Старость тоже не повод для оптимизма, но и на эту серьезную тему у Якушева рождаются стихи, трогающие какой-то игривой смешинкой:
Загрустится иногда
мало дней осталось.
Неужели навсегда
наступила старость?
Слушай, милый человек,
говорю уверенно:
старость это не навек,
старость это временно.
Николай Михайлович Якушев 1950-1980-х годов это тот человек, который поднял рыбинскую поэзию на достаточную высоту. Он был примером для нескольких поколений, настоящим наставником, который учил не только словами, но и поступками, своим поведением, запоминающимся образом.
Николай Михайлович успел написать, к сожалению, сравнительно немного. Причины этого кроются в непростой судьбе поэта. И всё же, несмотря на тяжелейшие испытания, Николай Якушев оставался жизнелюбом. Об этом говорят строки его стихов.
Образы родной природы лучше всего выражали состояние души поэта с юных лет. Вот стихотворение Якушева 1934 года:
За окнами цвело
и розовым, и белым.
Бессильное стекло
зарю сдержать не смело.
Она прошла насквозь,
и цветом спелых вишен
по стенам разлилось
вечернее затишье.
А вот другое, написанное в конце жизни (1983):
Апрель
И почва подопрела,
и почки пухнут в тишине
Земля заметно подобрела
по отношению ко мне.
Не в этом суть,
что снова строчки
пути наметили мои,
что под ногой пружинят кочки,
подстилка умершей хвои.
Мне это всё давно знакомо,
мне важно перейти межу,
где по неписаным законам
в природу я перехожу.
Во втором стихотворении Николай Якушев становится провидцем своей судьбы, ведь ушел из жизни он именно в том апреле.
А между этими стихами было немало других, в которых природа являлась поводом для раздумий, как, например, в стихотворении «Это было на речке Кулой»:
Это было на речке Кулой.
Мне теперь не припомнить фамилий.
По старинке лучковой пилой
мы в делянке сосну повалили.
Видно, падать обидно для всех.
И она свилеватое тело,
опираясь ветвями о снег,
от земли оторвать захотела.
В час, когда скараулит конец,
не покинь нас, желанье простое:
независимо сколько колец,
умереть обязательно стоя.
Обычный факт действительности спиленное дерево воплощается в художественном обобщении, определяющем жизнь заключенного, да, впрочем, и любого человека. Для поэта природа мудрый друг, собеседник, сострадатель.
В стихах Николая Якушева много сокровенного, личного. Он очень тонко и образно говорит о своем прошлом. Людям, знакомым с Николаем Михайловичем, в его строках раскрывается весь тот смысл, который, может быть, не сразу прочитывается другими.
Всё в снегу в густой скрипучей вате,
как и в том провьюженном краю
Вот опять мне папирос не хватит,
чтоб припомнить молодость свою.
Только зная его судьбу, можно догадаться, какие именно события вспоминает поэт. Или еще:
Что мне вторая половина дня
и приближенье неизбежной даты?
Я не страшусь давным-давно когда-то
уже однажды не было меня.
Да, Николая Якушева могло не быть уже в 1937-м или чуть позже Но он выстоял. Его предавали, пытались оклеветать, задушить в нём творческие порывы. Вопреки всему Николай Михайлович стремился жить яркой, полной жизнью. Он сам сказал об этом удивительно светло и точно:
Время талых апрельских потоков.
Небеса беспредельно ясны.
Я опять в напряженье, под током
кровеносной и шалой весны.
Мне за всё воздавалось сторицей.
Хоть тобой не насытился всласть,
жизнь, тебе благодарен, столикой,
за любую твою ипостась.
Лишь не будь равнодушно-жестокой
за любовь мою к людям Земли,
время шалых весенних потоков
для меня, если можешь, продли.
Эти строки Николая Якушева являются одними из самых важных для понимания его мудрости и силы духа.
В конце жизни Николай Михайлович в своих дневниках часто возвращается к прошлому, вспоминает былое спокойно или с горьким сожалением. Он много читает, черпает в литературе мудрые мысли, размышляет о современности, слишком часто удручающей его. Теперь уже нечего скрывать ни от себя, ни от других, не приходится ждать от реальности чего-то нового. За два месяца до смерти Якушев напишет в дневнике: «Прошел месяц со времени последней записи. Ничего не изменилось, всё, как было ем, сплю, читаю, что попадется. Не пишу и, кажется, ничего больше писать не буду. Зачем? Хотя хотел бы писать что-то вроде раздумий о прожитом: Жил-был я».
