конкретном человеке, трудно утверждать, например, что этот человек является чистым сангвиником, точно так же как флегматиком или холериком. Эти понятия (сангвиник, холерик и флегматик) лучше употреблять применительно к кастам. Не отдельные люди делятся на сангвиников, флегматиков и холериков, а человечество. Это как некие классы с размытыми границами, но вполне четкими классовыми интересами. Такой подход дает много возможностей понять действующие силы исторического процесса.
Апокалипсис
Передача исторической информации в архетипических образах дописьменной эпохи имела место и в дальнейшем. В этой связи для нас важно то, что и Апокалипсис написан на том же самом неолитическом, сказочном языке. Точнее на языке поэтических символов, возникшем в среде жрецов дописьменной эпохи. Под поэзией здесь имеется в виду специфическое обобщение реальности, не такое как философское, но через подобие. Поэзия в первобытные времена не была искусством, но иструментом постижения мира, сути вещей и средством для передачи друг другу жреческой мудрости. Этот поэтический способ передачи информации был внутренним (эзотерическим), скрытым (мистическим) от черни (черной касты) и сакральным (священным). И сейчас смешно порой видеть жалкие попытки разгадать тайны Откровения каким-нибудь высокопоставленным батюшкой, для которого научная эрудиция и какое нить высшее образование является пределом почета и самомнения. Ведь на поэтическую и символическую эзотерику древних жрецов у них строгая цензура.
Итак например, четыре всадника Апокалипсиса это символическая панорама всей истории человечества, данная в древних мифологических образах. Более раннюю параллель этим апокалипсическим образам мы находим в сказке о Василисе премудрой, тоже видевшей всадников, и тех же апокалипсических цветов. Сказочная Василиса Премудрая является архетипическим образом жрицы и пророчицы. Сюжет о ней вдохновил русского художника И. Билибина на творчество соответствующих иллюстраций, и, продолжая ряд живописных примеров на эту тему, можно было бы добавить к ним картину В. Васнецова "Три богатыря", на которой кони тоже тех же трех цветов: сивый (белый), вороной (черный) и каурый (красно-рыжий).
Пользуясь описанным в предыдущей главе методом расшифровки неолитических архетипов при толковании образов Апокалипсиса, можно размышлять о прошлом, настоящем и прогнозировать будущее. Так, всадник белый это власть кроманьонских старцев, в дальнейшем переходящая к жреческому сословию. Фразы "имеющий венец" и "Он вышел, чтобы победить" означают естественность и закономерность этой власти, которая перешла от сильнейших в стаде к старейшим и мудрейшим в племени. Когда впервые в первобытных племенах появились мистический опыт и религиозное настроение, общаться с Богом выдвигались люди, наиболее духовно чуткие. Ведь волю Бога не просто услышать. Поэтому лук у всадника, имеющий в виду и способность ее послать и сам полет стрелы, символизируют проникновение через воздушную стихию, т.е. духовность и интуитивность. Реликтовые элементы таких общественных отношений (геронтократия) можно найти в современной горной Абхазии, где по обычаю, например, молодые мужчины (воины) за праздничным столом молчат. А произносить торжественные тосты и речи за столом имеют право только старики.
Всадник рыжий это Асгард, т.е. красные. В руках у него меч, чтобы убивать и "взять мир с земли". Власть военных это монархия, которая вечно воюет с соседями и непременно вводит рабство и крепостничество со всеми отвратительными чертами феодализма, в котором нет места умным людям. "Горе от ума" Грибоедова достаточно иллюстрирует эту проблему. Как правило, царь набирает личную гвардию (дружину, охрану) из военных низов, иногда уголовных, и обязательно с невысоким интеллектом. Поэтому часто Асгард это, собственно, еще и полувоенные полууголовные люди со своей полу-уголовной полувоенной субкультурой. И даже во времена культурного расцвета и благоденствия монархического режима, это по-прежнему всё тот же "Иванушка-дурачок" в красной рубахе.