Это, по сути, прощальное откровение, сквозь горечь которого прорывается надежда, желание еще что-то сказать. И память остается с ним, теперь ее время:
Ночь спустилась черная, как деготь,
стужей потянуло от реки.
Не спеши воспоминанья трогать,
для последних дней побереги.
Вот тогда на всё, что в даль отплыло,
можешь поглядеть со стороны.
И понять, что «не было» и «было»,
может быть, между собой равны
Глубокие, выстраданные строки много повидавшего и пережившего человека.
У любого творца есть сильные и слабые произведения. Поэта судят не по провалам, а по вершинам, по его достижениям, которых, несомненно, у Якушева было немало. «Мальчик, играющий разноцветными раковинами», «Сквозь даль годов», «Не знаю, сколько ты ждала», «Я плохо верю в дружбу тех», «Крушение легенды», «В окно вагона, словно в прошлое», «В старом русском городе», «Ода подлецам», «Жизнь прошла не под звуки победного марша» эти стихи Николая Якушева надо читать не ради праздного удовольствия, а для осознания того, что нам дается на земле, ценности жизни во всех ипостасях, как определил для себя он сам.
Сергей ХОМУТОВ,
член Союза писателей России,
заслуженный работник культуры РФ
«Загорались мы»
Загорались мы
и потухали,
как других таких же
целый ряд
В молодости многие стихами
так, как мы,
немножко говорят.
Но у первого же
поворота
обвиним себя
в растрате сил,
станет стыдно вспоминать,
как что-то
в молодости жарко говорил.
Обрастем упрямым равнодушьем,
и тогда
не очень и далек
час, когда расчетливо затушим
тлеющий безумством уголек.
Сединой изъеденная белой,
оборвется жизненная нить.
И за то, что ничего не сделал,
не придется
никого винить.
«Вот и всё!..»
Вот и всё!
На карнизе под крышей
над паденьем повисла вода.
Я поднял воротник и вышел,
чтоб сюда не прийти никогда.
Падал снег.
Я хотел быть резким,
я хотел засвистать и не мог.
И окошко твое с занавеской,
отраженное, блекло у ног.
Вот и всё.
Так любовь кончалась,
холодок пробегал по спине,
и фонарная тень качалась
на широкой кирпичной стене.
Что осталось?
Сказать со смехом,
что признанья мои чепуха?
Я ушел, заштрихованный снегом,
а в окне твоем свет потухал.
«Опять лесами бродит осень»
Опять лесами бродит осень.
На сучьях вымокших осин,
на темных кронах медных сосен
висит заплаканная синь.
Листвы сырая позолота,
щетина ржавая хвои.
Сквозь буреломы и болота
тропинки тянутся мои.
И я иду, скользя по грязи
дождем иссеченных крутин.
Передо мной, пока без связи,
куски разрозненных картин.
Короткий взлет пугливой цапли,
как бы застывшей на весу.
Брусники кровяные капли
одеты в знобкую росу.
Стоит рябина в яркой кофте.
Берез лимонно-желтый лист.
И корневищ железных когти
в суглинок намертво впились.
И эти корни, травы, тучи
скупая память соберет,
чтобы хранить на всякий случай
и через жизнь нести вперед.
Чтобы за сотни километров
тот край, с которым я знаком,
пахнул в лицо сентябрьским ветром,
лесным и влажным сквозняком.
«Сквозь даль годов, из полумрака комнат»
Сквозь даль годов, из полумрака комнат
он вновь возник забытый образ твой
Какой-то вечер обо мне напомнит
в твое окно влетающей листвой.
И вспомнишь всё, что спрятано за бытом:
начало дней, своей любви исток,
что ты сама заброшенный, забытый,
с моей судьбы оборванный листок.
А может, просто, сжав листок губами,
ты проследишь, как меркнет свет денной?
Не зря за то, чтобы молчала память,
мы заплатили ранней сединой.
Березка
Рассвета скупая полоска,
за ветром летят журавли.
Напрасно за ними березка
стремится сорваться с земли.
В ненужных усилиях мучась,
дрожит, как дрожит человек.
С землей ее горькая участь
корнями связала навек.
А ей бы свободу такую,
чтоб птицы догнать не могли
И кто ей, смешной, растолкует,
что небо беднее земли?
Что вся ее радость на свете
и общее счастье со мной
любить это небо и ветер,
навек оставаясь земной.
Останься земною, лесною,
до солнечных дней подремли.
А птицы вернутся весною,
им тоже нельзя без земли.