Всадник черный с весами в руках это та каста, власть которой ныне перед нашими глазами. Это современность, о ней можно говорить с большой порцией идеологического и политиканского занудства, но зато и с научно исторической точностью, ведь все можно наблюдать непосредственно. Весы у всадника могут означать торгашество и практическую логичность, на основе которой процветает все эксплуататорское сутяжничество западного образа жизни. Мидгард, т.е. черные, это власть хозяйственников, управленцев и раз это то, что мы сейчас не просто видим, но каждый ощущает на себе и дух и ауру, и поэтому может себе составить свое собственное и непосредственное мнение. И попробуйте не согласиться с тем, что вещная ценность, выгода, приобретение, накопительство, потребительство вот, прежде всего, ценности Мидгарда. Дает ли это счастье? В обращённых к этому всаднику словах: "вина же и елея не повреждай" вино, о котором мы уже размышляли в самом начале книги, означает радость и счастье истинной человечности, а елей соответствующее этому пророческое служение (помазание), которых нет у всадника. Когда-то Альберт Эйнштейн считал, что опустошение личности есть самое страшное зло потребительского общества. Потребленческая психология видит счастье в том, чтобы иметь удовольствия, развлечения, модные вещи, спортивные автомобили, доступных женщин и проч. Жизнь сокрушает эти иллюзии. Все, кто достиг реализации этих идеалов, убеждаются рано или поздно, что счастье не в этом. Русским сейчас из-за массовой бедности пока трудно в это поверить, и для них все еще привлекателен идеал Мидгарда, который назывался по-разному: "Общество изобилия", "цивилизация досуга", "государство всеобщего благополучия". Но все известные апологеты и теоретики потребления запада одинаково отмечали "неудовлетворенность жизнью", которую испытывают жители богатых западных стран. Когда поступь капитализма разрушила, бывший когда-то популярным, ореол вокруг независимого массового предпринимательства, монополии создали новый вокруг массового стандартизированного потребления. Таким образом, идеология потребления призвана оправдать в глазах мыслящего человечества колоссальную растрату природных и человеческих ресурсов. А между тем отсутствие интереса к духовному творчеству и к другим вершинам бытия не происходит для масс безнаказанно. Рано или поздно наступает экзистенциальная фрустрация и становится "мучительно больно за бесцельно прожитые годы". Вернуть человеку утраченную гармонию жизни могут только экзистенциальные перспективы, из которых будет изгнан дух Мидгарда, т.е. дух наживы. Потребление, включая, в том числе, даже духовное (коммерческие фильмы, музыка, литература), призвано заполнить всю жизнь человека, но тогда человек бунтует против скуки, бессмысленности и пустоты жизни, пытаясь найти выход из потребительского тупика. В этом смысле интересно молодежное движение хиппи, как вызов обществу, с его критериями полезности и принципами рациональности. Студенческий бунт мая 1968 года почти не изучается сейчас на исторических факультетах. Историкам и социологам его трудно понять и объяснить. Дело в том, что это было не политическое движение, а экзистенциальное. Недаром Сартр его воспринял и поддержал, хотя никто не имел ясного представления о происходящем. Протестовали против всего. Важен был сам акт протеста. На базе университетского движения возникла активность "новых левых", но по-прежнему ни социально экономических требований, ни идеологии не появилось. Понять это движение можно только, поняв проблемы студенческого возраста. Один из лидеров "новых левых" О. Кастро заявлял, что "социальное положение студентов позволило им подняться над экономикой и проводить в жизнь экзистенциальные требования". Однако в чем суть этих требований, никто не знает до сих пор. Может это и не нужно? По словам Г. Маркузе, "университетская оппозиция была свободна от идеологии, или даже пропитана отвращением ко всякой идеологии. Требования были столь же категоричны, сколько и неопределенны". В принципе, можно сказать, что, по сути, все сводилось к анархии и протесту против всякой организации вообще. Потому что жесткая организация неизбежно сводится к бюрократизму и коррумпированной иерархии.